Глиномесы (СИ) - "Двое из Ада" - Страница 28

— Хвост доделаю и пойду…

— А я вас жду, Сергей… — послышался сзади знакомый голос.

Во дворе стояла тишина — перерыв еще не начался, и Добрынин наверняка просто захотел воспользоваться уединением, выйти с трубкой, посидеть в старом кресле. У него ведь было окно. У Сереги тоже. Именно это время они заняли на консультации. И именно это время теперь было потеряно.

— Илья Александрович! — Серый подпрыгнул от неожиданности, выронив баллончик с краской. Ему стало еще более неловко: таким чумазым он уже давно не появлялся в общественных местах. А здесь еще и перед Добрыниным! И поворачиваться так не хотелось, ведь Зайцев даже не представлял, что творится у него с лицом. — Я… Это… Типа… Это нужно было. Простите, что опоздал…

Добрынин помолчал. Даже затылком Серый чувствовал, как тот рассматривает стену. Рисунок. Выглядывающее из-под хвоста птицы «…МЕСЫ»… Но потом шаги удалились, и скрипнуло кресло, чиркнула спичка. Илья Александрович закурил трубку, так и не удостоив Зайцева никаким ответом или вопросом. Он сделал все, чтобы показать: «Можешь не обращать на меня внимания, я не собираюсь тебя отвлекать, это твое дело». Серый молча поднял баллончик и быстро завершил рисунок, стараясь не попадаться Добрынину на глаза. Хвост укрыл последние следы преступления. А когда студент закончил, нашел валяющийся все это время поодаль рюкзак.

— Я подожду вас у кабинета? — спросил Зайцев, не заглядывая в лицо Добрыни.

— Нет, — остановил его тот. — Вы можете показать мне все здесь, если есть что. Трубка — занятие неторопливое… Пара закончится, и времени совсем не останется. Мы не успеем. Поэтому… подойдите. И прошу, Сергей, я не хочу разговаривать с вашей спиной, — строго добавил он. Серый на такое замечание только вздохнул.

— Здесь же холодно… Ладно… — несмело согласился он. Может, такое решение было и к лучшему. Холод не позволял его носу распухнуть, кровь лилась умеренно, а синяк, возможно, расплылся бы не столь живописным пятном, как мог бы. И Серый развернулся. Перевесил рюкзак себе на живот, послышался резкий звук расходящейся молнии. Скоро Зайцев протянул Добрынину листы с наработками, а после смущенно глядел куда угодно, но не на преподавателя, словно это могло бы спрятать его внушительно разукрашенное лицо. — На первой странице план. Потом введение, фотографии мест, которые хотел бы взять, и список литературы в конце… — Серый шмыгнул носом, загоняя кровавый ком повыше. Но Добрынин даже не стал листать бумаги. Он закусил мундштук и, бросив Серегины черновики у себя на коленях, положил руку Зайцеву на плечо, уставившись ему в глаза. От холодного и безразличного вида не осталось и следа, от садистского настроя — гонять студента в такие-то сибирские морозы — тоже.

— Что случилось? У тебя лицо все в крови… — тон Ильи Александровича сменился сейчас же. Взгляд его опустился ниже, на покрасневшие, почти онемевшие ладони. Добрынин схватил Серегины пальцы, сжал, а потом одним рывком поднялся с кресла и вытряхнул трубку. Зайцев вздрогнул, втянул голову в плечи, все еще ощущая непонятный груз вины. Но больше — шокированный широким жестом. — И руки ледяные… Ты сколько здесь?.. Нет, бегом в корпус, умойся и на кафедру. Я сейчас приду…

Зайцев хотел было что-то возразить, даже поднял руку в противоречащем жесте, но он был слишком смущен тем, что Добрынин до него дотронулся. Это стоило поступка. Он готов был каждый день защищать честь Ильи Александровича только ради того, чтобы он вот так вот просто проверил, насколько холодны ладони, или отнесся к нему теплее обычного. Серый замерз. Не только от того, что холода на улице пробирались под одеждой до самых костей. Просто замерз. Жаль было, что он побитый мальчишка в Добрыниных глазах, а не настоящий герой.

— Я к вам вовремя пришел. Не хотел опаздывать, извините, — обронил Зайцев напоследок и отправился на кафедру, прихватив рюкзак. Молнию застегнуть действительно не удавалось, пальцы онемели, но почувствовал это Серый только сейчас.

Умылся он быстро. Долго отогревал руки под струей горячей воды, которая казалась удивительно прохладной. Высморкался, бросил взгляд в зеркало и ужаснулся: вид был определенно жалкий. Подбитый глаз в тепле помещения начал опухать и заплывать, нос становился похожим на картошку. Кровь идти перестала, но Серега на всякий случай захватил с собой парочку одноразовых полотенец. Возвращаться к Добрынину ему хотелось и не хотелось одновременно, но пришлось. Совсем скоро он постучал на кафедру.

— Можно?

На ней в этот раз по счастливому стечению обстоятельств было тоже пусто. Но Добрынин встретил Серегу так, что хватало на троих.

— Садись, — и Зайцев уже сидел, не успев сделать и шагу. В руках у него оказалось полотенце с завернутым в него пакетом снега, а на столе прямо перед носом — чашка горячего чаю, лимон и мед. И Добрынин уже оказался напротив, и смотрел на Серегу так мучительно-виновато, словно готов был в придачу к уже сделанному уронить к его ногам бездыханные тела обидчиков и вообще весь мир, лишь бы только раны тотчас зажили, а простуда прошла стороной. Илья Александрович ничего не спрашивал, но всем своим видом продолжал повторять только один вопрос: «Что случилось?»

— Вы посмотрели мои наработки? — перевел тему Серый, прижимая к лицу лед и морщась. — Хотелось бы, чтобы вы посмотрели, я никогда не учился всю неделю…

— Я посмотрю… — нехотя ответил Добрынин. Он замялся, но потом все же открыл безвременно отложенные листы. Следующие десять минут Илья Александрович читал — но нет-нет да бросал взволнованные взгляды на Серегу. А Зайцев молился, чтобы он прекратил, а то хороший человек в нем сломается перед чудесной перспективой изобразить более битого, чем он есть, и выудить побольше заботы.

— Я сам сделал фотографии… — пояснил Зайцев и перенес анестезию на нос. — И уже точно уверен в том, что и как… А что дальше надо? Уже рассматривать стили и чертить?

— Да… да, мне нравится. Я нашел для тебя несколько похожих проектов за рубежом, ссылки отправлю… А здесь кое-какие рекомендации к теоретической части работы, — Добрынин (к счастью, теперь уже точно переключившись на Серегину работу) выудил несколько листов из собственной папки и протянул их в ответ. — А то, что ты сдал сегодня, верну тебе со всеми комментариями завтра. Зайдешь в перерыве. Хорошо?

— Да, — тихо ответил Серый, шмыгнув носом как-то особенно жалобно. — Зайду… если совсем не раздует… — Кажется, хороший человек сломался сразу же, как вектор внимания Добрынина сдвинулся. И стыдно-то как было себя так вести! Зайцев взгляд отвел, губу прикусил. — Все, уходить мне тогда, да?..

— Если не сможешь прийти, напиши мне, я все пришлю… — Добрынин смягчился еще сильнее. И вновь по одному зову все его взгляды были прикованы к Сереге. Сквозь суровый внешний вид прорвалось что-то истинно родительское — вылечить, пожалеть, подуть на ушиб. И, видно было, в такой ситуации ни о какой субординации Добрыня думать всерьез не мог. — И не спеши никуда. Видишь, сегодня никто сюда не торопится — методистка наша на больничном, остальные — кто где. Лучше пей чай. Тебе надо согреться…

Серега улыбнулся и приступил к чаю. У этого, правда, был побочный эффект — о себе тут же без желания Зайцева дал знать его разбитый нос. Хлюпать и шмыгать он стал куда чаще, хотя кровь больше не шла. Да и бровь раздувать перестало.

— Холодно потому что, наверное. Никому не хочется выходить из дома… — задумчиво произнес Серый. И голос немного сел от горячего. — Вы не думайте, я хорошо сдам у вас диплом. Ну, если что… Я о том, что сам опаздывать не хочу. И филонить не буду. Не переживайте, я не буду вас подставлять…

— Я не переживаю, Сергей. За тебя я не переживаю… — улыбнулся Добрынин в ответ. Он еще ненадолго задержал взгляд на Серегином лице, а после вновь начал разглядывать его фотографии, тревожно теребя ус. Они молчали. Зайцев тихонько прикончил свой чай и какое-то время просто гонял его остатки по дну чашки. Расставаться не хотелось.

— Та птица, которую ты нарисовал… Во дворе… — вдруг зазвучал Илья Александрович. — Тату-студия — это в большей степени интерьер, но на стенах таких старых зданий, которые ты выбрал, можно было бы выбить место для граффити… да? Оформить вход. Сделать салон узнаваемым и заметным даже на сером пейзаже. Ты об этом думал?