Сумеречные миры - Добряков Владимир Александрович - Страница 95

Я вспоминаю тяжелейшие месяцы своего «школярства» и с грустной улыбкой смотрю на Микеле. Андрей пожимает плечами и выражает сомнение в том, что выходец из Средневековья сумеет справиться с программой и освоить сложнейшую технику, о которой он не имеет ни малейшего понятия. Но тут вступает Магистр.

— А вот здесь, Андрэ, ты не прав! Андрэ, — обращается он уже ко мне, — ты полковника Михайлова помнишь?

— Конечно, это командир Медведей и наш хроноагент. А что?

— И корпусного комиссара Лучкова тоже помнишь? — игнорирует мой вопрос Магистр.

— Разумеется. Но при чем здесь они?

— А при том, что первого в миру звали Матвей Кривонос, а второго — Стефан Кшестинский.

— Ну и что?

— А то, что Матвей — запорожский казак, а Стефан — польский шляхтич. Мы их забрали сюда из XVII, относительно твоего времени, столетия. Они были заложниками, обеспечивающими перемирие. Один в войске запорожцев, другой — в Польском. Когда перемирие было нарушено, их должны были посадить на колья. Но мы вмешались. А теперь скажи, Андрей, были у тебя к полковнику Михайлову претензии как к пилоту?

Я развожу руками:

— Какие могут быть вопросы? Полковник Михайлов на своем «ЛаГе» за четыре месяца сбил двадцать два немецких самолета.

Андрей смотрит на меня и качает головой:

— Ну, раз Сохатый дает такую оценку, то мне крыть нечем.

А Магистр добивает его:

— А ведь это только одно задание! И Стефан, и Матвей — хроноагенты первого класса, работают уже пятый десяток лет, выполнили не одну сотню заданий. Кстати, им и в дальнем космосе, как и вам с Андрэ, действовать приходилось. И не один раз.

— Хватит, Магистр, хватит! — умоляет Андрей. — Сдаюсь, можешь снимать меня с вертела и подавать на стол. Я готов. Но мне хотелось бы спросить самого Микеле, что он сам думает по этому поводу? А, Микеле? Микеле!

Микеле в этот момент вновь созерцает Кристину, и видно, что мысли его где-то далеко-далеко отсюда. Возглас Андрея возвращает его к действительности. Он как бы встряхивается и вопросительно смотрит на нас. Вопрос он не слышал. Андрей повторяет:

— Микеле, что ты сам думаешь обо всем этом?

Он задумывается. Воцаряется всеобщее молчание. Всем интересно, что скажет Микеле. Пауза несколько затягивается. Наконец Микеле еще раз смотрит на Кристину, вздыхает и медленно говорит:

— Андрей прав. Мне здесь многое непонятно. Непонятно даже, как я сюда попал. Когда я первый раз открыл здесь глаза, я подумал: «Вот он какой, тот свет!» Вам смешно, Андрей?

— Нет, нет, Микеле! — успокаиваю я его. — Просто, когда я сам попал сюда, моя первая мысль была такая же. А первый человек, которого я здесь увидел, была Лена, и я принял ее за ангела небесного.

Микеле улыбается и продолжает:

— Вы вытащили меня из ада, спасли от самой страшной, какую только можно вообразить, смерти. Синьоры Арно и Филипп объяснили мне, что за это я должен у вас работать. Я не совсем понимаю, что это за работа, но понял я одно: для того, чтобы ее выполнять, надо много узнать и многому научиться. Вы правы, мне будет очень трудно. Но вы зря спорили, я — человек упорный. И если вы мне поможете и объясните, то я научусь всему, чему нужно. Должен же я расплатиться с вами за свое спасение.

— Хороший ответ, — говорит Стремберг. — Будем считать знакомство состоявшимся, а дискуссию законченной. Завтра, после обеда, я жду от Елены и Филиппа программу подготовки Микеле. А сейчас, Филипп, помоги Микеле подобрать жилье по его вкусу. Не может же он все время жить в медицинской лаборатории. Все остальные свободны. Хотя, Микеле, у тебя, наверное, есть вопросы?

Микеле теряется. Конечно, у него масса вопросов, но он даже не знает, как их сформулировать. Магистр подбадривает его:

— Не стесняйся и запомни: лучше задать сто глупых вопросов, чем не получить ответа на один умный. Никто и не подумает смеяться над тобой. Наоборот, все будут рады помочь тебе поскорей все понять и освоиться. Так что, давай первое, что тебе приходит в голову.

— Мне непонятно одно, — решается Микеле. — Вы все одеты, на мой взгляд, довольно странно, особенно женщины, но примерно одинаково. Только вот, синьор Андрей, почему вы в таких странных доспехах? Я такие видел только в храмах, как святые реликвии старины. Вы всегда так одеты?

— Дело в том, Микеле, что я только что прибыл из такого Мира, где такие доспехи носят все рыцари, и еще не успел переодеться. Завтра ты увидишь меня в обычной одежде.

— Понятно. И еще, синьора Кристина, вы бывали в моем Мире?

— Нет, Микеле, я не работаю в других Мирах. Один только раз я была в том Мире, откуда только что пришел Андрей. А в твоем Мире я никогда не была.

Микеле смотрит на нее недоверчиво:

— Тогда почему вы так… — он мнется и замолкает.

Мы ждем продолжения, но Микеле молчит. Он снова куда-то «ушел». Тогда мы прощаемся и оставляем его с Магистром. У дверей Нуль-Т меня останавливает голос Магистра:

— Андрэ, ты опять оставляешь у меня свое ведро. Забери, пожалуйста, мне оно без надобности.

Дома, когда Лена помогает мне освободиться от доспехов, я спрашиваю ее:

— И что ты об этом думаешь?

— О чем? О твоем последнем задании или о побочных явлениях, которыми сопровождается образование прямых переходов?

— Ни о том, ни о другом. Я говорю о замысле сделать из этого Микеле Альбимонте хроноагента, да еще и экстра-класса.

— А разве то, что сказал Магистр, тебя ни в чем не убедило? Ты же сам согласился, что к Матвею, как к летчику-истребителю, у тебя претензий нет. Ну, а как хроноагент, ты ему пока, извини, в каблуки не годишься…

— В подметки, — усмехаюсь я, поправляя Лену.

— Да хоть в перчатки! — смеется Лена, стягивая и бросая на стол свои перчатки. — Не в этом суть. Ты хоть и прошел подготовку по классу экстра, но по уровню работы до Стефана и Матвея тебе еще далеко. Можешь мне поверить, я знаю их давно и хорошо. Они давно уже Магистры. А ведь они и Микеле практически современники. Но, я помню, Магистр говорил о необычных данных его тестирования. Надо бы глянуть, что их так заинтересовало.

Лена встает и направляется было к компьютеру. Но левый, расстегнутый сапог сваливается с бедра и мешает шагать. Она смеется, машет рукой и снова опускается в кресло:

— Ладно, завтра посмотрю. А ты что уставился? Помоги лучше сапоги снять.

Присаживаюсь к ее ногам и начинаю стягивать белый замшевый сапожок.

— Что это ты себе такие ботфорты сотворила?

— Милый! Да ведь на улице-то зима! Тебе хорошо было в гости к Хэнку ездить, там тепло. А мне каково было ждать тебя на морозе?

— Неужели такой сильный мороз был?

— Сильный не сильный, а около десяти градусов было, — отвечает Лена, шевеля ступней. — А ты заметил, как Микеле смотрел на меня и на Кристину?

— Заметил, — отвечаю я, принимаясь за второй сапожок. — На тебя — с восхищением, но это понятно, на тебя иначе смотреть нельзя. А вот на Кристину он смотрел как-то по-особенному. С чего бы это?

— Как с чего? Кристина — весьма привлекательная женщина.

— Даже более, чем ты? — невинно спрашиваю я.

— Смотря с чьей точки зрения. Не будешь же ты спорить с Андреем, что я привлекательней, чем Кэт. Ручаюсь, что он свою Кэт на меня не променяет. Но на Кристину Микеле действительно смотрит как-то своеобразно. А помнишь, он спросил ее: не была ли она в его Мире? Послушай, дорогой, я просила тебя сапоги с меня снять, а о сарафане речи не было!

— Могу же я проявить инициативу!

Смеясь, я расстегиваю длинную молнию и освобождаю подругу от блестящего голубого сарафана из мягкого пластика. Оставшись в тонком белом свитере и голубых колготках, Лена направляется за халатом, но меняет решение и устраивается на диване в полулежащем положении.

— Все, о делах хватит. Давай ужинать.

Пока я «творю» ужин, моя подруга все-таки рассуждает о делах:

— Психологической подготовкой Микеле придется заняться мне. И знаешь, что будет самым трудным? Ни за что не догадаешься. Самое трудное — это искоренить из его психики ущербные взгляды на секс, свойственные Средневековью. Ведь он воспитан в убеждении, что половая жизнь имеет своей целью только продолжение рода человеческого, а все остальное — от лукавого. Причем все это насаждалось веками. От его времени до сексуальной революции — не одно столетие.