Черные паруса - Рейнольдс Аластер - Страница 14

– Я тоже.

На полупрозрачном листе также была красная линия с рисками, которые в точности совпадали с теми, что на нижней странице. Другими словами, схема включала тот же временной промежуток. Но от базовой линии на полупрозрачном листе поднимался настоящий лес колонн, гораздо больше, чем жалкие тринадцать на главной временной шкале. Они были распределены равномерно – с рисками не совпадали, но расстояние между ними выглядело одинаковым.

– Их тут сотни, – сказала я.

– Четыреста сорок, если это имеет значение, – ответила Фура. – Паладин исследовал схему и получил ту же цифру. Напомни мне, Паладин, какие между ними интервалы?

– Каждая вертикальная отметка отстоит от предыдущей на двадцать две тысячи пятьсот лет, – сообщил робот.

– Теперь ты видишь, как они соотносятся с тринадцатью большими колоннами на нижнем листе? – спросила меня Фура.

– Большинство – никак.

– Но тринадцать отметок на обоих листах безупречно совпадают – Паладин это подтвердил.

Так оно и было на самом деле, насколько я могла судить, напрягая зрение и рассматривая полупрозрачный лист вместе с тем, что под ним, учитывая складки бумаги, толщину нарисованных чернилами колонн и прочее.

– Не знаю, что и думать, – сказала я. – Тринадцать Заселений очень хорошо вписываются в отметки на прозрачном листе. Но как насчет сотен, которые вообще с ними не совпадают? Они находятся в промежутках между Заселениями, а мы знаем, что в те периоды цивилизаций не существовало.

– Известных нам цивилизаций.

Я медленно кивнула. Время от времени историки допускали теоретическую возможность существования Теневых Заселений – маленьких ложных рассветов цивилизации, случавшихся между известными Заселениями. От них либо не осталось никаких следов, либо эти следы затерялись среди руин ведомых нам Заселений. Такая вероятность, полагаю, существовала, и она давала возможность историкам спорить на эту тему, что идеально соответствовало их темпераменту. Но, насколько я помнила, даже самый сумасбродный историк никогда не предполагал, что существовали сотни Теневых Заселений.

Что уж говорить про четыреста двадцать семь.

– Этого не может быть, – твердо заявила я. – Мы бы о таком уже знали. Оценщики рвали бы на себе волосы каждый раз, когда кто-то открывал очередной шарльер. Вся система рассыпалась бы. Но Тринадцать Заселений в систему, как правило, вписываются. Паладин, которое из них тебя сделало?

– Я робот Двенадцатого Заселения, мисс Адрана, и вам это прекрасно известно.

– И ты бы знал, если бы между тем и этим Заселениями случилось еще несколько десятков Теневых, не так ли?

– Не могу сказать с уверенностью, мисс Адрана. Бо́льшую часть времени я был пленником шарльера. Мне также приходится полагаться на исторические записи, собранные людьми.

– Жестяные головы знают только то, что мы им говорим, – сказала Фура, что было немного невежливо по отношению к слушающему нас Паладину.

– Где-то должны быть более старые роботы или роботы с лучшей памятью, верно?

– Удачи тебе в поисках, а если найдешь таких – в том, чтобы их разговорить. Это опасное знание, сестра. Я ничуть не удивлюсь, если жестяные головы ради собственного блага притворятся, будто им ничего не известно.

Я уставилась на листы, отчасти уверенная, что Фура подбросила мне эту головоломку в качестве отвлекающего маневра, зная, как сильно я люблю такие вещи. Но другая часть меня не могла удержаться – ее тянуло к этой схеме.

– Тринадцать линий, похоже, совпадают, – согласилась я. – Но не уверена, что это нам о чем-то говорит. Если бы ты попросила меня найти закономерность, соответствующую нашей временно́й шкале, уверена, это было бы не слишком трудно. Мы хорошо умеем отыскивать закономерности, но это не значит, что в них сокрыта какая-то глубокая истина.

– Это тебе не в Нейронном переулке по чайным листьям гадать, – укоризненно произнесла Фура. – Какой-то разумник приложил немало усилий, чтобы выявить систему, – и я думаю, в этом что-то есть.

– Так ты действительно считаешь, что существовали все эти Теневые Заселения, сотни Заселений, чьих следов никто еще не нашел?

Ее ответ был более обдуманным, более осторожным, чем я ожидала.

– Нет, не совсем так. Но, получается, нечто должно было происходить через означенные промежутки времени, а произошло всего лишь тринадцать раз – и это меня в той же степени озадачивает.

Мной овладело любопытство, и я убрала пресс-папье, сложила листы и просмотрела остальную часть тяжелого тома. Страницы были заполнены замысловатыми маленькими графиками, цифрами и вычислениями, а также любопытными алгебраическими закорючками и множеством схем, похожих на те, что были на раскладывающихся страницах, с дополнениями в виде временны́х шкал и меток.

Я поняла, что все это нарисовано и написано от руки. Чернилами и красками, очень тщательно, без единой кляксы или исправления. Почерк слишком уж аккуратный, решила я. Только сумасшедший мог с такой маниакальной аккуратностью – словно превратился в печатное устройство – заполнять страницу за страницей, излагая запутанные теории и ни разу не допустив какую-нибудь оплошность.

– Это работа либо гения, либо кого-то столь же безумного, как Боса. Она уничтожила все книги в библиотеке Ракамора. Почему с этой не поступила так же?

– Когда дело касалось Рэка, ею двигала злоба, – сказала Фура. – Но Боса была не против науки, если та совпадала с ее интересами. Она серьезно относилась к своим капризам и навязчивым идеям, и у нее было время разобраться в них. Много жизней, если учесть все тела, которые она сменила. Начав размышлять о значении пистолей, шарльеров и пришельцев, об этих наших куцых Заселениях – о том, с чего они начинаются и как заканчиваются, – она естественным образом докопалась до сути и до вопроса о том, что делает человечество таким, какое оно есть. В ее безумной голове еще оставалось место для любопытства, как и у всех нас. Но ты же в курсе?

– Я была ее пленницей, а не лучшей подругой.

– И все же некоторые из ее навязчивых идей должны были передаться тебе, а это одна из них.

У меня не было ни малейшего желания возвращаться в прошлое, проведенное с Босой, поэтому я ценой немалых усилий проигнорировала подначки Фуры и сосредоточилась на непосредственной теме разговора.

– Согласна, это интересно.

– Так и знала.

– Но если во всем этом есть хоть капля правды, – продолжила я, постукивая пальцем по толстому тому, – не проще ли было бы спросить инопланетян?

– Тех самых инопланетян, которые, по словам Босы, были заняты торговлей мертвыми душами, застрявшими внутри пистолей? – поинтересовалась Фура, разминая пальцы. – Не поверю ни единому слову, которое протрещит мне какой-нибудь ползун.

Вблизи шарльера – или, если уж на то пошло, любого мира, в котором содержался поглотитель, – корабль, подобный нашему, имел благоразумную привычку уменьшать разброс парусов, иногда складывая и убирая их полностью, так что от корабля оставалась лишь крошечная твердая оболочка корпуса. Были и другие соображения. В гравитационные колодцы попадал мусор, втягивался, как грязь в слив раковины, и даже малое его количество могло нанести колоссальный ущерб раскрытым парусам. И это не учитывая возможности легкого саботажа со стороны конкурентов. Космоплаватели называли такую процедуру «убавлением на подлете к миру» – то есть при сближении или выходе на низкую орбиту требовалось убрать часть парусов, что даже в лучшем случае представляло собой очень муторный и сложный процесс.

Мы убавили паруса, когда подошли к Грохотуну, но не убрали их полностью, потому что корабль без парусов может ускоряться только с помощью ионных двигателей и он уязвим для засады. Теперь, выйдя из зоны влияния Грохотуна, мы опять шли, распустив пять тысяч акров площади сбора. Но чего нам это стоило! Ведь у нас все еще не было компетентного парусного мастера, а большинство механизмов управления и такелажных устройств – это если не учитывать черные как ночь паруса сами по себе – имели непривычный или вовсе незнакомый вид.