Кошак (СИ) - Кузнецов Павел Андреевич - Страница 29

Веселье валькирии, телом которой я столь беззастенчиво и неромантично пытался утолить подкатившую к горлу страсть, немного отрезвило меня. Из горла ещё рвался звериный рык, а очистившийся от инстинктов разум уже фиксировал всё новые и новые детали. Кошка смеётся… До того она крепко держала меня за руку, исподволь лаская пальчиками… И это мягкое, словно невесомое, касание к самому сокровенному… «Да она же с самого начала использовала имплант!» — накрыло меня волной понимания. Но никакого отторжения эта волна не несла — напротив, следовало отдать девочке должное за тонкое и деликатное воздействие, которое я поначалу принял за естественное единение наших душ.

Потом мы вновь шли, то и дело соприкасаясь бёдрами, стараясь прильнуть к партнёру как можно сильней. Нам нестерпимо хотелось вжаться, раствориться друг в друге. Сайна теперь и не пыталась скрыть лёгкое касание, даже поглаживание, импланта. За всё время путешествия не было произнесено ни слова. Казалось, слова вообще не нужны, всё понятно на чувственном, интуитивном уровне.

Прошло совсем немного времени, и возбуждение вновь начало искать выход. В этот раз первой не утерпела снежка. Теперь уже она выискала, где будет происходить наше скоротечное рандеву. Кошка нетерпеливо увлекла меня под раскидистое дерево, одно из ответвлений которого было аккуратно срезано у самого основания, так что образовалось удобное седалище. Пенёк. Туда-то рыжая меня и усадила. После чего с рычанием уселась сверху, привычно и сноровисто освобождая из одёжного плена вожделенный инструмент утоления девичьей страсти.

В этот раз мне даже работать не пришлось, кошка всё сделала сама. Валькирия настолько остро впивалась мне в предплечья не по-женски сильными пальчиками, настолько выразительно стонала и закатывала глаза, что я невольно залюбовался беснующейся на мне хищницей.

Рыжая была чудо как хороша. Занявшая свою наблюдательную позицию луна отблескивала на складках обтягивающего роскошную фигуру комбинезона. Расстёгнутая от паха до шеи магнитная застёжка открывала взгляду покачивающиеся в такт быстрым скупым движениям груди — налитые и упругие, которые хотелось подхватить ладонями и наслаждаться их приятной тяжестью и нежностью. Разметавшиеся по плечам, животу, бёдрам волосы, помогая своей хозяйке, пытались оплести, спеленать пленённое валькирией тело мужчины. Милый ротик скалился, словно пытался изобразить «Красотку» на моём плече — и у девочки получалось! — разве что клычки были явственно маловаты… А уж каким огнём полыхали глаза, когда с них слетала паволока наслаждения! Или это в них так отражалась луна?..

Потом мы опять гуляли. На этот раз отлепиться друг от друга оказалась выше наших сил — так и шли, обнявшись. В какой-то момент впереди забрезжил просвет, а потом окружающие нас древесные гиганты прянули в стороны, открывая вид на залитую призрачным лунным светом низину. Там, прямо под нами, расплавленным серебром пролегла вёрткая лента реки. Сайна не удержалась, ахнула.

— О космос, как же красиво! А когда кайф от этой красоты множится на кайф от нашей с тобой близости… Это сказка. Нереальная, немыслимая, непредставимая сказка, — произнесла свои первые за вечер слова Сай, и таким восторгом был проникнут её голос… — Я никогда даже не думала, что кроме секса… в самых разных проявлениях… можно вот так… одной красотой…

— Ну, не одной, — не удержался от шпильки.

— Не одной, — покладисто согласилась рыжая прелестница. — Когда всё вместе — это такой волнительный букет! И почему я сразу не согласилась на такую прогулку? Обещай мне, кот — слышишь?! — обещай, что мы будем постоянно вот так… гулять. Хотя бы без палатки. Я просто не представляю, как теперь буду жить без всего этого!

— Обещаю. Только ты и я. И… лес, луна, звёзды…

Всё же жизнь в стае имеет массу плюсов. Под камнепадом эмоций — своих и Сай — я и забыл причину, по которой мы сегодня оказались один на один с природой. Даже на грани восприятия не было ничего, могущего угрожать нашей идиллии. Мы с рыжей наслаждались восхитительными минутами простого человеческого счастья, особенно контрастного на фоне ежедневных проблем и треволнений. А уж когда уселись на холме, при взгляде с которого серебристая лента реки заполняла собой горизонт… Стало и вовсе ни до чего.

Наверное, когда мужчина и женщина сидят вот так, обнявшись, и смотрят в ночь, на раскинувшееся над миром звёздное покрывало, мысль невольно рисует в воображении образ прижавшейся друг к другу бочком парочки… Девочка мило умастила головку на плечо возлюбленного… Тихие разговоры… Невинные ласки… Наше с Сайной романтическое свидание под луной тоже закончилось посиделками на холме… только на республиканский лад.

Расположились мы вполоборота к реке. Я — скрестив ноги за спиной оседлавшей меня девочки, она — оседлав и скрестив ноги уже за моей спиной. Но это — лишь прелюдия, вершина айсберга, потому что республиканка в силу врождённого прагматизма не могла сидеть просто так. Сайна сидела, пленив своим лоном мой клинок, и только это, по её глубокому разумению, придавало нашей композиции законченный вид — вид по-настоящему романтического свидания. В этом все они — республиканки.

Да и сам я, когда Сай предельно бесцеремонно на меня взгромоздилась, даже бровью не повёл. Только позже осознал всю нелепость подобной позы для романтического любования звёздным небом. Но не стаскивать же её теперь насильно? Ну а кошка тем временем, нарушая уже республиканские каноны «романтики», наклонилась чуть вперёд и припала щекой к моей груди. Невинный жест — не будь до того откровенно вызывающего, предельно развратного осёдлывания. Все эти кажущиеся несовместимыми метаморфозы глубоко резанули по восприятию.

— Ты чего, милая?

— Так хорошо, котик! Мне уже давно не было так хорошо! Только первый раз… впрочем, неважно. Сейчас всё иначе. Мы, оказывается, в Республике столько всего утратили… А я всё думала-гадала, что такого находила в сидении у тебя на коленях в пилотажном коконе Тёмная Мать! И в других, столь же нелепых на первый взгляд, мелочах. А она, оказывается, открывала и заново познавала искусство любви!

— Это называется «романтика», — тихо сказал, погружённый в собственные мысли. Слова валькирии оказались неожиданно глубокими, и в самом деле многое проясняющими в образе Валери.

— Да какая разница, как это называется?! — муркнула рыжая кошка и ткнулась мне головой в подбородок.

Этот мимолётный жест произвёл эффект разорвавшейся бомбы. В сердце всколыхнулась подлинная волна нежности, захлестнувшая, разметавшая обуревающие до того раздумья. Я невольно стиснул девочку в объятиях, будто пытался слиться с ней в единое целое. Она чутко ощутила моё состояние, даже уловила, чем именно оно вызвано. Попыталась развить успех. Нежно, опасаясь порушить волшебство момента, погладила предплечья — так тонкий ценитель касается края бесценной вазы. И когда я уже расслабился под градом трепетных ласк, движения кошки вдруг приобрели хищную стремительность и агрессивность. Она сильно сдавила предплечья острыми пальчиками, по плечам же, к самой шее, с шелестом проползли боевые импланты. Я замер. Боялся пошевелиться и спугнуть эту новую ипостась своей любовницы. Боялся упустить то ощущение, которое она пыталась мне подарить.

— Ты мой! Никогда тебя не отпущу, никому не отдам! Даже не думай дёргаться из-за Миски или Тиш. Знай: лично я всё для себя решила, и не собираюсь отступаться. Я — твоя кошка, ты — мой кот. Навсегда. Мне никто не нужен другой. Хочу только тебя. Буду охотиться только на тебя — и брать только тебя. А сёстры… Вы обязательно притрётесь. Или они перестанут охотиться, чтобы ты не дёргался, или ты примешь их охоту, как неизбежное зло. Ты нравишься что Миске, что Тиш. Эта ненормальная гонщица даже свой любимый гравикар тебе вручила! Сама! Её никто к этому не принуждал, мы хотели купить для тебя новый аппарат, а она… Ещё и отстаивала своё право сделать тебе подарок!

Моя недавняя вспышка предстала вдруг в совсем ином свете, равно как и поведение этой странной метиллии. Нет, я не усомнился в собственной правоте — усомнился в правильности столь резкого давления на кошку. Никогда нельзя забывать, где нахожусь. Ведь для девочки всё это внове. Она ещё не привыкла к изменению своего статуса, не привыкла, что теперь ей нет надобности бегать по мужикам, в надежде найти приключение, достойное хотя бы одной ночи.