Ever since we met (СИ) - "Clannes" - Страница 63

Впрочем, спасибо ему уже за то, что он перешагивает через себя, чтобы хотя бы начать день хорошо. Там уже как получится, на самом-то деле.

— Спасибо, — говорит она зачем-то снова, его щеки на развороте коротко касаясь губами. Хочется больше, но мало ли чего ей хочется? — Кофе будешь?

— Не, к черту, — он руки опускает и отступает от нее. Резко становится холодно, но еще раньше становится обидно. Разы, когда он так резко отказывался от кофе, можно по пальцам пересчитать, и все это было после их ссор. Но сегодня-то что? Сегодня они не ссорились, сегодня ничего не происходило. Сегодня, в конце концов, ее день рождения, неужели даже ради этого он не смягчил бы свои слова? — Я все равно уеду скоро. Буду к вечеру. Передашь маме?

— Передам, — обещает она, попугаем повторяет, губы немеют моментально. Ваня улыбается, прежде чем развернуться и из кухни выйти, улыбается одними губами. Это первый ее день рождения в доме Букиных, бьется настырная мысль в голове, когда он ей ничего не пожелал. Первый, когда он ничего ей не подарил.

Безумный контраст с прошлым разом, как ни крути. Неужели всего за год все смогло так разрушиться?

Она отмирает лишь тогда, когда входная дверь хлопает, и гремят через пару секунд, открываясь, ворота — до тех пор все как в тумане, и собственные действия кажутся ненастоящими. Все-таки уехал. Мысль об этом отзывается внутри неприятно и даже болезненно. Скоро, сказал он, не прямо сейчас и без завтрака.

К черту так к черту. Ей вот кофе точно не помешает, особенно со вчерашним печеньем. Шаги тети Лены слышно издалека, и Саша достает из шкафчика не пару штук, как планировала, а всю тарелку — лучше так, чем не угадать, сколько ей захочется.

— С днем рождения, — пропевает тетя Лена, в кухню входя, голос ее сонный еще. Странно, что она не единственная проснулась, время раннее, и старшим Букиным никуда не надо. Уезжают они только завтра рано утром, оставляя их на три с половиной недели одних. Гастроли в этом году как раз между их днями рождения, ее и Вани, и дядя Андрей смеялся, мол, как раз оба отпразднуют. Лицо ее серьезнеет сразу же, как они встречаются взглядами. — Что случилось?

— Кошмар приснился, — Саша плечами передергивает, мол, ничего такого. Взгляд тети Лены цепкий и пронзительный.

— А кроме?

— А кроме, — вздыхает она, губы на момент сжимает, чтобы не скривиться болезненно, — Ваня уехал. Сказал передать, что будет вечером. Не позавтракал. Где завтракать будет, понятия не имею.

— Он большой мальчик, — тетя Лена тоже губы сжимает, но недовольно. Чем она так недовольна, неизвестно. — Сам справится. Не переживай так за него.

В ее объятиях тепло и уютно. Совсем как в маминых было в раннем детстве, до того, как она стала странной, совсем как в них же сейчас, когда они снова нашли общий язык. Во рту привкус яблочно-коричный чужой магии, и так правда лучше. Так правда легче.

— Нальешь мне кофе? — просит тетя Лена, когда отпускает ее из объятий. Саша кивает, отходит, чтобы еще одну чашечку достать. — Кто-нибудь сегодня придет?

— Девчонки могут заглянуть, — Саша плечами пожимает, избегает на нее смотреть. — Я никого не приглашала. Не хочу большого праздника.

— Тебе восемнадцать исполняется, а ты не хочешь большого праздника по поводу того, что тебе теперь не нужно ни на что разрешение родителей? — тетя Лена фыркает негромко, хрустит печенькой за ее спиной, звенит ложечками. — А я всегда говорила, что мне досталась самая нетипичная доча из всех возможных.

Дочерью она ее называет впервые, да еще и так, вскользь, походя, будто так и надо. Саша замирает, не уверенная, что ей не послышалось, глаза заполняют слезы. Семь лет. Ровно семь лет сегодня с того момента, когда она впервые оказалась в этом доме. Чужой, взятой на воспитание временно девчонкой, на пару месяцев, пока родителей не будет дома, чтобы не оставлять ее в школе-интернате — будто это было бы большим изменением, чем новая школа в Москве, чем новая семья. Даже в самых смелых мечтах она тогда не смела подумать о том, чтобы стать частью этой семьи, так или иначе. А сейчас ее назвали дочерью. Только что. Как не реветь?

— Вот так просыпаешься поутру, ищешь Сашку, чтобы поздравить, а она ревет посреди кухни, — дядя Андрей за ее спиной вздыхает, всего за пару шагов — слышно — оказывается совсем рядом и обнимает ее. — Не реви, Сашунь. Сегодня твой важный день. С сегодняшнего дня ты большая совсем, взрослая девушка, самостоятельная и все такое, и я совершенно не умею поздравлять, но уж пожелать тебе счастья наверняка могу. Ты какой подарок хочешь сначала увидеть, от нас или от родителей?

— А ничего сложнее спросить не смог? — ворчит тетя Лена беззлобно. — Ну там, какого цвета снег на Альфа Центавре, или сколько звезд на небе. Ты ж Сашуне мозг сломаешь сейчас. Покажи ей наш сначала, от родителей сюрприз больше. Всему тебя учить, ну.

К их шутливым перепалкам Саша уже привыкла давно — ей бы, думает она зачастую, когда-нибудь такие же отношения в своей семье иметь. Пока это нереально, но пока ей всего восемнадцать, мало ли что изменится еще? За год, за два, за пять, за десять — какая разница? В восемнадцать впереди вся жизнь. Дядя Андрей ей кивает, и она послушно идет следом, шаг, еще шаг, прежде чем останавливается перед дверью. Он туда заходит один, выносит перевязанную бантом коробку, и улыбается, мол, давай, открывай. Саша за концы ленты тянет неуверенно, невольно прислушивается, настораживается — что там? Там — мокрый нос, и шершавый язык, проходящийся по ее ладони, и огромные блестящие глазищи, и она радостно смеется, когда щенок пару раз тявкает, ластясь к ее ладони.

— Это лабрадор, — говорит дядя Андрей, хотя она не спрашивает, хотя ей плевать на породу этого щенка, потому что он милый, и он хороший, и что вообще может быть важнее этого? — В сказках у ведьм сплошь черные коты, но Алинка рассказала, как радостно ты с Масару возишься, и что ты хотела бы щенка, и о ванькиной Теоне ты заботишься больше него даже, ну мы и решили…

Она не дожидается конца фразы, обнимает его порывисто, прежде чем щенка из коробки вытащить, к себе прижав. Бегом-бегом, чтобы обнять и тетю Лену, которая сидит себе спокойно, попивает чай, и явно не ожидает крепких объятий.

— Неужели понравилось? — смеется тетя Лена, даже не пытаясь высвободиться. Саша фыркает — вопросы у нее, однако — и на соседний стул падает. Щенок ей носом тыкается куда-то между щекой и ухом. Щекотно.

— Его будут звать Плутон, — заявляет она. — Мне надо будет для него все купить, ну там подстилку, корм…

— Все уже есть, на этот счет не переживай, — безмятежно отзывается тетя Лена. — Мы же не могли подарить тебе щенка просто так, без всего, что ему нужно. А теперь выйди на улицу, твой подарок от родителей у порога.

О том, что там может быть, Саша догадывается — еще год назад папа настоял на том, чтобы она права получила в паре категорий сразу. На этот раз она не бежит, идет спокойно, Плутошу придерживая — ему уже на пол хочется, и она его отпустит обязательно, но не прямо сейчас. Чуть позже, как только на улицу выйдет.

У порога — черно-красный Кавасаки, линии почти как в каком-нибудь фантастическом фильме, и шлем в тон на сидении. Саша Плутошу аккуратно ставит на землю, прежде чем восхищенно провести кончиками пальцев по мотоциклу, едва касаясь. Красота. Его бы опробовать, хоть сейчас прямо, но не в ночнушке и домашних тапочках же рассекать по Малаховке, в конце концов. Вместо этого она телефон из кармана достает и набирает номер мамы, почти не глядя. Время раннее, но сегодня понедельник, и мама наверняка уже проснулась.

— С днем рождения, солнышко, — звучит мамин голос в трубке, и Саша жмурится, чтобы не разреветься. Чуть больше года прошло с момента, когда такое тепло в ее словах прозвучало впервые за долгое время. Привыкнуть сложно, кто бы ни говорил о том, что к хорошему быстро привыкаешь. — Уже нашла подарок?

— Он офигенный, — выдыхает она в ответ. Мама смеется довольно.

— Значит, угадали. Я рада. Только ты обещай не гонять сильно, ладно?