Он и Я (СИ) - Тодорова Елена - Страница 25

Терзаю душу жгучими вопросами.

Элиза? Он с ней? Почему с ней? Откуда Сильвия знала, что найдет Тарского, позвонив дочери? Он где-то рядом? Чем занимается? Что делает в ее компании? Почему не приезжает? Почему даже не звонит? Неужели я его настолько достала?

Почему она? Почему с ней? Почему?

Почему???

22

Утром я обнаруживаю дверь закрытой. Яростно дергаю несчастную ручку, замки щелкают, но не поддаются. На меня накатывает такая злость, которую, клянусь, прежде не доводилось испытывать. Все смывает она.

— Черт… Немедленно выпустите меня отсюда, — кричу и луплю деревянное полотно ладонями. Если бы это принесло какой-то результат, вцепилась бы в него зубами или ногтями. — Черт возьми! Сволочи! Сейчас же откройте!

К моему удивлению, дверь распахивается достаточно быстро, являя благовоспитанную чету Бахтияровых. Сильвия держит перед собой поднос с завтраком. Рядом со стаканом сока и тарелкой каши даже какой-то карликовый «веник» в мелкой фигурной вазочке пристроила. Оценив красоту, рвусь на выход. Однако Виктор оперативно и решительно преграждает путь.

— Это что, блин, за шуточки?! — бросаюсь на мужчину едва ли не с кулаками.

Он без каких-либо проблем ловит мои запястья, мягко отпихивает примерно в центр комнаты и крайне, черт его подери, интеллигентно заявляет:

— Мы действуем исключительно в твоих интересах, Катя.

— В моих интересах? Что вы знаете о моих интересах? А о том, что я чувствую??? Одна! В чужой стране! Я вас не знаю!

— Нам жаль, что так получилось, — все так же невозмутимо отмахивается Виктор.

— Жаль? Жаль? — у меня от возмущения дыхание перехватывает. — Сожгу вам дом, понятно?! Закроете дверь, я сидеть тихо не буду. Не та порода! Подожгу вот эти чудесные шторы, а сама выпрыгну в окно. Не впервой, живучая.

— Окна заблокированы.

— На понт меня берешь? Дурочку нашел? — глумлюсь, выказывая ответное отношение.

Никакой реакции от гребаной четы.

Мой смех резко обрывается. Направляюсь к окну. Дергаю одну ручку, вторую… Перебегаю к балконной двери, следующему окну. Все бесполезно. Понимаю, что у них необычный дом. Блокировка явно автоматическая. Это лишь усиливает подозрение относительно этих людей и распаляет мой гнев.

— И все же костру быть! Сгорю тут заживо.

— У нас хорошая противопожарная система, Катя. Разожжешь огонь, искупаешься под «дождем», и все.

Бурно захватывая кислород, сердито сжимаю зубы. Не знаю, как еще бороться.

— Это он? Таир велел так сделать? Не приедет, значит?

— Гордей появится, как только будет такая возможность…

— В жопу его возможности! — выплевываю в гневе. — Что смотрите? Я вам не мать Тереза, чтобы терпеть все эти бессмысленные мытарства. Не научена!

— Нет, ты избалованное дите, — резюмирует Виктор тоном приходского батюшки. — Немного науки не помешает, — говорит это и, вуаля, вручает мне Библию.

Нет, это, черт возьми, самое адско-бесячее издевательство, которое только можно придумать!

Сильвия, так и не проронив ни слова, опускает на стол поднос и пятится к двери. Виктора удается немного поколотить, но прорваться в коридор это мне не помогает. Мгновение спустя ожидаемо врезаюсь в деревянное полотно.

— Вы, мать вашу, пожалеете, что когда-либо со мной встретились! Слышите, адские черти? — кричу вне себя от досады. — Я вас тут всех порешу! Бойтесь!

В ответ получаю лишь бесконечную тишину. Это волей-неволей остужает мой запал. Можно, конечно, продолжать орать в пустоту, избить костяшки в кровь и расшибить лоб… Только толку от этого никакого. Разумнее беречь силы.

Но как же себя отвлечь? Чем заняться, чтобы время хоть как-то двигалось вперед? Нужно поискать какое-нибудь оружие! Они ведь вернутся, я должна быть готовой.

Пройдясь по спальне, понимаю, что ночью здесь кто-то побывал. Все, сволочи, подчистили! Ничего мало-мальски острого и тяжелого не оставили. Что ж… В моем распоряжении остаются лишь металлический поднос и увесистый томик Библии. Выбор поистине невелик, и все же хоть что-то. Уже не с пустыми руками.

Подхожу к столу и в который раз сатанею. Тарелка, стакан, даже ложка — все пластиковое. Рассудительно успокаивая себя, сгружаю посуду на стол и, схватив поднос, возвращаюсь к двери. Библию тоже рядом с собой на пол пристраиваю. Смотрю на нее… Все же не настолько я отчаянная, чтобы драться Священным Писанием. Это уже богохульство и откровенное варварство. Отодвигаю книгу чуть в сторону, но совсем со счетов не списываю. В случае крайней необходимости, Господи прости, воспользуюсь и ею.

Ждать приходится долго. Ну или мне, на фоне своей природной нетерпеливости, так только кажется… Внутри ведь все клокочет.

Едва из коридора доносятся приглушенные голоса, вскакиваю на ноги. Прижимаясь боком к стене, заношу поднос над головой. Сердце пропускает удар, душа набирается решительности, тело наполняется необходимой силой, и, едва дверное полотно отходит наружу, с раскатистым звоном трескаю входящего по голове.

Отведя руки, беру новый замах и… обмираю. Надо мной возвышается ошарашенный столь «радушным» приемом Тарский. А я… Вижу его и пропадаю… Вселенная начинает вращаться быстрее. Сердце, резко спохватившись, бросается к ребрам и, оттолкнувшись, куда-то оголтело несется. Голова идет кругом. С Таиром, наверное, то же самое творится. Я ведь сильно его огрела.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Боже… Вот это попадалово…

Он, как и всегда, выглядит идеально. Красив. Здоров. Доволен жизнью. Одет с иголочки. Не то чтобы я рассчитывала, что он без меня загибается и от пищи отказывается, но все-таки… Отчего-то трудно на него смотреть. И отвернуться невозможно.

— Ты что, блядь, вытворяешь? — грубо басит и прикладывает ладонь ко лбу.

Опуская руку, смотрит, словно желая проверить, не дошло ли до крови. Если бы мне не было так страшно, я бы рассмеялась.

Господи… Я же не хотела его…

Тарский шагает ближе и вырывает из моих ослабевших рук поднос. Швыряет его на стол, а я стою в какофонии жуткого звона и пошевелиться не могу. Лишь руки опускаю и превращаюсь в статую.

Смотрю на него… Смотрю…

И вдруг понимаю, что раньше нам не доводилось разлучаться на столь долгий срок. Со дня знакомства, на протяжении трех с половиной лет, виделись регулярно. Хотя бы по паре минут в день, хоть издали… Но чаще все же приходилось напрямую контактировать. Обмениваться взглядами, какими-то словами… Видеть друг друга, слышать, обонять, иногда ощущать.

Сейчас же, после двенадцати дней разлуки, подсознательно оцениваю Таира так, словно вижу впервые. Это… Это воспринимается иначе, чем в пятнадцать лет. Он для меня весь мир закрывает. Эмоции волной обрушиваются и с одного маху смывают в штормящую пучину.

Больно сжав запястья, Тарский дергает и подтаскивает меня к себе.

— Я спрашиваю, что ты тут устроила? — каждое слово на отдельные звуки рассекает, будто это должно помочь мне его понять.

Ой… Помогает…

Только от того еще страшнее!

— Решила вскружить тебе голову. Буквально. Раз обаянием тебя не взять… — выдаю с придыханием. Таю, как льдинка, в его горячих руках. Усиленно вентилирую воздух, мотаю головой и напоминаю себе, что по его указке меня и закрыли здесь. Подтянувшись на носочках, пытаюсь призвать ту бурю, что бушевала во мне с утра. — Ты заслужил!

— Я тебе сейчас устрою, мать твою, головокружение, — рычит мне в лицо.

Иначе этот приглушенный звериный рокот не назовешь. У меня моментально реакции по всему телу идут. Взрываются фабрики, заводы, пожарные станции и госпитали — бомбит весь мой внутренний мир.