Отдельный танковый (СИ) - Берг Александр Анатольевич - Страница 42

Глава 21

15 августа 1941 года, штаб Гудериана.

Очередной разговор Гудериана с начальством начался с выволочки.

-И как это понимать господин генерал! Вы позволили русским беспрепятственно покинуть Минск!

-Господин генерал-фельдмаршал, какая мне была поставлена задача командованием? Захват Минска, я эту задачу выполнил! Хотя в городе еще остались отдельные очаги сопротивления, но в ближайшее время оно будет полностью подавленно. Сейчас по моему приказу начались восстановительные работы на Минском вокзале, и в ближайшее время будет восстановлено железнодорожное движение, пока просто транзитом.

-Но как вы допустили прорыв русских?

-В любом случае господин генерал-фельдмаршал я при всём моём желании не смог бы этому воспрепятствовать. Русские воспользовались удобным моментом. Во время нашего штурма, когда были задействованы почти все наши войска, они сначала нанесли мощнейший артиллерийский удар, причем с применением новейшего оружия, а потом контратакавали наши деморализованные войска и пошли на прорыв. У меня не было ни какой возможности им помешать, зато наконец они ушли из Минска и мы во-первых наконец сможем наладить нормальное снабжение группы армий Центр и во-вторых исчезла угроза неожиданного удара из Минска по нашим частям. Сегодня утром мои передовые части вошли в город, и встретив всего лишь слабое и разрозненное сопротивление, успешно его зачищают.

-Всё это генерал вы будете говорить фюреру, лично!

Гудериан в раздражении повесил трубку телефона. Умники! Попробовали бы они сами остановить этих бешенных русских, когда они после массированного артобстрела пошли на прорыв пустив вперед тяжелые танки, которые практически нечем было остановить, да еще под прикрытием пехоты. Пусть радуются, что русские наконец оставили Минск. А бои в городе продолжались еще больше недели, причем все убитые, как на подбор были или стариками, или пожилыми мужчинами, но изредка среди них попадались и такие же пожилые женщины. И что было отмечено особо, сражались они до конца, даже не пытаясь сдаться в плен. Их основной тактикой были удары из засад и отход, что в условиях полуразрушенного города с подземными коммуникациями давало хороший результат. Оружия и боеприпасов у них было предостаточно, как и гранат и они их не жалели. Но потери они все же несли и примерно за полторы недели их задавили, но и сами потеряли немало солдат.

15 августа 1941 года, Смоленск.

Тихо стрекотали камеры кинооператоров, а мимо нас в походном строю проходили отборные части моего, теперь уже гвардейского корпуса. На небольшой и наскоро сколоченной трибуне стоял генерал Павлов вместе со своим штабом, а мимо двигалась техника. Грозные КВ, маневренные тридцатьчетверки, рота экспериментальных противотанковых самоходок, дивизион Градов и бронетранспортеры, как трофейные, так и собранные минчанами на базе немецких трофейных полноприводных грузовиков. После прохода техники пошла пехота, это были те, кто присоединился ко мне во время рейда к Брестской крепости и остатки её гарнизона. Выстроившись перед трибуной, они повернулись и замерли, а генерал Павлов, лично, перед строем моих бойцов торжественно вручил мне знамя корпуса. Это знамя было сшито еще пару недель назад, когда стало ясно, что мой корпус не только выполнит свою задачу, но и с большой долей уверенности сможет выйти из окружения пробив коридор к своим. Знамена частей корпуса должны быть сшиты после его реорганизации и вручены позже и отдельно, каждой части.

Когда вчера вечером, я с Свиридовым прибыл в Смоленск в штаб фронта, то меня встретил сам Павлов. Отведя чуть в сторону от ушей штабных, он взяв меня за плечи и сказал: — Ну, генерал-майор, спасибо тебе, за ВСЁ СПАСИБО! — Этим он говорил мне, что прекрасно понял, что именно мои успешные действия спасли его голову. — Не забуду, что ты для меня сделал! Рад поздравить тебя с присвоением тебе звания генерал-майора и написал на тебя представление на Героя, но как там решат наверху не знаю, но думается мне, что одобрят. Ты сейчас, после того, что сделал, в фаворе у хозяина, но смотри, не разочаруй его, иначе плохо кончишь.

Павлов мог мне это не напоминать, я и как Марков и как Носов слышал о Павле Рычагове. Быстро взлетев по карьерной лестнице и став в итоге командующим авиацией, он также быстро и слетел, причем со смертельным исходом. Прекрасный летчик, он оказался плохим генералом и никудышным командующим, а потому, если я не хочу повторить его судьбу, то мне надо тщательно обдумывать все операции и не пытаться браться за откровенно невыполнимое. Даже без этого я еще раз по пути в Смоленск прокатал в уме план о рейде по Прибалтике и со вздохом понял, что от него придется отказаться. Как бы мне не хотелось, но по здравому размышлению я понял, что техника не выдержит, и в самом лучшем случае я потеряю большую часть танков, причем не в боях, а по причине банальных поломок и их придется бросить, так как тащить их с собой у меня не получится. Это не пройти 300 километров от Минска, до Смоленска. Со всеми выкрутасами выходит под 1000 километров, а танки, хоть им считай и провели полный ремонт в Минске, уже израсходовали часть своего и так небольшого моторессурса во время боев и марша. Нет, всё же от первоначального плана, как бы мне это не хотелось, но придется отказаться и значительно сократить предполагаемый рейд. Была задумка ударить под Псковом и затем, двигаясь по западной стороне Чудского озера мимо Тарту выйти к Нарве, это около 300 километров, но обдумав и этот вариант, со вздохом отказался и от него. Немцев там будет не так много, стратегических объектов нет, а время и главное моторессурс с топливом потрачу, причем почти вхолостую. А потому остаётся только нанесение по противнику двух ударов. Первый под Псковом и второй под Нарвой, причем для сбережения моторессурса и дефицитного топлива, отправить корпус сначала под Псков, а потом под Нарву по железной дороге. Однако теперь прошлой вольницы, когда я практически делал, что хотел, не будет и придется мне всё согласовывать с командованием.

После вручения нам знамени корпуса, я был в штабе Павлова, когда пришла шифрограмма из Москвы. Пока мой корпус отдыхал и переформировывался, в основном это касалось тяжелой артиллерии. Все тяжелые А-19, МЛ-20 и другие устаревшие орудия передавались в распоряжение Западного фронта, значительно его усиливая, а мне оставались только новейшие М-10 и М-30. Я всё понимал, а потому и не протестовал, а кроме того у меня забрали и часть обычной полевой артиллерии, включая и противотанковую. В корпусе оставляли только положенное по штату, а всё остальное безжалостно изымалось в другие части. Жалко конечно было до слез, жаба душила немилосердно, но, ни чего не поделаешь. Потери в частях Западного фронта были большие и учитывая, что у меня оказалось значительно сверхштатное количество орудий, их и изымали в пользу других частей. Единственное что, так это то, что мои орлы оставляли себе всё новейшее, а более старое отдавали и тут интенданты ни чего не могли поделать. Часов в 6 вечера, под прикрытием тройки истребителей, я вместе со Свиридовым вылетел на транспортном ПС 84 в Москву. Меня на ковер к Сталину, а Свиридова в ГлавПУР. Если я был относительно спокоен, все же ни каких грехов вроде нет, поставленный срок я даже перевыполнил и корпус к своим вывел, то Свиридов не знал, будут его хвалить или ругать. Перелет прошел нормально, только раз, почти сразу после взлета показалась пара немецких истребителей, но увидев наше сопровождение, они не решились атаковать и отвалили в сторону, а потом и вовсе исчезли и больше мы немецкие самолеты не видели. На аэродроме нас ожидали две машины, одна повезла меня в Кремль к Сталину, а вторая увезла Свиридова, не знаю, в ГлавПУР или в гостиницу.

Приемная Сталина, его бессменный секретарь Поскребышев, ожидание и наконец вызов. Вхожу в его кабинет и замираю, по любому, кто я и кто он. Что капитан Марков, что водитель Носов, что мы вместе, всё равно чувствуем себя школьниками перед строгим учителем. В правой руке Сталина не зажженная трубка. Вытянув её в сторону стола, Сталин произносит: