Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

От двух до пяти - Чуковский Корней Иванович - Страница 17


17
Изменить размер шрифта:

Сначала: пу.

Потом: пуга и пуца.

Потом: пугитя и т.д.[40]

Все это очень близко к той схеме, которая дана известным физиологом Н.И.Красногорским, одним из учеников и сотрудников И.П.Павлова.

"Новые наблюдения показывают, - пишет Н.П.Красногорский, - что при образовании слов огромное значение имеет сила раздражителя, то есть звуковая сила фонем и слогов, из которых составляется слово. Ребенок в первую очередь берет и упрочивает повторением первый, последний или наиболее сильный ударный слог в слышимом слове. В дальнейшем он присоединяет к этому слогу второй по силе раздражитель и уже только после этого вводит в формирующееся слово относительно слабый, ранее опускаемый слог. Образовывая слово "молоко", ребенок фиксирует и произносит сначала слог "мо", как первый раздражитель, связывая его с оптическим раздражителем при виде молока. В дальнейшем он присоединяет к этому слогу второй ударный слоговой раздражитель - "ко" и, смотря на молоко, говорит "моко". Наконец он вводит третий слог - "ло" в конце или в середине слова, произносит "моколо" и наконец "молоко".

В другом случае ребенок при виде молока произносит сначала "ням-ням", то есть отвечает генерализованной речевой реакции. Затем, дифференцируя молоко, он синтезирует сразу два ударных слога и, заменяя "ло" звуком "я", говорит "маяко"; наконец, вводя "л", произносит "маляко".

"Поразительным фактом, - указывает ученый, - является огромная синтетическая объединяющая сила головного мозга у детей уже в самом раннем возрасте"[41].

Добавлю от себя, что эта "огромная синтетическая объединяющая сила" мышления чудесным образом проявляется у детей уже в период пассивной речи, когда ребенок еще не умеет произнести ни одного слова. Период пассивной речи, которая поверхностному наблюдателю кажется просто молчанием, - самое творческое время развития речи ребенка.

X. ДЕТСКАЯ РЕЧЬ И НАРОД

Разнообразными и пестрыми кажутся факты, изложенные на предыдущих страницах. Но кто захочет пристально вдуматься в них, тот увидит, что если не все они, то огромное их большинство служит доказательством одной-единственной мысли, которая и связует их в единое целое.

Эту мысль провозглашали не раз, но чаще всего в виде некоего абстрактного догмата. Между тем давно уже назрела потребность обосновать ее фактами, наполнить ее конкретным, живым содержанием.

Мысль эта очень проста: ребенок учится языку у народа, его единственный учитель - народ.

Задача настоящей главы - утвердить эту мысль, сделать по возможности так, чтобы читатель на основании наглядных свидетельств самостоятельно пришел к убеждению, что здесь не декларация, не звонкая фраза, а подлинное явление действительности, что в деле языкового воспитания детей взрослые, к какому бы социальному слою ни принадлежали они, в сущности, являются только посредниками между детьми и народом.

Прежде всего нельзя забывать, что, как уже сказано, взрослые с самого рождения ребенка щедро снабжают его такими корнями, флексиями, приставками, суффиксами, которые будут служить ему до конца его дней. Все эти морфемы народны, и, таким образом, дети, принимая языковое наследие предков и даже создавая из предоставленного им материала свои "собственные" слова и речения, тем самым приобщаются к народному творчеству, ибо ни один из неологизмов ребенка никогда не выходит за рамки, установленные народной традицией.

Недаром сплошь и рядом оказывается, что дети сочиняют такие слова, которые уже существуют в народе ("людь", "сольница", "смеяние", "обутка", "одетка" и т.д.). Это было бы невозможно, если бы самый дух народного словотворчества не был в значительной мере усвоен детьми еще раньше, чем спи овладели первыми десятками слов (даже в период пассивной речи).

Только благодаря этому они могут легко и свободно создавать такие слова, как "тормозило", "расширокайтесь", "отмухиваться", "кустыня", "красняк" и т.д., обладающие чисто народной экспрессией.

В один и тот же день - в январе 1955 года - я получил два письма от читателей. В одном сообщали мне о таком диалоге:

- Майя, что ты делаешь?

- Я заключаю дверь. (То есть запираю на ключ.)

В другом письме приводилось восклицание четырехлетнего Бори:

- Нелина мама уехала и заключила мой стульчик! (То есть опять-таки замкнула на ключ, - очевидно, в чулане.)

И, конечно, я не мог не вспомнить, что прежде в слове "заключить" корень ключ ощущался гораздо сильнее, чем нынче. У Барсова, например, в его книге "Причитания Северного края", в фольклорной легенде "Происхождение горя народного", говорится о каких-то ключах, что они приладились "к тюрьмам заключенным" (то есть именно к запертым на ключ)[42].

Ребенок не мог бы самостоятельно воссоздать это старорусское слово в его первоначальном значении (которое нынче уже совершенно забыто), если бы родной народ, снабдивший его материалами для построения слов, не вооружил его - одновременно с этим - нужными методами для их построения.

Вспомнилось также у Николая Успенского: "Мужики заключались в эвтой риге"[43].

Когда на одной из предыдущих страниц я приводил детское слово "ещёкать" (от наречия "ещё"), мне и в голову не приходило, что это же новообразование может параллельно возникнуть среди взрослых в народной среде.

В.О.Перцов сообщил мне такой эпизод, слышанный им от П.П.Бажова. Был когда-то на уральском заводе один инженер, любивший при всякой оказии произносить утомительно длинные речи. Каждую речь он неизменно заканчивал традиционным призывом, где часто повторялось словечко "еще" ("Будем работать еще продуктивнее, еще энергичнее" и т.д.). Это "еще" произносилось им особенно громко. Слушатели подметили однообразный покрой его обильных речей, и один из них, когда в речи оратора появилось "еще", облегченно вздохнул и шепотом утешил Бажова:

- Ну, теперь скоро конец! Уже начал ещёкать (по местному произношению - "ишшокать").

Не показательно ли, что неологизм малыша ленинградца совпадает до полного тождества с тем словом, которое создал экспромтом на далеком Урале взрослый "простой человек"?

Если бы речь и мышление двухлетних, трехлетних, пятилетних детей не были проникнуты общенародными нормами языка, мы никогда не могли бы наблюдать отмеченную выше особенность детского словотворчества, которая заключается в том, что разные, очень разные дети, отдаленные друг от друга большими пространствами, из поколения в поколение самостоятельно придумывают одни и те же слова - будь это в Крыму, или в Новгороде, или где-нибудь у китайской границы.

Так, например, слово "кусарик" я услышал впервые от трехлетней девочки в 1904 году, потом через двадцать лет я прочитал в "Дневнике" А.Д.Павловой, что ее Адик тоже "изобрел" это слово. И вот через полвека, минувшей осенью, костромская жительница Наталья Борщевская сообщает мне в письме о своем внучатном племяннике Вове (двух с половиной лет), что он тоже называет сухарик "кусариком".

Таких фактов великое множество, и, конечно, они никогда не имели бы места, если бы дети в своем словотворчестве не опирались на одни и те же законы развития языка, надолго установленные русским народом.

Выше я привел одно слово, изобретенное трехлетним ребенком:

- Мама сердится, но быстро удобряется.

Это слово вызывает у взрослых улыбку, ибо связывается в их уме с удобрением полей. Между тем ребенок самостоятельно произвел его от слова "добрая" (в смысле "сердечная") и знать не знает ни о каком удобрении (где "добрый" означает "унавоженный", "тучный").

Замечательно, что в старорусском языке, лет триста назад, "удобряться" и значило сменять гнев на милость, размягчаться душой. Протопоп Аввакум так и писал в своей книге: "бабы у добрились". Та же форма сохранилась в народной пословице: "Удобрилась мачеха на пасынка".