Улей 2 (СИ) - Тодорова Елена - Страница 43

— Я хочу быть, как ты, — громкий голос Софии вырывает Еву из задумчивости. Откидывая челку на бок, девочка щурит глаза и мастерски копирует лениво-высокомерное выражение Адама. — Не ссы, малыха. Я все решу.

— Со! — Диана охает и все же, не сдержавшись, начинает неприлично громко хохотать.

А за ней подтягиваются и все остальные. Сама девочка за живот хватается, так заходится. И даже Герман смеётся, отпуская свою природную подозрительность.

— Софи, — протяжно выдыхает Адам с примесью смеха и нежности в голосе. — Ты невозможна.

Она хватает со стола мандарин, совершенно не волнуясь о том, что внимание всех присутствующих сосредоточенно на ней. Без дополнительных объяснений сует цитрус брату и, пока тот чистит его, снова ложится ему на грудь, подпирая щеку ладошкой.

— Я не хочу быть возможной. Возможные такие обычные, что даже скучные, — вздыхает она.

— Если ты время от времени побудешь тихой, оставив внимание для кого-то другого, — рассуждает Диана, — например, для Германа или Евы — не значит, что ты сразу станешь скучной.

Одно лишь упоминание имени, приводит мальчика в смущение. Он явно против внимания. Поэтому София не сильно зацикливается на его персоне. Но, глядя на Еву, она чувствует некоторую ревность. Хоть девушка и нравится ей, все же подсознательно девочка боится того, что Адам станет любить Еву сильнее, чем ее.

Так как это заметно со стороны, присутствующие обмениваются понимающими улыбками, пока Софи задерживает на девушке брата взгляд, полный смиренного терпения.

— Что скажешь, Ева? Ты бы хотела быть похожей на моего… нашего Адама? — взрослые подавляют смешки. — Что тебе нравится в нем большего всего?

Щеки Евы покрывает густой румянец. Она чувствует этот жар, не в силах заставить его рассеяться. И не может произнести ни слова. Смотрит в глаза Адаму и не способна сформулировать то, что разрастается у нее в груди.

— А-а… Я… Ну… Он… Адам… Внимателен к деталям. Видит то, что другие упускают… Это самое лучшее… В нем… Наверное.

Титов понимает, что она имеет в виду. Их зрительный контакт становится до интимности интенсивным, Еве просто нестерпимо хочется обнять его так же смело и откровенно, как это делает София.

— Ой, Господи, Исаева! — с искренним изумлением восклицает Захара. — Когда это ты стала такой мямлей?

Титовы смеются, пока Ева еще сильнее краснеет.

— Что ты за подруга? — показывает Дашке язык. — Сейчас ты перестала мне нравиться.

— Это повторяющееся, но мимолетное ощущение. Зато теперь все согласяться, что главная роль этого вечера все-таки должна принадлежать Софии.

Девочка мгновенно подхватывает выдающуюся для нее возможность.

— Я обожаю голос Адама. И хочу, чтобы мой голос стал таким же крутым, — заявляет она. — Кроха, это жизнь. Просто жизнь. Говно случается регулярно, — максимально снижает тон, растягивая слова и звуки. — Сопли в кулак, и тащи.

— Ну, ты же девочка, — смеясь, замечает Марина Станиславовна. — У девочек от природы голос нежнее.

— Ну и что! Я неправильная девочка! Все равно буду, как Адам. Вот увидите!

— Ой, ой, ой… До полуночи остается четыре минуты! Скорее, давайте наполним бокалы.

[1]Святослав Вакарчук — украинский рок-музыкант, солист группы «Океан Эльзы», автор песен «Така(,) як ти», «На небі», «Все буде добре», «Обійми», «Не йди».

Глава 42

Окаменевшая фигура женщины выделяется светлым пятном в полумраке. На самом-то деле ее платье только кажется белым на фоне черного и темно-серого. Бледно-голубой бархат с отделкой из мелкого жемчуга — специальный заказ Исаевой к празднованию Нового Года.

Женщина, не моргая, изучает свое безупречное отражение, пока в глазах не возникает жжение. Слёзы минуют воспаленные веки, на мгновение задерживаясь на ресницах. А после — крупными каплями катятся по щекам, спадая в вырез платья.

Тёмными потоками растекаются подводка и тушь.

«Ненавижу! Ненавижу тебя!»

С остервенением растирает лицо ладонями. Черный смешивается с красным, образую уродливую маску на перекошенном лице женщины.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

«Чертов Павел!»

«Как? Как ты посмел оставить меня одну в такой праздник???»

Рычание срывается на протяжный крик, пока руки безумно расчищают широкую плоскую поверхность изысканного трюмо.

В голове Ольги Владимировны не укладывается сам факт столь оскорбительного для нее пренебрежения.

В дверном проеме возникает голова Лидии Михайловны. Она настороженно следит за действиями хозяйки, тщательно пытаясь звучать спокойно.

— Павел Алексеевич просил передать, чтобы вы не забыли выпить лекарства и не засиживались допоздна. Антон Эдуардович рекомендовал вам побольше отдыхать…

— Засиживалась? Одна? В новогоднюю ночь? Перед телевизором, что ли?

Проглатывая унижение, словно застрявший в горле теннисный мяч, Исаева мысленно посылает мужа ко всем чертям и, хватая с полки статуэтку жар-птицы, с криком швыряет ее в стену.

— Оставьте меня в покое! Немедленно!

Повторять не приходится, к счастью. И Ольга рыдает, не приглушая силу своего отчаяния, страха и боли. Пока срывающиеся гортанные звуки не переходят в безумное мычание.

Она хочет назад свою дочь, хоть и понимает, что нельзя ее возвращать домой. Сходит с ума от тоски и одиночества, от этой невыносимой тяготы разлуки. От страха и неведения того, что происходит.

Мысленно взывает к Богу — с упреком и злостью. Игнорируя подсказки совести, ищет виноватых.

«Я же всегда хотела, как лучше…»

«Я же ее любила…»

«Все для нее…»

Когда головная боль пересиливает душевную, принимает назначенные Гольдманом пилюли и обессиленно падает на кровать. Смиренно ожидает свидания с дочерью. Сон теперь — единственное место, где они видятся.

Игорю Анатольевичу Толстому, как представителю высшей государственной власти города, предоставляют возможность сказать последний тост в уходящем году.

— Друзья, — выдерживает паузу. — Хочу сделать на этом обращении акцент, потому что в этом зале собрались только самые близкие для меня люди. Большинство из вас я знаю еще со школы, — салютует бокалом в сторону Исаева, Приходько и Круглова. — Мы гуляли друг у друга на свадьбах, крестили вместе детей, встречали не один новый год, бок о бок прошли множество испытаний. Наша дружба выдержала время. Не покривив душой, скажу вам — спасибо! Пусть новый год избавит нас от проблем, которые остались с прошлого года. Подарит новый старт, новые вершины и только положительные впечатления. Я уверен, впереди нас ждет много хорошего. Нам с вами, дорогие друзья, еще детей женить и внуков растить, — за столом раздаются одобрительные возгласы. — За нас! За силу! За родину!

Звон бокалов, короткие пожелания, идущие на волне общего позитива.

— Только о смерти Маслова никто даже не вспомнил… Земля пухом, Антон, — прорезается недовольный женский голос.

Но его тут же осаждает тихий мужской, с нажимом.

— Молчи, Наташа. Не время. О нем сказали на похоронах. Не положено сейчас о грустном.

Уткнувшись взглядом в тарелку, женщина нервно вертит тонкую ножку бокала и глотает тихие слезы. Подавив обиду, стеклянными глазами обводит веселящуюся толпу. С ненавистью впивается взглядом в лицо мэра. Он совершает несколько глотков шампанского и вдруг, уронив бокал, медленно съезжает мимо стула на пол. Вначале Наталье кажется, что она выдает желаемое за действительное, настолько сильно ее подкосило горе. Но секунды бегут, а Толстой не меняет неестественного положения тела. Павел Исаев бросается к нему, прежде чем звенящую тишину разрывает перепуганный крик первой леди. Но глаза Игоря Анатольевича закатываются, пока рот странно хватает воздух. Тело несколько раз дергается и затихает…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Кто-нибудь! Вызовите скорую!

Глава 43

Титов перехватывает несущуюся на всех парах Софию, поднимая ее на руки.