Замуж за одну ночь - Лайт Дженифер - Страница 8

Сердце чуть не выпрыгнуло из груди, когда что-то холодное и влажное коснулось моей руки.

Я посмотрела вниз и увидела большого пса. Много таких бездомных собак, грязных с выпирающими ребрами, бродило по улицам Кайлин. Я издала вздох облегчения, дала псу несколько оставшихся просяных зерен и, стараясь не шуметь, отогнала его прочь. Я замерла, сцепив ладони, чтобы унять дрожь, и осторожно толкнула тонкую дверь.

Передо мной была комната чуть больше посудного шкафа. На стенах висели инструменты, пол был завален всяким хламом, пустыми мешками, обрывками веревки, глиняными горшками и кусками ржавого железа. Взять было нечего. Через приоткрытую дверь напротив доносился стук молотка.

Я толкнула заднюю дверь и снова оказалась на улице. В мастерской не было подмастерья. Мастер был крупный мужчина со свисающими усами. На нем был кожаный передник. Он делал филигранную брошь. Я стояла перед окнами мастерской и смотрела, как он осторожно закрепил брошь в деревянных тисках и взял тонкий стальной инструмент. Мимо меня проходили люди, а я стояла и смотрела. Наблюдая, как он работает, я почувствовала, что у меня стали покалывать щеки, как будто от них отхлынула вся кровь. Я придумала.

Я прекрасно знала, что, если буду медлить или начну все обдумывать, моя решимость иссякнет, поэтому я стремительно обогнула мастерскую и снова оказалась на узкой улочке. Бродячий пес все еще был там. Я щелкнула пальцами и шепотом позвала его. Он сразу же подбежал ко мне, очевидно, надеясь получить еще просяных зерен. Я подманила его к мастерской, осторожно открыла дверь и протянула руку, чтобы подобрать обрывок веревки с грязного пола. Стараясь шепотом приободрить пса, я сделала из одного конца веревки что-то вроде ошейника, надела его на собаку, закрепив таким образом, чтобы он не соскочил, затем втолкнула пса в комнатку-шкаф и плотно закрыла дверь, просунув в нее свободный конец веревки.

Я помчалась за угол и резко перешла на шаг, как только оказалась у входа в мастерскую. Пройдя мимо нее, я задержалась у соседней мастерской и сделала вид, что рассматриваю серебряные гребни и булавки на маленьком подносе рядом с лавкой, в которой работал мастер по серебру. Уголком глаза я следила за человеком со свисающими усами — хозяином «золотой» лавки. Я постоянно прислушивалась, потому что была уверена, что пес, которого я затолкала в мастерскую, испугается и начнет лаять.

Через мгновение все и произошло. За дверью, перед которой сидел мастер, раздался сначала вой, а затем и лай. Мастер испуганно поднял голову, вскочил и бросился в заднюю комнату. Он с силой распахнул дверь, и она с грохотом захлопнулась за ним.

В три прыжка я оказалась у рабочего стола. Повернув зажим на тисках, я вытащила брошь. Я слышала, как кричал хозяин, пытаясь открыть дверь и отогнать собаку, мешавшую ему сделать это. Зажав брошь в руке, я бросилась к выходу. Никто не прошел мимо мастерской, никто не видел меня. Надо повернуть налево и прочь от улицы ювелиров. Через несколько секунд меня уже не отыскать в лабиринте улочек.

Я уже выбежала из мастерской, когда прямо передо мной вырос юноша, довольно толстый юноша, в кожаном фартуке с миской супа или тушеного мяса в руках. Подмастерье, которого послали за обедом для хозяина, вернулся совершенно не кстати. Я едва успела заметить недоумение на его лице, как мы врезались друг в друга. Миска вылетела из его рук, но он даже не покачнулся. А я отпрыгнула назад и, потеряв равновесие, растянулась на полу. Падая, я ударилась о ножку скамейки и выронила брошь.

Глаза у толстого юноши округлились, и он завопил:

— Хозяин! Хозяин! Воровка!

Я схватила брошь, вскочила на ноги и побежала прямо на толстяка, в последний момент увернувшись от его неуклюжих рук. Еще мгновение — и я свободна; я наступила на тушеное мясо, валявшееся на полу, и поскользнулась.

Я сама услышала, как, упав, хрюкнула. Все еще сжимая брошь в руке, я, шатаясь, поднималась, когда огромная рука схватила меня за плечо. Меня повернули, и я увидела разъяренные глаза ювелира. Толстяк дрожал от возбуждения и кричал:

— Она украла брошь, хозяин! Она у нее в руке!

Вцепившись мне в плечо с такой силой, что я чуть не закричала от боли, хозяин дернул меня за руку и разжал ее. Толстяк подхватил выпавшую брошь.

— Воровка! — с яростью произнес ювелир. — Иноземное бесовское воровское отродье! — Он изо всей силы ударил меня кулаком.

Меня закружило по мастерской, я ударилась головой о стену и почувствовала, как сползаю на пол. Комната вертелась и расползалась у меня перед глазами. Мне было дурно. Казалось, у меня все болит. Но это пустяки по сравнению с тем неописуемым страхом, который накатывал на меня. Я не потеряла сознание. Я надеялась, что голоса, доносившиеся издалека, мой страх и отчаяние были лишь дурным сном. Нужно только сделать над собой усилие и проснуться.

Мне плеснули в лицо холодной водой, чья-то грубая рука поставила меня на ноги и встряхнула. Я открыла глаза и увидела одного из полицейских Хуанг Кунга. Он стоял надо мной. Я поняла, что все происходит наяву. Меня поймали на месте преступления. Ювелир что-то возбужденно тараторил, и мне показалось, что он уже не первый раз рассказывает свою историю, потому что полицейский нетерпеливо прервал его. Несколько лавочников и прохожих собрались поглазеть на меня. Толстый юноша с ликованием рассказывал, как поймал меня с поличным.

Полицейский о чем-то спросил меня, но я все еще плохо соображала. Я смогла лишь уныло покачать головой, стараясь таким образом дать понять, что не расслышала. Через какое-то время я обнаружила, что меня ведут по улице и что рука полицейского лежит на моем плече. По пути он сердито говорил о моем преступлении и о том, что мандарин Хуанг Кунг знает, что делать с иноземными дикарями, которые воруют у благочестивого народа.

Голова раскалывалась, меня трясло от ужаса. До меня стало доходить, что то, о чем мне всего лишь час назад говорил доктор Каниган, правда. Здесь, в городе, росла ненависть к иностранцам. Это нелепо, но беднейший китаец считал себя выше любого «дикаря» из другой страны. Люди здесь называли себя «детьми Неба» и единственным в мире цивилизованным народом. Сейчас это чувство перерастало в ненависть. Я не считала себя чужестранкой, бесовским отродьем, но так думали обо мне китайцы, за исключением, возможно, лишь нашей маленькой деревни. И полицейский, не скрывая удовольствия, вел меня в тюрьму.

Глава 11

Мы прошли по петляющим улочкам и оказались, наконец, в тюрьме за «Дворцом правосудия». Пришел чиновник, чтобы записать подробности моего преступления. Затем меня поручили надзирателю, коренастому круглолицему человеку с могучими плечами. На нем был широкий кожаный ремень с металлическими заклепками. На одном боку висела связка больших ключей, позвякивавших на ходу, на другом — широкий меч в кожаных ножнах.

Когда он увидел, что я — девушка, он проспорил с чиновником несколько минут, ворчливо объясняя тому, что в тюрьме нет больше места для женщин, поскольку западная стена ремонтируется. В конце концов, меня вывели из комнаты, где сидел чиновник, и провели вниз по ступеням в широкий каменный коридор. Лампы не горели, и помещение выглядело очень мрачно. С одной стороны были тяжелые решетчатые двери. В этой части тюрьмы содержали мужчин. Я могла разглядеть их сквозь прутья решеток, когда мы проходили мимо. В некоторых камерах сидело по несколько человек. Кто-то печально стонал, другие молчали, а третьи играли в какую-то азартную игру, используя в качестве подручного материала соломинки или хлопковые нити. Я не удивилась. Даже накануне казни китаец будет играть. Азарт у них в крови.

Камеры были двойные с каменной перегородкой посредине. Железные прутья от пола до потолка делили каждое помещение на отдельные клетки. Некоторые узники делали ставки через прутья. «Интересно, — подумала я, — на что они играют?» Услышав звон монет, я поняла, что деньги у заключенных не отбирают. Конечно нет. Деньги остаются у владельца, чтобы он мог дать взятку за хорошее обращение. Подкуп — древнейшая и глубоко укоренившаяся китайская традиция.