Александровскiе кадеты (СИ) - Перумов Ник - Страница 26

— Очень хорошо, — одобрил Положинцев. — Формулировки мы потом уточним, но суть схвачена верно. Так вот, друзья, законы Ньютона — они не только о физике. Все мы, каждый из нас, «удерживаемся в покое», пока нет изменяющих это сил. Сил не физических, но нравственных. Именно они заставляют нас меняться, становиться лучше. И только мы сами — и вы сами — можете эти силы к себе приложить. Приложите — и, словно тело из закона сэра Исаака Ньютона, станете двигаться всё быстрее и быстрее. Действие окажется равно противодействию — наши недостатки, леность, вялость, душевная скупость станут тормозить движение, но внутренний закон, честь, верность, отвага, жажда нового — заставят вас двигаться всё дальше и дальше, к неизведанным горизонтам!..

…И физика получилась очень интересной. Илья Ильич говорил о том, что всё на свете состоит из атомов, незримых крупиц сущего. О том, как гениальный греческий мыслитель Демокрит пришёл к выводу, что материя состоит из мельчайших неделимых частиц. Учитель не бубнил, не гундосил равнодушно, как привычные Федору преподаватели его былых гимназий; нет, он рассказывал со страстью и даже в лицах, описывая, в частности, как жители города Абдеры, откуда был родом учёный, сочли его умалишённым и аж пригласили великого врача Гиппократа для освидетельствования.

— Знаменитый доктор, однако, заявил, что Демокрит — один из умнейших людей, ему встречавшихся. Видите, господа кадеты — над учёным смеялись, его подвергли даже суду за растрату наследства, что в Абдерах преследовалось по закону; однако он всё равно не сдавался и продолжал настаивать на своём. Вот и вас в этом корпусе мы тоже учим не сдаваться и стоять на своём. В мире тревожно, только-только закончилась одна война, а уже грозит начаться следующая, на Балканах; и кто знает, к чему она приведёт? Страшные испытания ожидают нашу Родину, великую Россию; от вас, от вашей твёрдости зависеть будет, выдержит она их, промчится на всех парусах мимо подводных камней и рифов — или же на всём ходу налетит на них, пробив борта и днище…

Он утёр пот элегантным носовым платком.

— От вашей твёрдости и умения идти до конца, как шёл великий Демокрит, как шло множество других героев — от античности до наших дней. Но это, друзья мои, тема уже для совсем иных занятий…

После русской словесности и естествознания настал черёд священной истории, и тут Федю Солонова вновь ждал сюрприз. Закон Божий он не любил. Что у него в 3-ей Елисаветинской военной, что у сестёр в их 1-ой градской гимназиях учили его плохо, священники отбывали номер, заставляли много зубрить, да ещё и безо всякого толку.

Глава 3.4

Здесь же, однако, наставник отец Корнилий был дороден и бородат, как и положено, однако умные глаза его весело сверкали и с кадетами он был добр. Ветхозаветные предания он умел рассказывать легко и даже с шутками, тут же толкуя притчи на новый лад. А с середины урока вообще перешёл к воспоминаниям о том, как, будучи полковым священником, воевал в Маньчжурии, как наступали наши цепи под градом японской шрапнели, как приходилось соборовать раненых прямо на краю свежевыкопанной могилы, ибо доктора только качали головой — не жилец, мол, и несчастного вытаскивали к скорбному рву, потому что место в госпитале требовалось тем, кого можно было вылечить.

Затем настало время большой перемены и раннего обеда.

— Эй, Нитка! — вновь подступил к их столу Воротников. — Продул драку твой дружок, так что булку с маком ты того, сюда гони.

Петя покраснел и сделал попытку спрятаться под стол.

— Гони, гони, кому говорю, — наступал Севка.

Фёдор угрюмо уставился в белоснежную скатерть. Ну да, продул. Пустил ему Воротников кровь первым, зараза такая.

Петя беспомощно покосился на мрачного друга и дрожащими пальцами протянул Севке сладкую маковую булочку.

— Вот и молодец, и впредь так делай, — снисходительно бросил Воротников, отправляясь восвояси.

Борька Шпора, подбадривавший Федю во время их драки, разочарованно вздохнул — верно, ожидал продолжения вот прямо сейчас.

Но на сей раз вблизи были и дежурные кадеты старших возрастов, и офицеры-воспитатели, правда, из других рот. Драка никак «не вытанцовывалась», как говаривал папа.

Но что-то делать надо было. Другие кадеты уже поглядывали на них с Петей этак, нехорошо, с дурными ухмылками. Нифонтов, проходя мимо, исподтишка, но умело ткнул Ниткина кулаком под ложечку, так что бедный Петя согнулся вдвое.

— Ах, ты, шкет вшивый! — не выдержал Фёдор, бросаясь следом.

Бросился — и налетел прямо на Воротникова.

— Ты чё эта разбегался тут? Не видишь, я здесь стою?

На самом деле Севка не стоял, а шёл вместе со всеми к выходу из столовой, для послеобеденных уроков, и на пути Солонова оказался, конечно же, не случайно.

Кадеты мигом расступились, вокруг Федора и Севки тотчас возникла пустота.

— Отвали, Воротников, — Федя сжал кулаки. Будь, что будет, он не поддастся!..

— Раз получил — ещё хочешь? — второгодник отступать не собирался. Он не хуже Фёдора знал неписанные законы мальчишеской стаи.

— Сам не получи, — огрызнулся Солонов. — Два раза по физии схлопотал, мало, видать, показалось!..

— Ф-федя… — пролепетал где-то рядом Петя Ниткин, но Фёдор его уже не слышал. Глаза заливало красным.

— Э-э, господа, господа, — вдруг влез между готовыми схватиться кадетами Лев Бобровский. — Нэ надо, господа, нэ надо. Пошутили и хватит. Сэва! Фэдор! Халдэи рядом!

Воротников послушался тотчас, видно, его сообразительности, хоть и второгоднической, хватило, чтобы уже понять — Бобровский, если что-то говорит, то дело.

Вопрос, конечно, в том, какое именно дело…

Всеволод отвернулся, с самым независимым видом заложив руки в карманы. Воспитателями это не поощрялось, но сейчас Воротников был не в строю и даже не в присутствии старшего по званию воинского начальника.

— Да Федя же! — вцепился в него Ниткин.

— Та-ак! Что тут происходит? — послышался строгий голос и все разом вытянулись, хотя голос этот принадлежал отнюдь не Двум Мишенями, не капитанам Коссарту с Ромашкевичем.

— Никак нет, ничего не происходит, госпожа преподаватель! — выпалил не растерявшийся Бобровский.

Госпожа преподаватель — потому что возле них стояла, постукивая полуботиком, и уперев руки в боки, сама Ирина Ивановна Шульц.

— Ничего не происходит? — подняла она бровь. — А вот мне кажется, что у кадет Ниткина с Солоновым иное мнение.

Надо же, по фамилиям всех запомнила, хотя меня и не вызывала! — поразился Фёдор. Ох, ну и память! Да, у такой не забалуешь…

Кадеты Ниткин с Солоновым, конечно, имели иное мнение, но, похоже, страшное слово «филерить» пробилось наконец и к Петиному сознанию.

— Никак нет, госпожа преподаватель! — выдавил он дрожащим голосом, незаметно (как ему казалось) дёргая Федора за рукав форменки. — Не имею… не имеем иного!

— Н-да? — иронично глянула на них Ирина Ивановна. — Врать, господин кадет, очень нехорошо. Достаточно взглянуть на выражение лиц господ Воротникова и Солонова.

— А они уже того, помирились, — Воротников получил от Льва тычок под рёбра и поспешно закивал. — Вот Севка пусть сам скажет!

Как обычно, от волнения Бобровский забывал о форсистом «э» в речах.

— Так точно, госпожа преподаватель! — Воротников выпятил грудь. — Точно, Солонов?

«Филерить — последнее дело…»

Но и врать Ирине Ивановне не хотелось.

— Ещё не помирились, — мрачно пробурчал он, глядя в пол.

— Та-ак! А что же случилось? Чего не поделили два таких бравых кадета в первый же день занятий?..

Трудно сказать, что ответил бы Ирине Ивановне бравый кадет Солонов, но в эту секунду за окнами что-то грянуло, с такою силой, что стекла так и брызнули; по всему корпусу прокатился тяжкий удар, словно гром прогремел уже не в небесах, но на земле.

— А? Что? Что это?! — хлынуло со всех сторон; кадеты метнулись к проёмам, хрустя на прозрачных осколках.