Вдовец (СИ) - Лав Агата - Страница 31

Себя я все равно не чувствую, словно потерялась где-то и уже не найти. Ни сил, ни смысла.

Но сны не обманешь. Итан пришел и начал жадно целовать, от живота к подбородку и назад по влажной дорожке. Тягуче гладить, перебирая горячими пальцами и собирая шелковое платье, а сверху накатывал его низкий немного охрипший голос, он говорил грязные возбуждающие вещи, которые может говорить только любимый. Говорил и ласкал языком, не давая увернуться и заостряя до предела каждую следующую секунду. Острее и жарче, невыносимо сладко, я стонала, закусывая до боли губы, и просила медленнее… еще нежнее.

Я задыхалась и не могла насытиться им, полустертым отголоском боясь, что он вот-вот исчезнет. Что его сильные руки уйдут, оставив лишь смазанное воспоминание, а мне так нужно чувствовать его, каждый влажный выдох и вибрирующее движение. Снова и снова, навстречу… Я кончила, вздрогнув всем телом… проснувшись в кровати одна.

А утром я добилась встречи с ним. Но только не в отелях или барах, я дала Итану адрес того домика второго мужа, вспомнив, что еще один ключ должен лежать под забором. Это было ошибкой.

Фотографиям нельзя верить!

Ключ мы нашли, но я едва узнала дом, который до этого видела лишь на снимках. Мы ужасно разводились со вторым мужем и его юрист проделал пару профессиональных фокусов, чтобы мне досталась лишь эта грязная дыра. Но тогда мне было плевать, я была влюблена в Кирилла и не ходила на суды. А теперь вижу, что старый дом как насмешка бывшего.

Итан смотрит сквозь меня, но я чувствую, как в нем пульсирует злость. Я все-таки доведу его. Он решил, что я специально притащила его в самое грязное место, какое нашла. Я угадываю как «тяжелеет» мужское дыхание за спиной, открываю входную дверь и тоже тяжело выдыхаю. Внутри дома не лучше, чище, да, но не лучше.

Я не смотрю на Итана, оглядываюсь по сторонам и пытаюсь придумать наш разговор. Его шаги шумят рядом, но он не подходит ко мне и ждет моих слов. Или пока может говорить одним матом и еще надеется, что у меня есть нормальное объяснение и ему незачем до боли сжимать кулаки.

В главной комнате есть диваны и стол, на котором лежит запечатанная пачка пластиковых тарелок. Еще почему-то горит верхний свет. Я нахожу клавишу и выключаю свет, чтобы дать глазам отдохнуть, и, не понимая, куда и зачем иду, ступаю в коридор. Он тесный и короткий, и первой дверью выводит к кухне, которая размерами больше напоминает кладовку для бытовой химии.

Здесь всё старое и покосившееся, советский кухонный гарнитур и пластиковый стол, списанный уличной кафешкой. Его правая ножка изуродована черными ямками, кто-то любил тушить окурки и плавить пластик одновременно.

— Тут живут?

Я оборачиваюсь на голос Итана и замечаю, что он раскрыл дверь холодильника.

— Продукты, — добавляет он, кивая на полки, когда замечает мой вопросительный взгляд.

— Не должны, — произношу неуверенно.

— Значит замки слабые.

Итан проходит к окну и пробует на прочность ручку и задвижку, которая жалобно скрипит. А я замечаю другую странную деталь — на полу стоит картонная фирменная коробка из-под микроволновки. Она блестит свежими красками, которые на фоне общей запущенности смотрятся как небесная радуга. Я подхожу к ней и подцепляю язычок сбоку, чтобы посмотреть, что внутри. С заводской лентой приходится повоевать, хотя она дает неплохую подсказку о содержимом, и сюрприза не случается. Под пенопластовой шапкой оказывается именно микроволновка, совершенно новая, белая, инструкция не знает ни одного залома, а черный шнур сцеплен пластиковой стяжкой.

Я потерянно смотрю на нее и вспоминаю, что видела чек из магазина электроники на нашем комоде. Вчера или позавчера…

Итан неожиданно толкает меня и я едва не падаю. Он случайно задевает меня плечом, когда резко разворачивается и решает уйти.

— Итан!

— Что Итан?!

Он тормозит уже в коридоре, но не возвращается в комнату. Впрочем, кухня такая маленькая, что мне достаточно сделать всего шаг, чтобы увидеть мужской силуэт в проеме.

— Что, черт возьми?!

Мы так и смотрим друг на друга сквозь дверную раму, не двигаясь.

— Почему так? — он задает третий вопрос. — Снова и снова, я поверил, что мы закончили…

Я не выдерживаю и отворачиваюсь, потому что в его глазах стоят слезы. При этом его лицо трудно узнать, он как будто мыслями в другом месте, а для меня оставил лишь холодную непроницаемую маску.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Пальцы сами находят холодный металл, я бесцельными жестами нащупываю ручки шкафов, которые украшены черными треугольниками, и начинаю переворачивать их на другой бок. Просто так, один за другим. Третий, четвертый… черт, не поддается, никак, тогда я нажимаю со слепой силой и вдруг режу пальцы до крови об острое ребро.

Оно очень острое, полоснуло тонко и глубоко. Я вижу, как алые капли набухают на самых кончиках и, созрев, спускаются тонкими дорожками к ладони. Боли нет, только удивление… как глупо получилось.

— Ты меня слышишь?!

Итан на мгновение срывается в громкий смех, но быстро приходит в себя.

— И что дальше? — произносит он, отсмеявшись. — Ты еще пишешь? Кирилл говорил мне, что ты иногда балуешься в стол…

Итан с трудом гасит второй взрыв смеха, а я все же оборачиваюсь и смотрю на его искривленное лицо, которое потеряло всю красоту сейчас, он болезненно скалится и нервными перескоками озирается по сторонам.

— Хоть заключительные главы? — произносит он тише и спокойнее. — Ведь я уже на пределе, малыш… я уже давно… Что я должен дальше? Я не буду выпрашивать пощечины, никаких грязных прелюдий, это дерьмо мне осточертело. Не я, а ты привела нас сюда, вернула даже… я натрахался в гаражах, хотел по-другому.

Он делает шаг вперед и возвращается в комнату, еще шаг и оказывается прямо передо мной.

— Но тебе нравится только так? Чтобы грязь, злость, чтобы я сходил с ума?

Итану не нужен ответ, и он наклоняется ко мне, но не для поцелуя, а чтобы вглядеться в мое лицо, будто впервые случилось хорошее освещение… достаточное, чтобы разглядеть мои черты. Его пальцы сцепляются жесткой хваткой на плечах и давят, давят, переходят грань, так что я не могу думать ни о чем другом. Мне больно.

— Любишь угрозу, — выдыхает Итан мне в лицо, — мужскую угрозу. Знаешь, если долго просить…

— Ты слишком много говоришь.

Итан грубо накрывает ладонью мой рот. Он зверским прессом вжимает меня в столешницу, на которую через мгновение подсаживает, заставляя подогнуться под него.

— Хорошо, я выучил свою роль, дальше можно без суфлера, — говорит он со злой усмешкой. — Высокомерные леди любят классику? Ты смотрела «Последнее танго в Париже?» Конечно, ты смотрела.

Я дергаюсь прочь, уже не на пробу, а со всей силой, на которую способна. Только Итану плевать.

— Не дергайся, — он душно притягивает меня к себе и запирает в объятиях, сдавливая крепким сильным телом, об которое разбиваются все попытки вырваться. — Ты забыла, как там было? Она не вырывалась, молча вытерпела и не брыкалась. Или дело в том, что я не тяну на Брандо?

Его несет, я кожей чувствую, как ему плохо. Он без остановки произносит грязные ужасные шутки, только чтобы не очнуться и не оказаться в тесной убитой комнате наедине со мной. Где только я и он, и нет никакой будоражащей кровь игры, пусть пошлой и низкой, нет, он уже признался, что ему осточертело. Его толкает вперед лишь гнев… отомстить, унизить, отвоевать свое.

Он оглушен и не похож на себя, черты лица исказились, заострившись до судорожного предела и вытравив напрочь его природное обаяние. Он другой, озлобленный незнакомец… и слова на губах чужие. Итан произносит больные вещи и куражится, пляшущие пьяные интонации выдают его, как на детских горках, вверх-вниз. Я с трудом цепляюсь за его фразы, чтобы понимать, что происходит, хотя больше всего хочется зажмуриться и согнуться пополам. Я не хочу слышать и видеть его таким, не хочу запоминать сегодняшний проклятый день.