Отшельник (СИ) - Шкенев Сергей Николаевич - Страница 41

— О, смотри, Ванька, Михалыч где-то штатского раздобыл, — старший по возрасту из военных обратил внимание на появление нового персонажа. — Ты кто?

— Вадим Кукушкин. Я врач и племянник Андрея Михайловича. Он сказал, что с вами поеду.

— Раз сказал, значит поедешь. Меня зови просто Николаем, фамилия и звание тебе без надобности.

Кукушкину показалось странным называть по имени человека лет на двадцать старше его самого, но спорить не стал и молча кивнул.

— А я Иван, — второй военный поправил каску и козырнул. — После боевого крещения сможешь называть меня дядей Ваней.

Во рту у Вадима неприятно пересохло, и он пискнул совсем несолидно:

— Какое крещение?

— Не слушай этого балаболку, молодой, — успокоил Кукушкина Николай. — Воевать тебе не придётся, хотя автомат дадим. Но твоим главным оружием будет голова. Точнее, знания в твоей голове. Видишь тех героев?

Вадим посмотрел на бородатых ополченцев и кивнул:

— Вижу.

— Так вот, если хоть один из них подхватит дизентерию и сдохнет от злого поноса, я тебя лично на воротах московского кремля распну. Улавливаешь мысль?

Вернувшийся Андрей Михайлович нашёл Кукушкина в состоянии близком к панике, и с усмешкой поинтересовался у товарищей:

— Вы что, пеньки старые, зашугали моего родственника?

Николай хмыкнул и пожал плечами:

— Очень надо зашугивать… Я ему задачу поставил, ну и немного предупредил об ответственности.

— Он меня на воротах кремля распнуть обещал, — тут же наябедничал осмелевший и повеселевший Вадим.

— За что?

— За дизентерию у аборигенов.

— А вот это правильно.

— То есть…

— Ты в курсе, что в средневековье самые большие потери в войсках были не от военных действий, а от болезней?

— Я читал.

— Вот! И твоя задача — бороться с этими болезнями, а ещё лучше — предотвратить их.

— А как? Я должен за каждым бегать и уговаривать пить только кипячёную воду? Они меня на смех поднимут.

Самарин посмотрел на племянника как на умственно отсталого:

— Вадик, не разочаровывай меня. Зачем уговаривать, если можно приказать? А за смех и непослушание давай плетей.

— Вот прямо так сразу и пороть?

— Да как тебе сказать… — Андрей Михайлович неторопливо подбирал слова, чтобы не обидеть племянника. — Тут люди простые, и если ты им будешь что-то объяснять, то приобретёшь репутацию учёного мужа и книгочея, что где-то на уровне юродивого. Жалеть станут, кормить бесплатно, сопли с носа вытирать… Но ты же боярин, мать твою мою сестру! И как боярин, имеешь полное право на самодурство. Вот восхотелось тебе, чтобы людишки пили только кипячёную воду, и похрену на всё! Ибо самодурство, а оно вещь понятная и насквозь знакомое. Это тебе не мелкие животные, что насылают болезни и едят человека изнутри. Так и скажи — невместно боярину смотреть на некипячёную воду и грязные руки.

— И послушают?

— Даже перед другими хвалиться станут, что у их боярина самая лучшая придурь из всех существующих.

— Да ладно?

— Человек без недостатков внушает опасение.

— А придурок не внушает?

— Нет, Вадик, человек с придурью как раз прост и понятен.

— Значит, дядя Андрей, и у тебя есть что-то… как это правильно сказать.

— А у меня нет. Я тут князь, значит по умолчанию благостен и светел, а всё зло традиционно от бояр.

— Э-э-э…

— Вот такая философия у нас. Всё, Вадик, получай автомат и залезай в лодку.

Немного поразмыслив, Кукушкин пришёл к выводу, что в словах дяди Андрея есть глубокий смысл — действительно, людям проще подчиняться придурку, на которого потом спишутся все грехи. Прикажет он, например, церковь сжечь… А что такого, все равно грех не на исполнителях, а на отдавшем приказ. Удобно для совести и самооправдания. Только вот вспоминается что-то подобное из истории и больно царапает душу. С чего бы это?

Плыть решили по Оке. Пусть дальше и дольше, зато через условно союзные муромские и рязанские земли, с выходом потом к оппозиционной Шемяке Коломне. Оттуда до самой Москвы рукой подать, и не придётся заморачиваться с волоками. Опять же, Ока полноводнее, шире, и меньше шансов влететь ночью в упавшее и перегородившее реку дерево, как часто случается на узкой Клязьме.

План одобрили, только Филин высказал опасение относительно немирных мордовцев, частенько промышляющих речным разбоем. Нет, он был твёрдо уверен, что огненным боем побьют любых татей в неограниченных количествах, но придётся преследовать недобитков и с показательной жестокостью разорять их деревеньки.

— Иначе, княже, никакого уважение иметь не будут, — обстоятельно разъяснял староста. — Пока в рыло не дашь, любови и спокойствия иметь не можно. Тако же с иными народами, окромя греков. Тех сразу на кол.

Как понял Самарин, в этом времени греки слыли образцом того, как жить не следует, и им приписывали все возможные мерзости, начиная от содомского греха и служения златому тельцу, заканчивая клятвопреступлениями и ответственностью за распятие Христа. Ромейцы же его распяли, не так ли?

— Ты мне политику здесь не разводи, — осадил старосту Андрей Михайлович. — Будем решать проблемы по мере их наступления. И почему каску снял, болван ты тьмутараканский?

Давно известно, что при отсутствии претензий к военнослужащему, но при настоятельной необходимости до него докопаться, следует придираться к внешнему виду. В пятнадцатом веке эта истина тоже имела место быть, поэтому Филин промычал что-то бодрое, и принялся с энтузиазмом руководить размещением ополчения в лодке.

И буквально через минуту бодро доложил:

— Мы готовы, княже!

Самарин похвалил ополченцев за оперативность и дисциплину, и вдруг вспомнил, что где-то в деревне остался сидеть взаперти всеми позабытый гонец от Шемяки к царю Ивану Васильевичу. Выпустить? А некогда, да и чёрт бы с ним! Авось покормят сердобольные деревенские бабы…

В опасениях по поводу нападения разбойников Филин оказался прав — на следующий день в устье Цны оно и произошло. Или в устье Мокши, как утверждают карты двадцать первого века, отдающие приоритет этой невзрачной мелководной речке. Но это не важно, а важно то, что с десятка долблёнок начали обстрел из луков без каких-либо предупреждений и ультиматумов. Нападавших даже не смутило отсутствие паруса и вёсел на невиданном в этих местах кораблике, привлекавшим алчные взгляды блеском драгоценных стёкол в полуоткрытой рубке и полностью закрытом кокпите.

Растерявшийся от неожиданности Кукушкин получил стрелу с костяным наконечником в бронежилет с левой стороны, охнул испуганно, и попытался дрожащими руками снять автомат с предохранителя. Как и полагается гуманитарию, он тянул флажок на себя, вместо щелчка вниз.

— Кто вас таких рожает? — Николай оттолкнул мешающего Вадима в сторону и лязгнул о борт ручным пулемётом. — Доктор, исчезни с глаз моих.

Татакнула короткая очередь, и от ближайшей долблёнки полетели щепки. Опомнившийся Кукушкин вытащил из кармана подаренную дядей гранату, и по вдолблённой буквально пару часов назад инструкции выдернул кольцо. Теперь бросить во врага, и… И сведённые судорогой пальцы отказывались разжиматься и отправлять взрывающийся подарок в полёт. Только с третьего замаха, да и то метров на десять. Но новичкам везёт — граната упала на дно чудом прорвавшейся через огонь неопытных ополченцев лодки, где благополучно рванула.

— Твою же мать, доктор! — не оборачиваясь крикнул Николай. — Просил же уйти!

— Да молодец он! — поддержал племянника Самарин. — Коля, вон того хрена прибей!

— Ага, сделаю!

Ещё раз ударил пулемёт, срезая последнего разбойника, и наступила звенящая тишина.

— И недобитков нету, — прокомментировал Филин, уважительно поглаживая приклад автомата. — Дозволь, княже, хабаром разжиться. Оно по старине так полагается.

Вообще-то Андрей Михайлович был уверен, что слово «хабар» появилось в русском языке стараниями писателей-фантастов гораздо позже пятнадцатого века, но возражать против трофеев не стал. Переглянулся с Николаем, и тот кивнул: