Пропавшая кузина (СИ) - Казьмин Михаил Иванович - Страница 19

…Марта Йеске, надо сказать, оказалась весьма симпатичной девушкой, просто до допроса у меня как-то не было времени к ней присмотреться. Сероглазая и русоволосая, с приятной фигурочкой и тихим голоском, она не то чтобы являла собой прямо-таки идеал служанки, но очень сильно к нему приближалась. Темно-серое платье выглядело относительно опрятно даже после нескольких дней, в течение которых Марта его не снимала, живя при этом считай что на улице. Держалась она столь же скромно, как и выглядела, на вопросы отвечала честно и без утайки, но принципиально нового мы от нее почти ничего не узнали.

Когда они вышли из поезда на перрон прогуляться, подошли четверо мужчин. Один, назвавшийся ордонанс-капитаном Мальфи, отозвал госпожу в сторонку, сказав, что у него есть для нее важное известие, другой, представившийся доктором Вайсманом, принялся вводить Марту в состояние подавленности и полного подчинения своей воле. Теперь же, когда монахини сняли это воздействие, Марта могла вспомнить и то, что видела, как госпожу усаживали в стоявшую рядом со зданием станции красно-синюю карету, и то, как именно воздействовал на нее саму этот доктор Вайсман. Доктор Детеринг, кстати, определил действия Вайсмана как трехступенчатую ментальную блокировку, применение которой запрещено императорским эдиктом еще в 1676 году, о чем после допроса и составил официальное экспертное заключение в письменном виде. Двое других мужчин, бывших с «капитаном» и «доктором», просто стояли в стороне, должно быть, загораживая происходящее от взглядов тех, кто в это время находился на перроне.

Доктор Грубер посчитал необходимым пока что оставить Марту в Ландсхуте, а то, как именно предложил сделать это полицмейстер, всем нам показалось идеей, поистине гениальной. Фон Штеккен поговорил с монахинями, те заверили, что мать-настоятельница возражать не станет, и Марту отправили в монастырь. Там она будет сыта, ухожена и пристроена к чему-нибудь полезному, чтобы не маяться бездельем. И ей хорошо, и всем спокойнее.

В самом Ландсхуте полиция тем временем не дремала, и установила, что самозванец, именующий себя ордонанс-капитаном Мальфи, нанял две дорожных кареты. Интересный подход, да… Интересный своей показной глупостью. Именно показной — не мог же Мальфи, будем пока называть его так, не понимать, что эти его действия станут известны полиции, причем довольно быстро. Но зачем-то именно так, по-глупому, и поступил… Нет, когда дурак прикидывается умным, это даже хорошо, потому как его дурацкая сущность все равно всплывет и всего его потуги пойдут коту под хвост. А вот когда умный прикидывается дураком, это уже хуже. Он, гад, провоцирует тебя этим на действие, кторое никакого успеха тебе не принесет. Ладно, ничего другого у нас пока нет. А нет, кое-что есть. У нас есть сведения, что одна их нанятых карет должна была ехать в Регенсбург, а вторая — в Пассау. То есть вариантов всего два…

Глава 10

Мы идем искать

— Но почему в Пассау?! — обсуждение грозило зайти в тупик. Я настаивал на том, что Катарину увезли в Пассау, Альберт утверждал, что в Регенсбург, а доктор Грубер полагал, что нужно не гадать, а дождаться первого ответа на посланные фон Штеккеном запросы и строить дальнейшие планы в зависимости от того, каким этот ответ будет и откуда он придет. Причем самое неприятное положение в завязавшейся дискуссии было у меня. Я-то точно знал, что похитители увезли добычу именно в Пассау — спасибо профессору Левенгаупту, уровень моей работы с предвидением заметно повысился. Раз уж оно действовало преимущественно в отношении меня, достаточно было правильно сформулировать вопрос. Поэтому я думал не о том, куда повезли баронессу, а о том, куда мне (соответственно, и нам всем) за ней ехать. А теперь думать приходилось о том, как бы втолковать это остальным участникам нашего предприятия — у них ведь тоже имелись свои резоны.

Альберт считал, что в Регенсбурге похитителям с Катариной проще будет затеряться, потому что сам город намного крупнее Пассау, да и к Ландсхуту он ближе, а потому они оказались бы там быстрее. Доктор Грубер, как мне показалось, вообще всецело полагался на полицию и свою задачу видел в том лишь, чтобы ей не помогать даже, а скорее, не мешать. Хорошо хоть, у нас не было разногласий по поводу происшествия как такового — мы все втроем пребывали в полной уверенности, что Катарину фон Майхоффен похитили, причем ни Альберт, ни доктор Грубер, ни даже я не могли даже предположить, с какой целью.

Наиболее, на мой взгляд, простая и близкая к истине мысль о похищении за выкуп графу с доктором в голову не пришла. Нет, я с ними, конечно этой идеей поделился, но меня не поняли — не бывает здесь таких преступлений пока что. Честно говоря, я уже и сам сомневался, что дело именно в этом, потому что никаких требований о выкупе так пока и не поступило. Впрочем, скорость передвижения и передачи информации тут совсем не та, что в моей прошлой жизни, так что, может, на днях и получим. Кстати, требования эти похитители предъявят, скорее всего, не нам, про нас-то они и не знают пока что, а родителям Катарины. А пока известия дойдут до Восточной Пруссии, а оттуда к нам, пройдет еще больше времени. Затем я вдруг вспомнил об отличии отца баронессы в боях с мятежными поляками и пришедшими им на помощь польскими войсками, после чего вслух предположил, что Катарину могли похитить и поляки. В ответ доктор Грубер логично заметил, что этим проще было бы выкрасть девушку прямо из поместья и тут же увезти ее в Польшу, благо рядом. Хотя вообще такое допущение и доктору, и Альберту крайне не понравилось — уж они-то хорошо знали, что в жестокости и зверствах поляки способны превзойти даже турок, особенно если поверят в свою безнаказанность. Как бы там ни было, мы все втроем не сомневались — Катарину похитили, и похитили умышленно. И все же, как мне заставить графа и доктора отправиться в Пассау?

— Но почему, почему именно в Пассау? — повторил Альберт. Это я что, вслух, что ли, думать начал? Уф-ф, нет, слава Богу, еще в своем уме. Просто мой приятель с некоторой задержкой отреагировал на очередную попытку нажать на него и доктора.

— Потому, Альберт, что уж больно удобное место. С одной стороны — рядом лесистая местность с немногочисленным населением. То есть пленницу есть где держать вдали от людей. С другой стороны — железная дорога, несколько обычных дорог, три реки, можно быстро сбежать в любом направлении. Опять же, рукой подать до австрийской границы, — все эти преимущества Пассау для похитителей я, честно говоря, бессовестно взял с карты, сам-то я в Пассау никогда раньше не был, да и только сегодня узнал, что такой город вообще существует.

— А вы что же, полагаете, похитители попытаются спрятаться где-то недалеко, а не убежать и увезти баронессу как можно дальше? — включился в разговор доктор Грубер.

— Видите ли, доктор, как бы быстро ни передвигались поезд, пароход или карета, телеграмма все равно идет гораздо быстрее, — напомнил я ему очевидную истину. — Я так понимаю, что уже сегодня, в крайнем случае завтра, полицейские во всей империи получат сообщение о преступлении и приметы похитителей. Отсидеться в тихом месте и переждать первую, самую сильную, волну поисков станет для них едва ли не единственно возможным решением. А Пассау и тем более его окрестности подходят на роль такого тихого места куда лучше Регенсбурга.

— Хм, — доктор Грубер задумчиво покачал головой, — а вы, пожалуй, правы… И все же, поиск баронессы и поимка похитителей — это прежде всего работа полиции.

Вот тоже, не было печали… Альберта я бы убедил в конце концов, если бы не доктор Грубер — его непробиваемая вера в закон, порядок и то, что каждый должен делать свою работу, сводила все мои усилия на нет. Ох, уж эти немцы со своим «орднунгом»…

Ладно. Придется ждать, пока фон Штеккену ответят коллеги из Пассау или Регенсбурга. А чтобы ожидание не было таким уж скучным, вернусь-ка я к вопросу о причинах похищения…

Вариант с поляками был бы, конечно, самым неприятным — искать в этом случае, боюсь, пришлось бы не баронессу, а ее обезображенное тело — но его я, поразмыслив, все-таки отверг. Баварская провинция, знаете ли, совсем не похожа на место, где поляк может не то что почувствовать свою безнаказанность, но даже просто на нее понадеяться. Здесь и на остальных-то немцев глядят как не на своих, а уж заговорить на улице по-польски — это все равно что повесить себе на грудь плакат «я чужой и замышляю недоброе», еще и написанный на баварском диалекте, для большей доходчивости.