Я тебя поймаю (СИ) - Волкова Виктория Борисовна - Страница 20

— Сева? Таис?

Подпрыгиваю на месте. Нервно выглядываю из-за широкой спины Севы. И замираю в изумлении.

Здрасте, пожалуйста! Моль бледная. Одна штука.

Вернее, не одна, а с каким-то таким же бледным и чахлым кавалером.

— Добрый день, Кристин, — учтиво здоровается Сева. — Какими судьбами?

— Мы путешествуем с Адамом по миру, — заявляет противная девица. И мне хочется прямо сейчас посреди пафосного ресторана вцепиться ей в белесую паклю, которую она так старательно укладывает в подобие прически. Грейс Келли, блин!

— А мы гуляем по Москве, — улыбается Сева, притягивая меня к себе.

— У вас отношения? — спрашивает Крыстына.

— Да вот, — Сева чешет башку, словно в замешательстве. — Решили пожениться.

— Тебя не привлекут за растление малолетних? — ехидно хихикает она.

— А вас не привлекут к ответственности за жестокое обращение с животными? — заявляю я неприязненно.

— Ты имеешь в виду бедного Савву? — светски улыбается она.

— А вы еще кого-то выкинули на помойку? — вскидываюсь я, вспоминая, как Сева привез мне бедного котика, выброшенного этой лахудрой.

Кристин меняется в лице, но очень быстро берет себя в руки.

— Ах, Таис, — восклицает слащаво. — Ты еще такая маленькая… Тебе не скучно с ней, Сева?

— Меня все устраивает, — рыкает Гаранин, тотчас же меняясь в лице. — Тебя ждет твой спутник…

— Я думала, мы сможем развлечься все вместе, — пожимает плечами Кристин и, махнув ручкой, больше напоминающей куриную лапу, спешит к своему замшелому кавалеру.

— Что на тебя нашло? — спрашивает мой жених. — Неужели трудно хоть немного сдержаться и сохранить вежливость? Светлана с ней дружит… И об этой истории с твоим кошаком ты ничего не знаешь.

— Он оказался на улице, и этого достаточно. А Лана всегда помогает убогим, — негодующе фыркаю я. — Просто смотреть противно, как эта курица крутит своим линялым хвостом. И не потерплю твоих гулек, так и знай.

— И как же я, по-твоему, гулял? — вскидывается Сева. — Просто вежливо разговаривал со знакомой Ланы и твоего отца.

— Ты еще скажи, что между вами ничего не было, — шиплю, косясь на официанта.

— Когда? Сейчас? В фойе ресторана? — начинает злиться Гаранин.

— Нет, в Париже. Ты же жил с ней в ее доме. Я знаю.

— Откуда? — удивляется не на шутку.

— Я следила за вами. Ты ночевал в ее доме, — выдаю свой секрет и ни капли не жалею об этом.

— Ночевал, — соглашается Сева, хотя мог бы и соврать. — Но мы спали в разных комнатах.

— Ну, это ты говоришь, — недовольно морщу нос.

— Тая, — предостерегает меня Гаранин. — Мы договорились доверять друг другу.

— Да, ты прав, — понуро киваю головой. — Твоя лахудра тоже. Я веду себя как ребенок. И еще ужасно злюсь. Чуть ей не выдергала ее приклеенные волосики… Терпеть не могу Кристин.

— Ты просто ревнуешь, — усмехается самодовольно Гаранин, враз превратившись в глупого напыщенного павлина.

— Нет, нисколечко, — упрямо мотаю башкой. — Сержусь на тебя. Стоял как гусь гордый и любезничал с этой побрякушкой.

— Тая, — сурово предупреждает Гаранин.

— Я девятнадцать лет уже Тая, — хмыкаю недовольно.

— Перестань, — просит он мрачно. — Кристин ко мне не имеет никакого отношения. Научись доверять мне.

— Я пытаюсь, — стараюсь не разреветься. — Но вот как вижу около тебя какую-нибудь стерлядь, аж сердце выпрыгивает.

— Я тоже тебя люблю, — усмехается Гаранин. — И тоже сердце выпрыгивает…

— Когда это? — не подумав, заглатываю наживку.

— Когда стонешь подо мной и просишь «Сева… Еще… Давай, Сева!».

— Ты просто невозможный, — вздыхаю недовольно. И тут же чувствую, как мое запястье обхватывают крепкие пальцы Севы.

— А ты самая желанная, — шепчет он мне на ухо. И тянется с поцелуем.

— Люди кругом, Сева, — шепчу яростно.

— Никто не смотрит, Тай, — фыркает он и отстраняется, услышав громкое покашливание.

Официант ставит на стол какие-то тарелки. Салаты. Соки. Отбивную с гарниром для Севы и грибной супчик для меня. Жуем, не разговаривая. Но как только Гаранин заканчивает с отбивными, чувствую, как его лапища скользит по моим коленям.

— Сева, — шиплю змеей. — Прекрати сейчас же.

— Пойдем домой, Таечка, — бубнит он, небрежно глядя на счет. — Что-то я проголодался…

— Так закажи еще что-нибудь… Пусть тебе еще один стейк пожарят…

— Доедай, малыш, и в штаб армии. Я тебе по дороге расскажу, каким бывает голод.

— Но я хочу еще кофе и десерт, — упрямо заявляю я, хотя минуту назад ни о чем таком не помышляла. — Здесь очень вкусные эклеры. Помнишь, мы в прошлый раз брали?

— Заказывай, — великодушно разрешает Гаранин и больше напоминает ведущего в телешоу.

Крутите барабан!

Взмахом руки подзывает официанта, но пока тот не спеша идет к нашему столику, на столе вибрирует Севкин сотовый.

— Девушке эклеры и кофе, — отрывисто бросает Гаранин сонному мальчику и со вздохом отвечает абоненту. — Да, папа!

Я слышу, как из айфона рвется на волю негодующий бас Космонавта.

— Больше ничего, — косится официант на мрачнеющего Севу.

— Спасибо, мы вас позовем, — отпускаю не в меру любопытного парня и внимательно смотрю на Севу.

Тот что-то тихо вещает в трубку, еле сдерживаясь.

— Завтра приеду. Сейчас не могу, — заявляет он, выслушав вопли отца. Снова слушает и мрачнеет еще больше.

— Ладно, погоди. Сейчас по телефону все решим, — бросает примирительно и, глянув на меня, бормочет негромко. — Я выйду ненадолго. Никуда не уходи.

Задумчиво ем суп, смотрю в окно и напряженно думаю о нас с Севой. Встреча с Кристин оставила неприятный осадок. И как-то всколыхнула прежнюю обиду и злость. Глупо надеяться, что человек поменялся. Остепенился и стал моногамным. Наверное, ничего у нас с ним не выйдет. Какой-то он странный. Вечный мальчик. Да, с ним легко и прикольно. Но все эти бабы, стекающиеся косяками. И доступ к телу не ограничен. Смогу ли я так жить? И нужно ли вешать на себя такое ярмо в девятнадцать? Что толку от моей любви, если Сева не думает меняться? Маргарита Пастухова, Кристин Готье… Это только то, что на виду… Можно ли перевоспитывать взрослого человека?

Вопросов уйма, а вот ответов не найти. Здесь я оторвана от семьи. Не могу посоветоваться ни с мамой, ни со Светкой. И отца где-то носит по Антарктидам…

В сумочке звякает сотовый. Выуживаю его из бокового кармашка и с удивлением смотрю на знакомый контакт. Мишка! Сколько мы не общались? Месяц или два? Я даже успела соскучиться.

— Прив-е-ет! — тяну в трубку. — Как дел-а-а?

Мишка что-то болтает весело. Фоном слышится шум машин, иногда заглушающих родной голос. И мне хочется закричать.

Как же я соскучилась по тебе!

Нет, это не любовь. Ни капельки! Вернее, братская любовь и привычка. Мы все детство провели вместе. Играли, дрались. Выслушивали строгие мамины нотации и затевали новые проказы.

— Ты сейчас где? — спрашиваю своего любимого братца, хотя кровного родства у нас нет совершенно. Да и важно ли оно, если мы всю жизнь рядом?

— Иду по улице, — лениво замечает он. — Вот дорогу перехожу.

В этом он весь. Как всегда, дает точную информацию, из которой вряд ли что уяснишь.

Судя по шуму большого города, Мишель сейчас в Париже. Воображение живо рисует Елисейские поля, где у моего деда, а Мишкиного отчима, находится дом. Мы всегда там останавливаемся, когда приезжаем в столицу.

Я живо представляю набережную и мост Александра Третьего, вижу за ним золотой купол Дома Инвалидов. Мечтательно потягиваю кофе. Но в один момент перестаю есть и пить, боясь поперхнуться. Застываю, изумленно пялясь на белую арку, из которой в зал заходит Мишель де Анвиль. В темно-синем костюме, сшитом на заказ, и в белоснежной рубашке с золотыми запонками. Галстук в тон костюму, с мелкими светлыми крапинками, и портфельчик от Луи Виттона лишь добавляют солидности.

— Ты! Здесь! — рывком вскочив с места, бросаюсь на шею. — Почему не сказал, что в Москве? Как ты меня нашел?!