Он и Я (СИ) - Тодорова Елена - Страница 44

Шестеренки в моей голове стопорятся и начинают крутиться в противоположную сторону.

— Слава Богу… — выдыхаю с реальным облегчением. Почти получается радоваться. — Что написал?

— Что ты должна вернуться в Москву.

Я так долго ждала этого. Боялась… И хотела… А сейчас что? Страшно и больно, но я приму, как знак свыше. Мне нужно домой.

Хочу, чтобы все прекратилось. Хочу ли? Сейчас хочу!

— Отлично… — нет, правда, только к лучшему. — Значит, мы возвращаемся? Когда?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Смотрю на Тарского, не в силах подавить надежду на то, что все еще перестроится, и он передумает уходить. Не могут же обстоятельства быть сильнее человеческих желаний и стремлений! Или могут? Да и что я знаю о его стремлениях?

— Нет, Катя. Мы не возвращаемся.

Это спокойное и уверенное заявление прекращает усиленную работу моего мозга. Перекрывает все возможные пути следования мыслей.

Окончательно теряюсь в происходящем.

— В смысле?

В этот миг… да впервые за все время, Тарский кажется по-настоящему жестким. Он… Выглядит чужим и беспощадным.

Дыхание перехватывает. В районе желудка зарождается сосущая пустота. К горлу поднимается тошнота.

— В самом прямом. Ты не вернешься, Катя.

Все эти загадки, ребусы и принимаемые им решения не то что мозг мне взрывают… Они выводят из строя все механизмы.

— Что это, черт возьми, значит? Что происходит? Ты меня силой, что ли, держать станешь? Таи-и-и-р-р!

— Надо будет — стану, — заявляет так же уверенно. — Но я все же надеюсь на твое благоразумие и, скажем так, сотрудничество.

— Сотрудничество? Какое, черт возьми, сотрудничество, если папа сказал возвращаться???

— Моя работа здесь не связана с твоим отцом. И ты мне будешь нужна на финальном этапе.

Эти слова, его холодный тон и жесткий взгляд приводят меня в такое состояние, в котором я еще не варилась.

— Да пошел ты к черту! Слышишь, Тарский? Ты меня, мать твою, слышишь?! Пошел ты к черту!

— Поори, поори, — равнодушно одобряет мои эмоции, сволочь. — Раз тебе это помогает.

— Сейчас же отдай мой паспорт, слышишь? Я улетаю!

— Никуда ты без меня, Катенька, не рыпнешься, — обрывает столь же ровно и жестко. — Ты обещание давала: без меня никуда.

— Ты вообще в своем уме?.. При чем тут это, если папа сказал… Что у тебя с ним?.. Что происходит, можешь мне объяснить?! Если такой герой, отвези меня лично! Но я не собираюсь задерживаться тут ни минуты!

— Сейчас притихни и помолчи.

— Да, конечно! По командам твоим буду любить, орать и ненавидеть!

— Катя, ша! — не то чтобы пугает меня по-настоящему. Подчиняюсь этому грубому окрику инстинктивно. Шумно перевожу дыхание в ожидании, что дальше выдаст. — Значит, по-хорошему не получится, — эти выводы делает на контрасте крайне спокойно. Неторопливо подносит дымящую сигарету ко рту. Глубоко затягиваясь, щурится. Задерживая никотин, тушит окурок в стакане с бренди. Смотрит мне в глаза, не сбавляя накала. Медленно выдыхает. — Катя?

— Конечно, не получится… — только звучу не столь уверенно, как он.

— В таком случае с этого дня считай себя моей пленницей.

Это заявление разрушает все. Окончательно спутывает мысли и эмоции. Заставляет меня взглянуть на Тарского другими глазами.

И это я еще не представляю, через что нам с ним предстоит пройти.

Конец