Антология советского детектива-46. Компиляция. Книги 1-14 (СИ) - Хруцкий Эдуард Анатольевич - Страница 47

— Кажется мне, не до конца поработали. А, Косов?

— Конец будет, когда вышку получу, — хмуро усмехнулся тот.

— Такой, значит, план себе наметил?

— Планы насчет нас — это по вашей части.

— Вернемся к той краже, — невозмутимо сказал Цветков. — Опять, значит, на себя всю вину взял? Глупый ты, святой или трус?

— Мое дело!

— Оно и других кое-кого коснулось.

— Мое! — гаркнул Косой, теряя самообладание. — И не лезь!.. В душу, говорю, не лезь!.. Нет у меня души! Нет!..

— Ты что подумал? — спокойно спросил он. — Я сказал, что других коснулось. И это не только тот, кого ты не назвал. Это еще один человек. Кроме матери, конечно.

— Интересно даже…

— Это та, которую ты любил, Косов. Однажды в жизни все-таки любил. А она…

— Нет!.. — в новом приступе бешенства закричал Косой. — Нет баб!.. Одни… — он грязно выругался. — Других нет!

— Амба, начальник. Больше говорить не буду. Хоть трупом делай.

— Трупы делаешь ты.

— А я, может, и сам труп!

— Нет, ты живой, — медленно произнес Цветков. — Из тебя, может, и что другое удастся сделать. Как сам решишь.

— На встречу с кем в Москву приехал?

— Войну нервов объявил? Слаб ты для этого, Косов. Ну, а если я тебе сам скажу, с кем встреча должна была состояться, тогда как?

— Так, — протянул Цветков. — Не хочешь, значит, говорить?

— Может, бить будете? — спросил вдруг Косой. — Глядишь, я и подпишу чего надо.

— Это, милый, били те, кто считал, что признание — все, других доказательств не надо. Давно это было.

— А теперь, значит, наоборот, признание — ничего, так, что ли?

— Почему? Признание признанию рознь. Вот ежели ты признаешься, чтобы душу свою очистить, новую жизнь начать, как у всех людей, это — да, это одно дело. Ну, а если признаешься для хитрости или от страха — это другое. Такое признание меня не интересует, прямо тебе скажу.

— Стоит запомнить.

— Ясное дело. И еще стоит подумать. Хорошенько подумать. Жизнь не копейка. От нее можно много радости получить.

— Это по-разному каждый понимает.

— Оно конечно. Одному радость детей учить, другому — сталь варить или, допустим, урожай снимать. И за все, обрати внимание, почет от людей, уважение. Почему? Потому польза для других от его жизни, а ему — от их. Так у нас жизнь устроена между людьми.

— Да-а… А третьему радость — воров ловить.

— А как же? Покой для жизни каждого важен, своей и близких. Близких! Потому человек еще и семью заводит, любимую, детишек. Это в крови у человека. Так ведь?

— Только не у всех получается.

— Нехитрое дело. Помни: жить за счет беды и горя других людей — от этого радости тебе никогда не будет, Косов. Никогда! Справедливость — вот закон жизни.

— Дождешься ее от вас, справедливости этой! — зло бросил Косов.

— Ты ее не хотел сам. По первому делу ножом ударил не ты. Но ты взял вину на себя и получил срок за другого. Справедливо это? Но виноват был ты сам. Ты видел, как следователь пытался добиться истины? И я видел, по протоколам допросов видел. Ты ему помог? Нет, ты ему мешал.

Косов слушал молча, с безразличным видом. Но под этим кажущимся безразличием Цветков чувствовал острую напряженность. Нет, не безразлична была Косову его судьба, его будущее, совсем не безразлична.

— Второе твое дело еще хуже, — задумчиво, точно взвешивая в уме каждое слово, продолжал Цветков. — Тут ты нарушил справедливость сам, грубо нарушил, жестоко. И по справедливости тебе было отмерено наказание. Не только судом, но и людьми, — и, помедлив, прибавил: — И ею тоже. Любовь, ты ее только чуть-чуть узнал, Косов. А тебе еще жить, может, придется. И все тогда от тебя будет зависеть. Все. Жить-то придется среди людей. А они многое простить и забыть могут, люди-то. Если, конечно, поверят тебе. Если искупишь вину. И любовь тогда встретишь, ту или новую, но встретишь.

Косов молчал, уставившись куда-то в пространство, молчал и слушал. И Цветков понимал: это сейчас очень важно, что он молчит. Молчит и слушает, молчит и думает, думает о чем-то. Это было совсем другое молчание, чем раньше. Что ж, пока пусть будет так.

Цветкова охватила досада: эх, повозиться бы с таким! Справедливость в жизни! На этом многих можно сломать, толкнуть на другой путь. Только бы время покопаться, повозиться с человеком. Вот в колонии, там это можно…

А сейчас у Цветкова была другая задача, самая важная и самая срочная. На свободе Сердюк, он в городе, и он действует. Каждая минута его свободы грозит бедой. Надо искать пути к нему, искать и непременно найти. И кто знает, может быть, Косов поможет в этом. Почему-то Цветкова не покидала эта мысль. Главное — думать и искать. И еще помнить о времени, о часах и минутах, которые могут принести беду.

Была уже ночь, когда он вышел на улицу. Над черными силуэтами домов с погашенными окнами среди туч плыл багровый диск луны, словно охваченный изнутри дымным пламенем. «Как война», — вдруг подумал Цветков и почему-то сразу вспомнил Ваську.

Директор магазина культтоваров Павел Иванович Туликин не мог забыть случай, который произошел с ним года три назад. Не мог он забыть его потому, что в беспокойной и сложной его жизни это был случай из ряда вон выходящий. Так нагло и ловко, а главное, так успешно не действовал еще ни один из его врагов. Правда, это горькое событие спасло его от неприятностей куда более крупных. Но тут следует все рассказать по порядку.

Дело в том, что Павел Иванович, несмотря на свою чрезвычайно импозантную и солидную внешность — это был высокий, полный, медлительный человек с седым бобриком волос, роскошные очки в золотой оправе придавали его холеному, розовому лицу с отвислыми щеками вид почти академический, — несмотря на такую внешность, а также на самые передовые взгляды как в области торговли, так и вообще, которые он неустанно и всюду пропагандировал, Павел Иванович был известен, правда в очень узком кругу, как крупный «делец». В переводе на язык общеупотребительный, это означало «жулик», и притом тоже, конечно, крупный. В некотором смысле Павел Иванович был даже «новатором», или, точнее, «изобретателем» в этой области и стоял у колыбели хитрого способа, названного, может быть, в честь его броской внешности — «очки», еще этот способ назывался «на свободное место». Способ этот приобрел большую популярность в том подполье, где протекала вторая половина кипучей деятельности Павла Ивановича.

Заключался этот способ в ловкой комбинации с накладными в сочетании с небольшой операцией над кассовыми чеками, в результате чего «левый» товар легко пропускался через магазин. При этом помощником у Павла Ивановича был лишь один человек, продавец Мотков, и то лишь частично, в границах самого необходимого, посвященный в это тонкое и деликатное дело. Сдержанность Павла Ивановича в отношении Моткова объяснялась еще и тем, что тот был человеком неустойчивым и недалеким. Больше того, Павел Иванович подозревал, что Мотков занимается и еще какими-то делишками, что было крайне нежелательно и по поводу чего Павел Иванович не раз строжайше предупреждал его. Но, к сожалению (конечно, только для Павла Ивановича), никого другого из своих сотрудников привлечь к «делу» было положительно невозможно и даже опасно.