Я тебе не друг (СИ) - Высоцкая Мария Николаевна "Весна" - Страница 12

— Да. Луиза моя. Запомни это уже, наконец. И не лезь к ней. У девочки горе, ей не до твоих разборок, малой.

— Посмотрим!

Круто разворачиваюсь и возвращаюсь в машину. Сканирую взглядом особняк, замечая, как в окне на втором этаже дернулась штора.

Сейчас я еще не знаю, что Лу нет внутри. Что он уже увез ее на свою старую квартиру. Сейчас я этого не знаю и делаю неверные выводы. Правда вскроется потом, тогда, когда будет поздно.

Я зол, настолько зол, что не хочу ни в чем разбираться. Не хочу выяснять. Я верю в то, что происходит.

Зная Лу, она вполне могла так поступить. Она всегда его боготворила, поэтому будет неудивительно, пошли она меня к черту. Эта мелкая зараза всегда выбирала его. Что бы я ни делал, как бы ни лез из кожи вон, она всегда выбирала его.

Домой возвращаюсь под вечер. «Любимая» семья ужинает в столовой. Свечи, накрахмаленная скатерть, салфетки, столовое серебро, вино пятидесятилетней выдержки. Чертовы снобы. Витек тоже здесь. Жрет из папашкиной кормушки, как и всегда.

— Клим, — мама тревожно выдыхает, — мы тебя обыскались. Витя сказал, ты не в себе. Ударил его. И все из-за этой девчонки.

— Я очень даже в себе, мама, — закатываю глаза и забираю со стола бутылку, — не стоит так о Луизе.

Притягиваю внимание трех пар глаз и делаю пару глотков сразу из горла.

— Что за дерьмо вы пьете? — морщусь и возвращаю этот компот обратно.

— Щенок! — рявкает отчим. — Пошел вон. Убирайся, — сотрясается в своем гневе, — иначе я задушу тебя, понял? — брызжет слюной, но вызывает лишь улыбку. — Уведи его, Элина. Уведи!

Времена, когда я его боялся и прятался в доме, только чтобы этот пьяный ублюдок меня не нашел и не выпорол ни за что, прошли.

— Спасибо, что предложил. Я как раз по этому поводу и заехал, — швыряю в него ключи от тачки, — провожать не стоит.

— Сынок, — материнское лицо вытягивается, — что ты такое говоришь?

— Я сваливаю, мам.

— Куда? Клим!

Она идет за мной следом, прямо в комнату.

Пока я вытаскиваю из шкафа чемодан, мама пускает показную слезу. Давит на жалость, как делала уже сотни раз, а я велся. Прогибался под ее слова, не хотел оставлять. Бросать здесь одну. Но не сегодня. Их уродская беседа за завтраком стала последней каплей. Живут как уроды. И я вместе с ними в такого же превращаюсь. Скидываю шмотки с полок и достаю пару заначек с наличкой из стола.

— Это из-за Луизы? — продолжает причитать ма. — Так и знала, что она нам еще покажет. Сначала тебя, потом Витю чуть не окрутила. Правильно, что свадьбу отменили.

— Мама! — повышаю голос, да нет, ору. — Ты себя слышишь? У нее горе.

— У всех горе. Жизнь, сынок, она такая. Я тоже без мужа с тобой маленьким на руках осталась. И ничего, выкарабкалась. А эта вертихвостка точно не пропадет.

— Вертихвостка? Так какого хрена ты ее в дом-то притащила?

— Все ошибаются, милый. Я же не знала, что она за человек. К тому же у нее была такая прекрасная мать. А эта, змея, специально вас с братом рассорить хотела.

— Он мне не брат.

Мама вздыхает и оседает на кровать.

— Пусть так. Но открой ты глаза…

— Серьезно?

Дальше молчу, просто застегиваю чемодан и вызываю такси. Перекантуюсь у Рябины, а через пару дней свалю в столицу. Давно нужно было это сделать. Давно…

— И куда ты пойдешь? — не унимается мама. — Ни образования, ни денег. Кто тебя и где ждет? А я тебе скажу: никто! Если уйдешь, Игорь потом не примет тебя обратно.

— Я и не стремлюсь быть принятым обратно твоим мужем. По горло его «отеческой любви» хватило. Когда он мне в шестом классе руку сломал, ты, мама, посмеялась над моим богатым воображением и списала все на скользкую дорожку у дома.

— Клим, давай мы не будем возвращаться к этим бредням. Хватит делать из Игоря монстра. Он тебе не нравится, но…

— Пока, мам. Я позвоню, как устроюсь, — не даю ей договорить, — сочини для всех сказку, что я уехал учиться в Лондон. Выстраивай свою идиллию дальше, — выхожу за дверь.

В такси сразу набираю Рябину, прошусь на ночлежку. Друг, конечно же, не против.

Ехать на съем за деньги Мельникова желания нет. Больше нет ни малейшего желания быть хоть как-то к ним причастным. Если раньше я тратил его бабки и нервы за все побои и унижения, то теперь я могу уверенно сказать, что просто продавался.

Мальчика обидели, и он думал, что таким образом мстит плохому дяде, но на самом же деле этим я только подтверждал свою несостоятельность и ничтожность. Я прогибался под отчима. Хавал его бабки, которыми он откупался от меня за все наши с ним казусы.

— Заваливайся, — Сава ударяет свой кулак о мое плечо.

— Выручил.

— Давай без соплей, Клим.

— Да я так, — стаскиваю кроссовки. — Пиво есть?

— Найдем.

Из прихожей мы перемещаемся на кухню. В отличие от меня, у Рябины зачетные предки. Понимающие. Просто адекватные. Не мнящие себя какой-то шизанутой правящей династией и богемой небольшого города на краю земли.

— Завтра похороны, — сворачивает крышку с бутылки, и та издает тихое шипение, — знаешь?

— Нет.

— Мать сказала. Говорит, там все по п*зде пошло. Луизкин отец оттягивал подписание каких-то бумаг, набивал цену. А теперь вся эта херебора сработала против него. Контракт не заключили и вломили неустойку. Короче, там восемьдесят процентов бизнеса выдернули.

— Лу же наследница, — сам не знаю, для чего говорю, все же понимаю. Это ничего не меняет. Бабок там почти не осталось, а то, что осталось, уже сто процентов осело в кармане отчима, не зря Витька там ошивается.

— Ты же понял.

— Да понял, понял. Я у тебя пару дней перекантуюсь и свалю. Билет уже взял.

— И куда отчаливаешь?

— В златоглавую.

— Бабки нужны?

— На первое время хватит.

— Ну если что…

— Рябин, давай без соплей.

— Ладно. Весело, конечно…

— Я хочу ее с собой забрать, — говорю и смотрю в ночь через прозрачный тюль на окне.

— Лулуху?

— Надеюсь, согласится, — продолжаю, не обращая внимания на Савин вопрос.

10

Луиза

Темно и страшно. Одиноко. Пусто и больно. Душа выжжена.

Витя больше не приходит, никто не приходит. Клим даже не появился. На кладбище было много людей, я помнила их лица, они часто мелькали на разных банкетах и ужинах. Они шептались, соболезновали, а потом исчезали, уходили в распахнутые ворота. Они пропадали один за другим, пока не осталось никого кроме меня самой.

Я стояла там, пока не закостенели пальцы на руках. Слишком сильный ветер. Ледяной.

В квартиру, которую мне снял Витя, вернулась уже после обеда. Налила горячий чай и выпила целую кружку не моргнув глазом.

Теплее не стало. Мне, как и день «до», было никак. Рому забрали еще вчера. Эту ночь я провела в нескончаемых рыданиях. Звонила Вите, обрывала ему телефон в надежде на его ответ, но его не последовало. Вечно выключено. Мне было больше не к кому обратиться. Теперь он был моей семьей. А сегодня утром прислал сообщение, что его нет в городе и он не успеет на похороны, вернется только к вечеру и мы обязательно со всем разберемся.

Время растягивается, превращается в ожидание. Я не могу потерять еще и брата. Не могу.

В восемь в дверь звонят. На шатких ногах добираюсь до прихожей, щелкая шпингалетом с тонкой цепочкой, и толкаю дверь. Виктор стоит в шаге от меня. Переступает порог, и я просто валюсь в его объятия. Цепляюсь пальцами за белоснежный ворот рубашки и не могу сдержать слез.

Плачу. Дрожу от его легких прикосновений. Он пытается меня успокоить, гладит по спине, волосам.

— Все будет хорошо, маленькая, все будет хорошо.

Витя отлепляет меня от себя и обходит кругом. Направляется на кухню. Достает из холодильника им же принесенную бутылку виски и наливает жидкость в два крупных бокала. Один протягивает мне.

— Выпей, тебе нужно расслабиться.

Мотаю головой, но глоток делаю. Горькая, отвратительно жгучая жидкость раздирает носоглотку. Кашляю и роняю бокал на пол.