Девушка с пробегом (СИ) - Шэй Джина "Pippilotta" - Страница 64

Плохо быть циничной. Тяжело. Вот только никакого права на розовые очки я больше не имею.

— Все это так чудно, Дэйв, так звучно, — я качаю головой, — вот только “твоя женщина” недостаточно хороша, чтобы ты не бросал её на сорок дней в тишине. Чтобы рассчитывать на твою честность. Чтобы ты был рядом, черт тебя дери, когда действительно нужен. Твоя женщина до конца не имеет ни малейшего понятия о твоих планах на жизнь, потому что, видимо, в их американскую часть просто не помещается. Да я ведь это и понимаю. Ведь это ты тут “бултыхаешься на мелководье”, а там — одни только неизведанные глубины. А мне — там делать нечего. У меня здесь имя, хоть какая-то уверенность в завтрашнем дне, а там я ноль без палочки. И даже если бы ты меня позвал — а ты не позвал, — я бы не стала так рисковать ни собой, ни своими детьми. Я сразу тебе предложила только секс — тебе было мало. Ты хотел больше — ты этого добился. Все чудно. А теперь — большего хочу я. Есть что мне предложить? Готов отказаться от Америки? Нет, не ради матери твоего будущего ребенка, много чести для меня, а ради самого своего ребенка? Или ты не догоняешь, что ребенок с твоими планами не очень сочетается? Или тебе совсем наплевать, как я рожу, как выношу? Нет, так тоже бывает, конечно, но вопрос — зачем мне быть твоей женщиной в этих условиях.



— Надя, ты перегибаешь, — ровно замечает Дэйв. Никогда в жизни я не видела его таким бледным.

— Неправильный ответ, Огудалов, — вздыхаю я, а затем шагаю в сторону подъезда. Оборачиваюсь у самой двери, смотрю на него, напряженного, оглушенного, растерянного — и сердце обливается кровью. Но я все-таки произношу вслух: — Приезжай, если придумаешь другой вариант ответа.

Сейчас уже речь даже не только об Алиске. О двух детях сразу. И о мужчине, чьи мечты с моей реальностью совершенно не стыкуются.

— Надь, я тебя люблю, — невпопад всем моим словам произносит Давид. И это даже больно, что именно это он сейчас выбирает для прощания.

— Подумай, уверен ли ты в этом? — советую я настойчиво и все-таки ухожу.

Только там, в тишине подъезда я еще с минуту стою у лифта, уткнувшись лбом в стену, не торопясь нажать на кнопку вызова, я дышу через раз, пытаясь хотя бы не рыдать навзрыд. Но слезы по щекам все-таки бегут. Обжигающие, кислотно-едкие.

Это ведь уже даже ни разу не наказание, нет у меня ни на что подобное сил сейчас. Это просто точки над “и”.

Да, я верю тебе, Давид Огудалов. Держу слово, я за него отвечаю, в конце концов. Но я понятия не имею, что ты сделаешь дальше.

Знаю только одно… Так пусто, как сейчас, мне еще никогда не было.

41. Явление царя народу

— Он занят… — доносится из-за двери голос секретарши Марго. Именно это заставляет Давида моргнуть и вынырнуть из оглушительной тишины в мыслях.

— Какое еще, нахрен, занят? — только один человек на свете умеет материться с такой элегантностью, что это всегда сходит за изысканные манеры. — Для меня занят? Сейчас я его освобожу.

Дверь кабинета распахивается, и Давид лишний раз убеждается, что неплохо знает друзей по голосам. Светлана Клингер, упорно отбрыкивающаяся от фамилии мужа, встает в дверях, скрещивая на груди руки.

— Давид Леонидович, я её предупреждала, что вы заняты, — Маргарита выглядывает из-за спины Светки с пришибленным видом. Ей всегда влетает за таких вот прорывающихся внезапных гостей.

— Все в порядке, Марго, займись документами, — отмахивается Давид. В конце концов, он прекрасно знает, что Клингер умеет открывать любые двери с ноги. Выгонять её бессмысленно, она всегда уходит только сама. В принципе, вряд ли он реально “занят”, ему не до работы сейчас, а отвлечься точно не помешает.

— Здравствуй, дорогой, — когда Светка улыбается и кажется, что тебе в глаза улыбается мегалодон — значит, судьба твоя печальна. Впрочем, Давид Огудалов сейчас был согласен на любой приговор. У него как раз смерть стала бы облегчающим судьбу событием.

Хотя, нет, облегчений не надо, он все-таки еще повоюет. Еще бы знать, что все это не зря…

— И тебе привет, Светик, — вздыхает Огудалов, тоном намекая, что она сейчас невовремя. Впрочем, Светка и бровью не ведет, а с душой припечатывает дверью об косяк, — счет за ремонт Эду слать?

— Обойдешься, — раздраженно бросает Светка, — Давид Леонидович, какого хрена я твое интервью уже второй месяц написать не могу? Ты что думаешь, я могу себе позволить бегать за тобой? Хочешь узнать, как быстро мой муж повыдергает ноги нам обоим, если я попробую?

Вот, вроде, чего нужно этой женщине? Козырь ведь подарил Клингер всю редакцию её журнала, выкупив весь пакет акций у совета акционеров. Очень красивый жест и шикарный свадебный подарок.

И Светка могла бы вообще ни черта не делать, пинать балду, пока все делают подчиненные, и ездить в свои Миланы и Парижи уже для души и ни для чего больше. Нет. Моталась по-прежнему и на интервью, и на показы, и только в рабочих целях. Неуемная рабочая лошадка, однако.

Впрочем, Давид её понимал — некоторые вещи было сложно делегировать, и самыми любимыми игрушками так сложно было делиться. А еще Светка старательно пыталась надышаться жизнью перед декретом.

— У тебя женский модный журнал. Каким боком там дизайнер интерьеров? — Давид поднимает брови.

— Вот только ты меня поучи, Огудалов, чьей симпатичной мордой мне продавать журнал. Много ли в Москве дизайнеров, востребованных на международном уровне? Не шмотками едиными, — отмахивается Света, падает в кресло для клиентов, скидывает с ног балетки, и закидывает ноги на стол к Давиду.

Наглость несусветная, даже для неё, но на лице Светки проступает такое неописуемое блаженство, что Огудалов принимает решение не возбухать по этому поводу.

В конце концов, не отказывать же в маленьких слабостях женщине на четвертом месяце…

— Ну давай, рассказывай, — тянет Света, переплетая пальцы на своем небольшом пузике. Ей ужасно идет беременность, на самом деле. И лицо приобрело какую-то сосредоточенную расслабленность. А раньше Давид этого не замечал…

— Знаешь, я как-то по-другому представлял себе формат интервью, — отстраненно откликается Давид, — с более конкретными вопросами.

— Это ждет, — Светка щурится, разглядывая Давида, будто уже его препарировала, и теперь видит внутри него что-то любопытное, — лучше расскажи мне, кто высосал из тебя душу и не оставил тебе ни крошечки? Я тебя сроду не видела таким протухшим.

Ох, уж эта незабываемая Светкина откровенность…

— Иди на хрен, Клингер, я тебе сразу скажу, — огрызается Давид. Вот у него выворачиваться душой нет никакого желания. Может, ей еще в её итальянскую блузочку высморкаться?

Нет, ходят слухи, что женщины любят, когда мужчина позволяет себе чувства, а от вида плачущего мужика так и вообще бьются в истерике, но как потом себя уважать-то вообще?

— Дэйв, это бесчеловечно, заставлять меня мучиться любопытством, — Светка пытается скукситься, вот только в сочетании с её ехидными глазами, выходит хрень какая-то, — давай колись. А то я скажу Эду, что ты ко мне приставал. И он тебя укатает в свою парковку. Они там как раз сейчас покрытие обновляют.

— Эд знает, что у меня прекрасные инстинкты самосохранения, — Давид качает головой. Света, разумеется, врет, ничего такого она Эду не скажет, хотя дергать его за усы она обожает. Так, например, и фамилию не меняет, в основном, “чтобы держать Эда в форме”. Он, мол, не должен получить все и сразу, пусть сначала добьется…

— До чего ты занудный тип, Огудалов, — Светка вздыхает и задумывается, — пусть твоя секретарша мне пуэр принесет.

— Ты же не пьешь у нас чай, Марго его заваривает так, что он воняет сеном, так ты говоришь, кажется, — Давид удивленно косится на Светку.

— Вот именно это мне и нужно, — Клингер пожимает плечами, — иначе зачем, ты думаешь, я ехала к тебе через пол-Москвы? Никто, кроме твоей Маргариты, не заваривает китайский сортовой пуэр премиум-класса так, будто там не ферментированные чайные листья, а зверобой и чабрец, высушенные на полях самой глухой русской деревни “Ивашково”, где до сих пор верят в царя-батюшку и бьют челом. Это талант. Я все хочу подглядеть, как она это делает, но стерва бережет свои секреты.