Его маленькая слабость (СИ) - Лиман Алиса - Страница 12

Фу, я же всегда чурался девственниц! На кой тогда это сюда приплел?!

Отчаявшись справиться с собственными мыслями самостоятельно, дергаю ручку двери и направляюсь в просторный зал, смежный с кухней. Включаю телевизор, в надежде создать фоновый шум.

Опускаюсь на диван. Устало откидываю голову на спинку, прикрывая глаза. Но тут же их распахиваю. Слух безошибочно улавливает тихий голосок, льющийся из кухни:

— Я, похоже, не доварила, — лепечет неуверенно.

— Ешь давай! — ворчит Надежда. — Ещё я из-за тебя выслуживать должна от хозяина.

— Простите. Я же не знала…

Хмурюсь, силясь сделать вид, что ничего не слышу.

Телевизор! Упираю взгляд в экран. И набалтываю громкость. Деньги. Деньги. Кругом сплошные деньги. Вечный предмет проблем и обсуждений. Люди на что угодно ради них готовы. Предавать, убивать, из шкуры вон лезть, разыгрывая из себя тех, кем на самом деле не являются. Мерзости.

А сам-то далеко ушёл?

Уже и забыл наверно. Когда сбежал пацаном из дома и даже на автобус денег не хватало. Разве не готов был глотки грызть, просто за кусок хлеба? И делал вещи, которыми теперь не горжусь.

Это сейчас, имея все, легко рассуждать. Судить. И мерзостью называть. Ты сам когда-то таким же был. И притворялся тем, кем не был, чтобы элементарно выжить.

Вот и она…

Челюсть сводит от непроизвольного возвращения к нежелательным мыслям. Палец сам нащупывает на пульте кнопку. И по мере того, как звук из колонок убавляется, становится различим разговор из кухни.

— Как там ваша дочка? — вежливо любопытствует Аня.

— Нормально, — небрежно бросает Надежда. — Как ей ещё быть?

— Вы просто в пятницу говорили, что она приболела.

— Приболела, — довольно резко отзывается домработница. — Потому и не смогла я прийти в выходные. Что ж я кровиночку свою больную брошу, ради чужого дитя?

— Да нет, конечно, — будто оправдываясь, отвечает Аня. — Я просто узнать хотела о ее самочувствии. И все.

— Ты давай доедай быстрее. Мне ещё полы тут мыть. Развезла тут грязюку… Тьфу, кофе что ли?

— Я наелась, — бормочет Аня. — Спасибо.

Слышу, как ножки стула по полу скрипнули. Поворачиваю голову, ожидая увидеть крадущуюся девушку в просторном коридоре.

Вот и она. Останавливается. Поворачивается к кухне:

— Теть Надь, — вкрадчиво зовёт.

— Ну чего ещё?

— Вы случайно не знаете, где можно алфавит Брайля раздобыть?

— Так ясно где, в книжном магазине, — недобро усмехается женщина. — А ты неужто читать собралась?

— Хотелось бы, — разочаровано бормочет Аня.

— Ты ерундой не занимайся. Вон телевизор пойди с Глебом Виталием посмотри. Тебе повезло, что такой человек тебя приютил. Вежливой будь, услужливой. Да не наглей.

Почему-то каждый ответ моей обычно приветливой домработницы режет слух. Словно железо по стеклу скрипит. Какой же интересно она услужливости от слепой девчонки ждет?

Когда Анюта скрывается за дверью в свою комнату, в раздражении поднимаюсь с дивана. И направляюсь в кухню.

Вижу почти полную тарелку сухой гречки оставленной Аней на столе.

— Мне тоже положи, — велю я женщине, что принялась перемывать пол после меня.

— Кого? Гречку? Вы же ее на дух не переносите. Я вам сейчас чего получше сварганю.

— Я хочу гречку, — настаиваю я.

— Как скажете. Тогда хоть свежую сварю. Эта остыла совсем.

— Надежда, ты меня не расслышала? Положи мне эту чёртову гречку, — ровным тоном говорю я, однако чувствую, как во мне с каждой секундой нашего невысказанного противостояния нарастает раздражение.

Домработница что-то ворчит под нос, но все же выполняет требование. Наложив гречку в тарелку, она открывает холодильник и достаёт сливочное масло. Ставит рядом с тарелкой сахарницу.

— Не надо всего этого, — предупреждаю я.

Надежда одаривает меня недобрым взглядом. Отворачивается.

Судя по действиям, подливает в тарелку воды из чайника и ставит в микроволновку. Нажимает на кнопку. И ещё. И ещё. Навскидку, минут на пять поставила. Поворачивается с недовольным лицом:

— Где это видано гречку всухомятку жевать?

Бросаю многозначительный взгляд на тарелку, оставленную Аней:

— Значит невиданно? — вновь сосредотачиваю внимание на скуксившейся женщине, которая явно подбирает слова, чтобы мне возразить. — Даже если она в моем доме гость непрошеный, — начинаю я угрожающе. — Она гость. В моем доме. Разве я не сказал доварить, прежде чем кормить?

— Да чтобы я ослушалась… — хватается за сердце Надя.

— Заканчивай этот цирк, — рявкаю я, поднимаясь со стула. — Немедленно все это выкинуть! Приготовь обед. Нормальный! Собралась мне в доме голодный труп организовать? Довольно с меня сюрпризов! Пока она живет под моей крышей, будь добра кормить ее полезно и своевременно!

— Да будет вам! — всплескивает руками женщина. — Вы что же ее тут держать собрались?

— Я жду свой обед! — рычу сквозь сжатые зубы.

Ещё стоило бы разобраться, так уж сильно была больна ее половозрелая дочь, что она бросила слепую девчонку в одиночестве. Что-то мне подсказывает, что не сидела Надя безвылазно у постели своей кровиночки.

Я и раньше за ней замечал привирание. Да и треплется слишком много. Но меня никогда ещё это так не выводило из себя.

Выхожу в коридор с намерением запереться в своей комнате, чтобы все происходящее в доме, — и абсолютно вышедшее у меня из под контроля, — меня больше не касалось. Однако на секунду останавливаюсь у соседней двери.

Интересно, чем можно занимать своё время, будучи незрячим?

Не. Мое. Дело! Уверенно шагаю в свою комнату и падаю на кровать.

Сегодня надо бы встретиться с бухгалтером. Давненько он не отчитывался. Ещё предупредить управляющего, что я вернулся…

А что бы делал я?

Сложив руки на груди, прикрываю глаза, пытаясь представить себя слепым.

Музыка? Да, должно быть я стал бы чаще слушать музыку.

Вообще я любитель. Наверно именно из этого пристрастия родилась идея клуба с живым звуком. Есть в моей сети и классические увеселительные заведения со стробоскопами, диджеями и электронной музыкой, кишащие обдолбанным молодняком. Но именно «Gold» должен был стать моей отдушиной.

Однако хороших исполнителей оказалось не так просто найти. Того, кто мог бы стать бриллиантом моего заведения.

Одни, при прочих внешних достоинствах — пели весьма посредственно. Другие — имея неплохой талант, пропивали его в моем же баре. Третьи… да этот список можно продолжать бесконечно. Суть в том, что текучка на место бриллианта в оправе «Gold» продолжалась бесконечно.

А ее услышал, и подумал, что нашёл.

Но опять ошибся.

Скептически усмехаюсь. Поворачиваюсь на бок и смотрю в огромное панорамное окно во всю стену.

В ее комнате есть такое же. С выходом на террасу. Да только она об этом возможно даже не догадывается.

Вновь закрываю глаза.

Каково это? Не знать, что тебя окружает? А главное — кто.

Доверяться людям не имея на это ни малейшего основания. Просто потому что нет другого выхода. Даже если тебя гнобят, продолжать цепляться за едва знакомых «добродетелей».

Распахиваю глаза, пытаясь отделаться от всплывшего в воспоминаниях мерзкого чувства собственной неполноценности. Теперь понятно, почему мне претит вся это ситуация с угнетением слабого.

Сам когда-то таким был. Слабым. Пацаном, которого отчим бил просто за то, что был рождён от другого мужика.

«А ты заработал на это?» — слышалось всякий раз, когда я просил что-то у матери.

Даже за едой нередко проскакивали язвительные шутки с его стороны, с посылом, мол: нахлебник, лишний рот кормим и все в таком духе.

Однако бесило меня даже ни это. Скорее собственное бессилие что-то изменить. Надо было закончить школу. И вот отучившись девять классов, я наконец обрёл свободу. Мне было шестнадцать.

А ей сколько? Лет двадцать, хорошо если. Не далеко от того меня ушла. Да и я хоть зрячий был. И все равно порой продолжал чувствовать себя беспомощным. Тоже ведь за всякое дерьмо цеплялся, чтобы всплыть наружу.