Александровскiе кадеты (СИ) - Перумов Ник - Страница 44

— Ладно, Бобёр, это ваши дела, я в них не вникаю. А Петьку обидели.

— Пхе. Нитка сам обидеться решил. Ничего, подуется и перестанет. Я вот тут подумал, Слон, и кажется мне, что не просто так по тому коридору кто-то шастает!..

— Так, конечно, не просто так! Склады там небось всякие, помнишь эти ящики?

— А чего ж так глубоко? — не унимался Левка. — Да и склады корпусные совсем не там.

— Да откуда ты знаешь? — слабо отбивался Солонов.

— Знаю! «Историю Александровского Кадетского» читать надо! В библиотеке!

— Ну и что? А лопаты-то с ломами…

— Так они этажом выше, как и положено!

— Слушай, Бобёр. Ты как хочешь, а я думаю, в следующий поход — ты ж к этому ведешь? — нужно Ниткина позвать. Он умный. И не трус. Когда надо будет, не подведёт. Он только Воротникова боится.

Бобровский сперва аж поперхнулся.

— Да ты что, Слон, тронулся? Нитка ж против правил — ни-ни, ещё и халдеям нас выдаст!

— Не выдаст, — решительно сказал Федор. — Это ж, Левка… это ж настоящее. Настоящая тайна. Может, и впрямь твои Белые Стрелы…

— Тайна тут в том, что бомбисты этими ходами пользоваться могут, — выпалил Бобровский, не утерпев.

— Бомбисты?! — глаза у Солонова полезли на лоб.

— Ну да. Бомбисты. А что? Кто их заподозрит? И кто знает, где эта потерна начинается да куда ведет? Ведет-то, кстати, как раз куда надо, к вокзалу!

Тут Бобёр был прав.

— Да нет, не может быть. Это ж корпус! Тут и офицеры, и фельдфебели и…

— А может, — заговорщически зашептал Бобровский, — может, у них тут сообщники! Среди офицеров! Или солдат!..

— Что?! Да что ты болтаешь, Бобёр несчастный?!

— А вот то и болтаю. Знаешь, как папахен Нифонтова власти не любит? А тоже ведь офицер! Боевой! С наградами!

— Не знаю, не слыхал, — буркнул Фёдор и тотчас прикусил язык: вспомнил злые словеса Нифонтова-старшего в их первый корпусной день.

— А я слыхал. И вообще, Слон, газеты читать надо! Или у тебя их только Нитка раскрывает?

— Ты, Бобёр, будто читаешь!

— Не всегда, — хитро сощурился Левка, — но почитываю. Так вот, восстание на «Очакове» было, там и офицеры присоединились!

Про это Федя слышал.

— Так какие ж то офицеры?..

— Самые настоящие. С погонами. Морские. В общем, Слон, не отмахивайся тут; ну кому ещё надо в этакое время по нашим подвалам шастать?

— Так ящики же…

— Ящики! Ну, ладно. Если я всё правильно понял, тот, который потерной ходил, спустился в неё не там, где мы, а гораздо раньше. Надо искать в подвалах, на первом уровне!

— Как же ты искать станешь? Попадёмся ведь! Когда туда лезть-то? На перемене?

— Можно на строевых… — неуверенно предложил Бобровский, сам уже понимая, что сморозил чушь, о чём Федор не преминул ему сообщить.

— Ладно, — вдруг сдался Левка. — Нитке ты хотел рассказать? Рассказывай. Он головастый, может, и впрямь чего придумает. Скажи ему, что Севка у него колбасу забирать не будет.

…Петя Ниткин встретил их неласково.

— Чего пришли? — буркнул он, делая вид, что донельзя увлечён арифметикой.

— Ты, Нитка, не бухти, — взял быка за рога Бобровский. — И на Слона не дуйся. Он мне слово дал. А теперь вот я ему его возвращаю. И сам тебе расскажу, только поклянись, что могила!..

…Правда, толком всё удалось рассказать только на большой перемене, уже после обеда. В Гатчино стало спокойнее, но офицеры всё равно где-то пропадали, и гимнастику опять пришла вести Ирина Ивановна Шульц в уже прославившихся своих шароварах.

Петя Ниткин выслушал их очень внимательно и очень серьёзно. Поправил очки и сказал донельзя важным голосом:

— Ты, Бобровский, правильно сделал, что мне всё рассказал. Думаю, смогу я вам найти этот другой вход.

— Как?! — разом выдохнули и Федор, и Лев.

— А вот так. План корпуса в библиотеке возьму да подумаю над ним немного. Я архитектуру люблю, почти, как и физику!..

— Архи-чего? — не понял Федя.

— Ар-хи-тек-ту-ру! Ну, про то, как дома строить, здания разные, дворцы там или крепости!..

— А! Да я знал, знал, просто думал…

— Неважно. В общем, Нитка, смотри — найдёшь вход, я тебе сам свою колбасу отдам.

Глаза у Пети вспыхнули.

— Правда?

— Правда, правда. Мама говорила, мне она тоже неполезна.

Спокойно миновал и следующий день. Петя Ниткин заговорщически подмигивал Федору и Льву, однако молчал, как рыба. После уроков он взял какую-то записку у госпожи Шульц (офицеры по-прежнему где-то пропадали, Две Мишени не появлялся тоже) и отправился в библиотеку.

Вернулся он оттуда перед самым отбоем, едва успев на построение. Запыхавшийся — и тоже едва не опоздавший капитан Коссарт — наспех принял доклады.

— Господа кадеты, хорошие новости. В городе Гатчино и окрестностях, слава Богу, всё спокойно. Его высокопревосходительство начальник корпуса решил, что можно вновь разрешить отпуска — младшим возрастам в пределах города, старшим с отъездом в столицу.

— Ура! — пискнул кто-то во втором отделении и сразу же зажал себе рот.

— «Ура» пока кричать рановато, господа кадеты. Однако в ближайшие выходные те из вас, на кого ничего не записано, нет долгов по заданиям и неисправленных плохих отметок, получат отпускной билет. Имеющие родных и близких в нашем городе — с 3-х часов пополудни субботы до 9 часов вечера воскресенья, не имеющие — с тех же 3-х часов субботы до 9 вечера субботы же. В воскресенье они так же смогут отправиться за пределы корпуса в то же время…

Отпуск! — пело всё в груди Федора. Домой! Можно прийти домой!.. И всех обнять!.. И чаю с домашним вареньем! И пироги!.. И зайти в кондитерскую на углу!.. И своя комната, и солдатики — заждались, поди, его, хотя и стыдно, наверное, бравому кадету с ними возиться!..

Капитан Коссарт отдал команду «разойдись!», сам вместе с госпожой Шульц медленно зашагал к выходу из ротного зала; Федя повернулся к Пете Ниткину — и увидал, что приятель уныло понурился.

— Петь? Петь, ты чего?

Ниткин жалобно вздохнул.

— Тебе хорошо, Федя, домой пойдёшь. А меня не отпустят. Да и… — он поёжился, — как-то оно там не так…

Федору мигом сделалось стыдно. Ну да, конечно, далеко не у всех кадет отцы служат здесь, в Гатчино; они младший возраст, им самостоятельные поездки в Петербург не положены. И будет Петя Ниткин уныло сидеть здесь один-одинешенек, ну, в лучшем случае в обнимку с журналом «Физикъ-Любитель».

Решение созрело вмиг.

— Господин капитан! Господин капитан! Разрешите обратиться?..

— Разрешаю, кадет Солонов, — обернулся Коссарт, удивлённо поднял бровь. — Что случилось?

— Господин капитан, прошу разрешить кадету Ниткину отправиться в отпуск ко мне домой!..

Ирина Ивановна улыбнулась, положила руку Феде на плечо.

— Отрадно, что не забываете о друге, кадет. Константин Федорович! Мне кажется, можно разрешить. Не стоит оставлять кадета Ниткина так надолго с… удальцами вроде Севы Воротникова. У которого, если я правильно помню, не исправлен «кол» по географии.

— Будь по-вашему, сударыня Ирина Ивановна, — галантно поклонился Коссарт. — Напишите записку домой, кадет. Мне нужен ответ вашего отца, полковника Солонова.

— Премного благодарен, господин капитан! Записку напишу!..

— Вот прямо сейчас и напишите, — сказала m-mle Шульц. — И дайте мне, я сама тотчас же и отправлю.

— Спасибо, Федь, — смущался потом Петя. — А… а твои родители… они не рассердятся?

— Они? Рассердятся? Да ты что! Папа у меня знает, что такое отпуск!.. Он обрадуется! И мама обрадуется, и сёстры, Вера с Надей!.. Я написал, Фоминична пирогов напечёт!.. Она знаешь, какая насчёт пирогов мастерица?!

При слове «пироги» Петя Ниткин непроизвольно облизнулся.

…Однако до выходных было ещё далеко, а на следующий день Бобровский учинил Пете допрос с пристрастием.

— Нитка! Ну говори уж наконец, узнал чего, нет?!

Левка явился к ним уже после отбоя, злостно нарушая правила внутреннего распорядка и, — о, чудо! — Петя даже не обратил на это внимания, не затрясся, что им всем нагорит; не говоря ни слова, с видом загадочным и торжествующим поманил к себе и Федю, и Льва, словно фокусник, расстелив на столе какие-то планы, судя по всему— им самолично вычерченные.