Его маленькая слабость (СИ) - Лиман Алиса - Страница 16

Подвигаю зайцев-птичек, и опираюсь рукой на стойку.

— Вы ещё можете себе подарок выбрать, у вас сумма превышает необходимый минимум.

Хочу отмахнуться, но вдруг мысль возникает, что ей наверно захочется и дальше читать, когда зрение восстановится. Не на Брайле же она это делать будет.

— Положи что-нибудь. Что девочки любят.

— Сколько малышке лет?

— Девятнадцать.

Продавец на секунду удивляется, но затем понимающе улыбается и тянется к стойке с бестселлерами за его спиной.

— Девочки любят любовь, — усмехается он, опуская какой-то роман на самый верх стопки.

Расплачиваюсь и выхожу с полными пакетами целлюлозы к машине.

«Девочки любят любовь». Надо бы запомнить…

Гружу покупки в багажник и по привычке оглядываюсь на припаркованные машины. Походу эта повадка так и останется со мной до конца жизни. Сколько лет прошло, а я все проверяю, нет ли «хвоста».

Боковым зрением замечаю яркую вывеску. О! Мак.

Захлопнув багажник, усаживаюсь на своё место:

— Заедь на автоокно. Поесть возми.

— Вы же такое не едите.

— Вот вы достали: то не ем, это не ем! Сил нет ждать, ясно? А покормить чем-то калорийным надо. А то она скоро светиться будет…

Снова растягиваюсь на сиденье.

И что я собираюсь сказать? Боюсь, одного «прости» явно маловато будет. А поведать ей историю, что я сам контуженый, потому иной раз не контролирую себя, — значит напугать ещё больше. Мало ли, чего от меня ждать. Я иногда и сам не знаю, чего…

Какой я человек? Каким был до всего? Вернее, каким должен был быть, если бы со мной не случилось всего того дерьма? На постоянной основе был бы надменным ублюдком, который способен обидеть беззащитную девочку? Или же сейчас настоящий я?

Если первое, то я рад, что у меня есть такой забавный баг.

— Глеб Виталич, приехали, — выдёргивает меня из размышлений Витёк.

Походу я умудрился задремать. Тру пальцами глаза, и выбираюсь из машины.

— На сегодня свободен, — говорю я, выскочившему за мной водиле, принимая из его рук пакет фаст-фуда. — Завтра на связи.

Собираю из багажника пакеты и топаю к входной двери.

Спит же наверно. На что я рассчитываю? Разбудить? Напугать?

Так ведь и голодной спать не дело…

Останавливаюсь в коридоре у двери своей гостьи. Прислушиваюсь. Да только говорящий за плечом телевизор мешает.

Не понял.

Поворачиваюсь и вхожу в зал. Не показалось. Телевизор включён на каком-то музыкальном канале.

Не выпуская из рук пакетов, подхожу к дивану, чтобы найти пульт. И замираю.

Скрутившись калачиком под тонким пледом, невеличка мерно посапывает.

Невесело усмехаюсь. Должно быть, ей одиноко в моем доме. Даже послушала совет Надежды и пошла «смотреть» телевизор.

Согласен, он немного разгоняет это долбанное одиночество. Сам бывает, включаю, лишь бы не в тишине. А ей и заняться больше толком нечем. Разве что спать.

Выхожу из зала в боковую входную дверь. Прохожу террасу, что огибает практически весь дом, и направляюсь к бассейну, за которым у меня организована зона отдыха.

Ночь довольно холодная, поэтому первым делом щелкаю уличный обогреватель, что словно фонарный столб стоит рядом с диваном. Пусть пока разогревается.

Опускаю пакеты и потираю ладони, оглядываясь по сторонам. Что бы ещё сделать…

Высокие деревья, обрамляющие просторный двор, шумят молодой зеленью. В полосках света, что льются от бассейна уже можно разглядеть первые цветы на клумбах неподалёку. И небо, как назло, ослепительно звездное.

Но ей ведь этого всего не нужно…

Хмурюсь, и возвращаюсь к дому. Я покажу ей все, что в моих силах.

Выключаю ящик. Шумно выдыхаю и, подхватывая девушку на руки, прижимаю к груди.

— Поспать ещё успеешь, — бормочу тихо. — А вот небосвод к утру погаснет.

Слежу за ней неотрывно. Первое мгновение, когда оказываемся на улице, ёжится и льнет ко ближе. Прикрываю глаза от удовольствия, держать это тепло уютное в руках.

Но Аня вдруг, будто спохватившись, вздрагивает и пытается отпрянуть. Видимо проснулась.

Знаю, невеличка, обидел. Позволь хоть немного исправить.

Чувствую, как начинает дрожать в моих объятиях. Дурацкий плед свалился. Я едва успел подхватить его.

— Позвольте, я хотя бы вещи свои заберу?

Какие ещё вещи? Я вроде все подготовил.

— Ничего не надо.

Утыкаюсь носом в ее макушку, убеждаясь, что она все ещё пахнет мной. Хорошо.

Глава 7

АНЯ

Не успеваю проснуться, но осознаю, что мое тело отрывается от нагретого мной же дивана. Похоже, я уснула перед телевизором. Послушала совет тети Нади, и решила включить. Хоть какой-то звук из ящика немного развеивает одиночество.

А куда это собственно…

Чувствую, как меня начинает пронизываться весенний ветерок и невольно льну сильнее к широкой мужской груди.

Меня пробирает дрожь. Но не от холода вовсе. Зубы начинают отбивать чечетку.

— П-позвольте, я хотя бы вещи свои заберу? — стараясь не плакать, выдавливаю я.

— Ничего не надо, — отвечает спокойный голос у меня в волосах.

— Холодно ведь, — мое бормотание сродни шелесту ветра.

Должно быть, он меня и не расслышал. Продолжает уверенно идти. А я вся в слух обращаюсь. Да только кроме мерного дыхания своего палача не слышу ничегошеньки.

Глеб вдруг останавливается и присаживается. Моя попа касается холодной ткани, что наощупь как брезент. Однако ноги остаются в тепле, на его коленях. Спину обдаёт жаром, словно от обогревателя.

Чувствую, как Глеб продолжает суетиться подо мной, но пока не могу понять, что происходит.

Очевидно ночь на дворе. При свете дня моим глазам обычно хоть немного светло. Да и звуков много больше. Машины, что время от времени проезжают по улице. Птицы, в конце концов. А тут только его дыхание и шелест ветра, запутавшийся в свежих листьях деревьев.

Едва не вздрагиваю, когда меня накрывает мягкая ткань. Подтягиваю ее к лицу, и по запаху узнаю тот плед, под которым я уснула на диване.

Ничего не понимаю. Разве он меня не выбросить собрался? Или решил в качестве сувенира плед оставить? Но тогда почему я сижу не на какой-нибудь лавке на остановке, а на вполне себе удобном диванчике? Да и судя по моим ощущениям, мы даже из двора не вышли…

Напрягаюсь, когда рядом со мной вдруг скрипит бумага. Что это? Чувствую, что мозги готовы поплавиться от того, как я сосредоточенно пытаюсь понять, что этот звук может означать.

Хочу вспомнить. Хоть что-нибудь.

— Голодная? — наконец прерывает мучительную тишину строгий голос.

Глаза наполняются слезами. Слова не могу выдавить. Молча мотаю головой.

— Надя тебя накормила?

Закусываю губу и киваю.

Зачем все эти прелюдии? Пусть просто сделает уже, что собирается!

— И что же было на ужин? — не отстаёт строгий голос.

Теряюсь. Мне нечего ответить, ведь я соврала. А на ум, как назло, ничего не приходит…

— Открывай рот, — велит серьезно и я, кажется, даже слышу, как он хмурится.

Послушно подчиняюсь, неуверенно размыкая губы. Языка тут же касается нечто соленое.

— Пусть не очень полезно, зато сытно, — бормочет он.

Непонимающе жую съедобную палочку. Это картошка фри? Да что происходит, черт возьми!

— Ротик, невеличка, — неожиданно мягко просит Глеб Виталич.

Под действием удивления я выполняю эту просьбу.

— Наггетсы, — комментирует он. — Подумал, что бургер среди ночи — это слишком жирно. Хотя тебе явно не повредит лишний жир. Тебя что, эти месяцы вообще не кормили?

Он молчит, явно ожидая моего ответа.

— Я без сознания долго была, как мне сказали, — бормочу, пытаясь прожевать наггетс. — Потом в больнице…

— Точно, — перебивает меня Глеб, устало выдыхая. — Эту баланду больничную вообще жрать невозможно.

Что происходит? Мы просто сидим и болтаем? Вот так, будто мы близки? И судя по голосу, он сейчас вовсе не злится.