Улей 2 (СИ) - Тодорова Елена - Страница 26

Рука Толстого с такой силой прикладывается к столу, что по дереву идут вибрации.

— Мать вашу! Долбанные Титовы! Как они, черт возьми, это проворачивают?

— Так, может, это… Порешить их всех, нахр*н!

— Как ты себе это представляешь, Семен? Сейчас, когда информация, способная стереть нас всех с поверхности земли, гуляет неизвестно где… Когда непонятно, «кто есть кто» и кто кому помогает… У Титовых хорошие связи за пределами Одессы. Кто-то же дал приказ или в нужный момент подкинул идею на продажу Припортового? Кто-то снял Валерку, заморозил счета Павла… Это все сверху пришло. Мать вашу!

— Хорошо, — выдыхает Лиманский сдержаннее. Смотрит на Исаева. — Дальше что? Когда у тебя начинается проверка?

— Послезавтра.

— Это же двадцать восьмое? Разве они не должны подождать до начала нового года?

— Ну, и дурак же ты, Сеня. Эти люди по другому календарю живут.

— Я думаю, — тяжело начинает Приходько и замирает, выдерживая напряженную паузу. — Нужно попробовать договориться.

— С кем? С Титовыми? — с отвращением выплевывает Круглов.

— Нет, бл*дь, с министрами! — И тут же добавляет с нотками неосознанной надежды. — Мы же раньше не мешали друг другу жить.

Круглов издает громкий смешок.

— А как же пропажа Руслана? Терентий не дурак…

Пока Исаев утопает в глубокой прострации, упираясь тусклым взглядом перед собой, мужчины шумно спорят, не гнушаясь матерными словами.

— Тем не менее, он не проявлял никогда открытую агрессию. Руслан сам виноват, нечего было заглядывать в чужой карман! К тому же он для своей семьи был предателем, когда ушел к Павлу работать. Старик Титов от него сразу открестился.

— Старик-то открестился и проклятиями осыпал, но когда Руслан пропал, он подключил на поиски всех.

— Интересно, инфаркт его прикончил из-за того, что он так и не узнал о судьбе сыночка, или от того, что узнал?

— Какая сейчас разница, Сеня? Не о том нужно думать.

— Вы не находите, что уход Евы, как аналогия… Может, все непросто так. Подстроено изначально. Кровь за кровь.

— Семен! Заткнись уже! Угомонись! Несешь бред вместо того, чтобы дельное что-то предложить.

О несостоявшейся невестке говорить Круглову уж точно не хочется. Ненавистно даже слышать ее имя.

Толстой с Масловым обмениваются нервными взглядами.

— Ладно… — выдавливает первый. — И правда, стоит попробовать поговорить с Титовыми.

— Увы, но без меня. Увольте.

[1] Кабмин — Кабинет Министров.

[2] ОАО «Одесский припортовый завод» — одно из крупнейших предприятий химической отрасли, имеющий прямой выход в море. Специализируется на производстве аммиака, карбамида, жидкого азота, диоксида углерода, жидкого кислорода, сернокислого натрия. За всю историю двадцать два раза выставлялся на продажу, но все еще находится в государственной собственности. Стратегический объект, приносящий в казну страны миллионы.

Глава 27

В памяти Исаевой нет о Титове ни крупинки информации, но каким-то образом он ее волнует. Интенсивность и настойчивость в его взгляде, сила его тела, вырывающиеся из-под одежды татуировки, мощная энергетика — все это вызывает странные вспышки внутри ее груди.

У Адама абсолютно точно есть к ней какие-то чувства. И порой Еве невыносимо любопытно, чувствовала ли она к нему что-то похожее? Не может определить, огорчает ли ее или, напротив, радует то, что Титов практически не бывает в собственном доме.

Испытывает некоторую растерянность, когда он появляется.

Вот, как сегодня. Адам входит в столовую во время ужина, и сердце Исаевой моментально ускоряет ход. Какой механизм у этой реакции? Не помня ничего из прошлого, даже своего имени, она подвержена каким-то немыслимым рефлексам.

Сглатывая, Ева проводит ладонью вдоль шеи. Пробегает пальцами по выпуклым позвонкам сзади. Внутренне зажимается, когда Титов, прислоняясь к спинке ее стула, хватает с плоского деревянного блюда мясной рулет и закидывает его целиком в рот.

— Добрый вечер, — произносит Терентий Дмитриевич и, выдержав небольшую паузу, добавляет: — Может, сядешь за стол?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Пережевывая, Адам ухмыляется.

— Привет, пап. И спасибо за приглашение.

— Которое ты, как я понимаю, не можешь принять сию секунду? Позже будешь есть холодное.

— Ненавижу холодную еду, но, увы…

— Адам… Удели, наконец, нам время.

Только после этих слов парень бросает небрежный взгляд в сторону Евы. Ей вмиг становится дико некомфортно. Щеки опаляет жаром. И теплая кофта кажется лишней. Попросту удушающей, из-за высокого воротника.

— Извини, пап, — говорит парень и выходит.

Исаева растерянно округляет глаза. Недовольно выдыхает, на ходу осознавая, что ее задевает такое отношение. Отдаваясь порыву, поднимается из-за стола и нагоняет Титова в коридоре.

— Кажется странным, что, живя в твоем доме, мне приходится выпрашивать у тебя внимание, — решительно произносит, поражаясь силе и уверенности своего голоса.

По коже проходит приятнейшая дрожь самодовольства. Она однозначно ей знакома. Грудь распирает невероятный духовный подъем. Приходится даже сжать руки в кулаки и вдавить ноги в пол, чтобы удержать себя от более смелых действий.

Только вот дышать ей становится трудно. Словно после физической нагрузки.

Титов медленно оборачивается и выжидающе замирает. А у Евы голова кругом и сердце, как одичавшее животное, в бесцельном надрывном беге.

— Ну, — подталкивает Адам. — Слушаю.

Она теряется под напором его глаз, но ненадолго.

— Я ничего не понимаю. Что я здесь делаю? И кто мы друг другу? — озвучивает свои переживания Ева. — Терентий Дмитриевич каждый день находит для тебя оправдания, но я-то вижу, что ты меня попросту избегаешь. Почему? Я хочу это знать.

А в груди вдруг совсем уж мало места становится. Тесно от другого чувства. Страха. Что Титов оттолкнет сейчас. Скажет, что они друг другу были и есть никто.

В конце концов, что она знает о нем? Может, даже показалось, что он смотрит как-то по-особенному. И вообще, с чего она вдруг решила, что разбирается в подобных чувствах.

Ладошки становятся мокрыми, и ногти неосознанно скользят по ним нервными движениями.

«Господи, пусть скажет, что-то… утешительное…»

Только Адам, словно нарочито молчит.

«Неужели его не нервирует эта затянувшаяся пауза?»

Когда же парень тяжело вздыхает, Ева с отчаянием надеется, что он все-таки тоже взволнован.

Только вот… Секунды идут, а Адам все так же молчит.

— Почему? — ее голос, должно быть, звучит слишком уязвимо. Дай Бог, чтобы не навязчиво. Ну не может она сдержаться. — Скажи же, почему ты меня избегаешь?

Что Титов может ей ответит? Что скучает по запаху ее кожи, по ее губам и тому времени, когда он мог к ней прикасаться?

Ева же чаще всего смотрит на него, как на чужого. А порой, вот прям как сейчас, с опаской.

Небось, подозревает во всех возможных смертных грехах. Да что увиливать, перед собой-то он может признать — и правда, далеко не святой. Но сказать Исаевой, что чувствует к ней — равносильно преступлению. Всплывет и грешный путь, приведший его к этому состоянию. И еще уйма всякого постороннего дерьма! Может, она даже посчитает себя обязанной «полюбить» его в ответ. Мало ли, поймет неправильно и внушит себе…

«Мать вашу…»

Так нельзя. Мозг Евы заблокировал воспоминания не просто по ошибке, это не физическая травма. Он ее оберегает, и Титов не может себе позволить вместить произошедшие события обратно в ее сознание насильственным путем.

— Ева, — выдавливает, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. — Я не могу ничего тебе ответить. Все неоднозначно. Непросто. У нас были, скажем так, сложные отношения.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Мы ссорились?

— Да. Постоянно.

— Но почему?

— По разным причинам. Главное, что ты должна знать: я никогда не причиню тебе зла.

«Больше не причиню».