Сомнамбула - Чиж Антон - Страница 10

– Приема нет, уходите, – довольно грубо прокричал он, не отпирая замок.

– Отопритися-отворитися, месье Погорельский, к вам гонец прибыл, подарочек принес…

Голос был знаком. Меньше всего доктор желал видеть этого человека, поступившего с ним… да что уж тут скрывать: поступившего по-свински. С ним, его честью ученого и его изобретением. После такого руки ему подавать не следовало. Но, вместо того чтобы прокричать спиритическое проклятие на веки вечные и вернуться в кабинет, Погорельский открыл замок. А может, испугался, что гость вынесет плечом его не слишком крепкую дверь. С него станется.

– Что вам угодно? – спросил доктор, стоя на пороге и разглядывая цветущую усатую физиономию. Пахло от гостя чем-то изумительно мерзким.

– Приятнейший Мессель Викентьевич! Пришел к вам с миром и покаянием. И не с пустыми руками пришел, а с целительным средством. А то, гляжу, вы что-то, коллега, совсем раскисли.

Как ни хотел Погорельский злиться, но наглая дружелюбность, которой светился Лебедев, невольно подкупала.

– После того что было, вы еще смеете явиться… – печально сказал Погорельский.

– Да подумаешь, делов-то! – легкомысленно рявкнул Аполлон Григорьевич на всю лестницу. – Зато какая польза: убийцу поймали!

– Но какую цену потом пришлось заплатить.

– Цена не имеет значения, когда дело идет о поиске истины, – изрек Лебедев и сам удивился: все-таки долгое общение с Ванзаровым приносит странные плоды.

– Столько жертв… Столько жертв, – плаксивым голосом произнес Погорельский. – Моих друзей больше нет…

– Ничего, свидитесь на спиритическом сеансе.

Аполлон Григорьевич имел редкий талант: брякнуть гадость, на которую нельзя было обижаться. Погорельский, как ни старался, не смог найти в себе сил обидеться на этого цветущего гиганта, перед талантом которого втайне преклонялся.

– И что же за подарок мне принесли? – печально спросил он.

Из саквояжа появилась склянка с прозрачной жидкостью без этикетки.

Доктор невольно сглотнул слюну:

– Это то, что я думаю?

– Оно самое! Средство от всех болезней и печалей.

Погорельский посторонился:

– Ладно уж, проходите, раз пришли…

…Через час, когда он окончательно очнулся после рюмки «Слезы жандарма», жизнь показалась ему не так уж и дурна. Да, в ней случаются трагедии утраты, но она стоит того, чтобы жить дальше и заниматься наукой, раскрывая загадки и тайны бытия. Доктор ощутил себя исцелившимся, во всяком случае – от хандры, и на радостях окончательно простил Лебедева.

– Что, Аполлон Григорьевич, желаете продолжить опыты по электрофотографии? – спросил он, выйдя к гостю переодетым в свежую сорочку, галстук и пиджак, как полагается.

– Ваш метод может быть полезен, но требует большого количества экспериментов и систематизации, – отвечал Лебедев, пряча склянку с волшебной жидкостью в нутро саквояжа. Доктор не мог оторвать от нее взгляд. – На это у меня нет времени. А вот другой вопрос сильно стал занимать меня…

– Какой же?

– Гипноз…

Погорельский решил, что ослышался. Но Лебедев уверенно повторил: именно, гипноз как метод.

– Фантастика! Но для чего вам? – не мог поверить доктор, который хорошо помнил, с каким отношением к гипнозу еще недавно имел дело.

– Я тут поразмышлял на досуге и пришел к выводу, что мне следует изучить гипноз поглубже. Чтобы понять механизм воздействия, так сказать. Исключительно с точки зрения криминалистики…

Аполлон Григорьевич слукавил. Как обычно. Мысль изучить гипноз посетила его не просо так, он представлялся ему способом окончательно прихлопнуть психологику Ванзарова. Раз и навсегда.

– Вы же занимаетесь гипнозом в медицинских целях, исцеляете больных, – продолжил он. – Вот решил поучиться у вас маленько… А может, и меня заколдуете, то есть загипнотизируете…

Доктор чувствовал, что его обманывают, но только не мог понять, в чем именно. Оказаться жертвой эксперимента еще раз ему совсем не хотелось.

– По счастливой случайности в Петербурге находится сам Токарский! – торжественно заявил он. – Вот у кого можно учиться! А я с ним знаком, могу вас представить.

– Токарский? – проговорил Лебедев, сморщив мину. – Кто такой?

– О, это светило русского гипноза, автор множества научных работ. Ординатор московской психиатрической клиники. Про гипноз больше его знает разве только профессор Бехтерев.

Аполлон Григорьевич испытывал недоверие.

– А в столице как он оказался?

– Будет давать показательный сеанс гипнотического воздействия в больнице Святого Николая Чудотворца.

– Умалишенным гипноз показывать? – беззастенчиво спросил Лебедев. – Пустая трата времени.

Такой оборот Погорельскому сильно не понравился, но обижаться он не смог. Как видно, жар «Слезы жандарма» еще не остыл.

– Это серьезная лечебная методика, – ответил он. – А пока доктор Токарский дает приемы по лечению гипнозом алкоголизма.

Аполлон Григорьевич неприличным образом заржал.

– От алкоголизма исцеляет «Слеза жандарма», – сообщил он, смахнув набежавшую из глаза каплю. – Ладно, уговорили. Поехали к вашему кудеснику гипноза.

Погорельский окончательно убедился, что поступил мудро. Пусть теперь московская знаменитость испытает на себе нрав великого криминалиста. Визит в Петербург станет незабываем.

Ветер бросил на грудь пристава орден желтого листка. Вильчевский смахнул награду и поежился. В шинели уже было холодно, а еще не зима. С годами службы Петр Людвигович все меньше терпел, когда его вызывали на уличное происшествие. Стоишь, как в цирке, под взглядами зевак и деваться некуда, отдавай команды. В этот раз отгонять любопытных было проще. Вильчевский приказал оставить тело на гранитных ступенях набережной. Выходило, что несчастного не видно с трех сторон. А с противоположного берега канала не очень-то разглядишь. Да и глазеть в сырую непогоду охотников немного нашлось, городовым гонять никого не пришлось. Кажется, уличный люд не понял, что полиция выставлена в оцепление.

За плечом пристава кто-то натужно сморкался. Кто в участке каждую осень встречает насморком? Ну конечно, старший помощник Можейко.

– Так что, Петр Людвигович, прикажете забирать? – последовал осторожный вопрос сквозь густое сопение.

Вильчевский оглянулся.

Можейко закутался шарфом под самый нос, который он заботливо утирал платком.

Помощник пристава маялся не только от простуды, но и от бессмысленных мучений на холодном ветру. Ну, что тут время зря тратить? Все же очевидно… А личность погибшего все одно предстоит выяснить в участке. Так зачем же над собой издеваться? И так уже намочил руки и пальто ледяной водой, когда вместе с городовым укладывал тело на ступеньках.

Столь разумные доводы можно было провозглашать сколько угодно, но про себя. Каждый городовой 3-го Казанского участка знал, что пристав в любой ерунде будет соблюдать строгий порядок, что означало: его помощнику на ветру составлять протокол осмотра, пока пальцы не задубеют или чернила не замерзнут.

– Может, послать за санитарной каретой?

Нетерпение Можейко пристав не замечал. Он думал о своем. Не нравился ему с виду обычный утопленник. Не нравился, и все тут. Вильчевский никак не мог разобрать, что именно вызывает смущение. И вовсе не то, что человек утонул в канале. У него на участке такое, конечно, не часто, но случается. По большей части от пьянства, от него все беды. Вот только господин не выглядел пьяницей: моложавый, одет прилично, если не сказать со вкусом и щегольством. Лицо вода попортила, но с виду не скажешь, чтобы страдал пороком невоздержанности. Господин образованный, состоятельный, такой в бесчувственном виде в канал не свалится. Хотя… кто его знает.

– Рановато для плавунцов, как полагаешь, Адольф Валерианович?

Вопрос исключительно не понравился Можейко. Означал, что господин пристав что-то там себе напридумывал. А возразить нельзя: плавунцы объявлялись по весне, когда вскрывался лед и вода отдавала урожай, который долгие месяцы зимы копили проруби. Кто сам падал, а кого пырнут ножичком, толкнут в быстрину под мостом, и концы в воду. Каждую весну плавунцов набиралось трое, а то и больше. Осенью такие сюрпризы участок получал редко. В прошлом году точно не было.