Одержимый ею (СИ) - Астахова Яло - Страница 8

Я завидую кисти, которая кармином выводит её губы. Наклоняюсь и целую их.

Нарисованные.

Единственный доступный мне поцелуй…

Я не знаю, сколько времени провожу в студии, рисуя Ингу бесконечное множество раз.

Разной.

Возвращаюсь к себе в счастливом раздрае и у двери кабинета встречаю…её.

Интересно, что заставило Белль саму явится к Чудовищу?

Глазища на пол лица смотрят взволновано и немного…виновато?

— Чем обязан? — рявкаю как можно холоднее.

— Мне сегодня должны звонить родители… — лепечет она, опустив голову и теребя край кофточки,  — по Скайпу…

Что мне начинает не нравиться эта прелюдия. Я вообще их не люблю.

— А я тут причём? — интересуюсь, складывая руки на груди.

— Ну…не могу же я им показать Артёма, — выпаливает она. — В таком состоянии… Будет много вопросов.

— Выход? — подталкиваю её.

— Показать им вас. Вы похожи. Артёма они в лицо не знают.

— О как! — присвистываю. — Здорово вы решили всё за меня. А если я не соглашусь?

Девочка, видимо, в отчаянном положении, совсем не хочет расстраивать родителей. Это похвально. Хорошая девочка. Вскидывает на меня свои обалденные глазищи и говорит:

— А если я вас поцелую?

— Дешевите, Инга. Смелее. На этом аукционе ставки растут. Может, предложите что-то поинтересней?

Она фыркает и порывается уйти: мол, кого я попросила о помощи.

Только рано, детка. Игра лишь началась.

Хватаю её за руку и говорю:

— Хорошо. Но вы будете слушаться. Полностью. Во всём.

Она судорожно сглатывает и кивает.

Кажется, сегодня выдался славный вечер.

Берём ноутбук и идём в гостиную — играть в образцовую семью…

Глава 5

ИНГА

Боже! Во что я ввязываюсь?

Я ведь сейчас в его полной власти и он, действительно, может потребовать от меня что угодно за услугу.  Мне остаётся только уповать на порядочность того, у кого её не может быть по определению. За те пять дней, что прошли с момента сцены в кабинете, Артём столько мне понарассказывал про брата — на фильм ужасов хватит. Оказывается, до того, как получить корону, Пахомов у них в «семье» был палачом и карателем. Это совершенно не удивило меня, учитывая, что он сделал с родным братом.

И вот теперь я сама лезу в пасть чудовищу. Но у меня не осталось выбора, мама последний раз даже обиделась слегка:

— Прячешь от нас своего мужа? Считаешь нас недостойными?

И мне ничего не оставалось, как заверить маму, что они с отцом познакомятся с моим мужем в ближайшее время.

И вот теперь этот муж тащит меня за руку в гостиную, а в другой сжимает ноутбук.

А со мной происходит что-то странное — мне нравится, как ощущается моя ладонь в его, — большой, твёрдой, немного шершавой.

Пахомов устанавливает ноутбук на столике перед диваном, а я сижу на краю этого самого дивана, зажав сложенные ладони между коленями.

— Так не пойдёт, — говорит Пахомов и, оставив компьютер загружаться, берёт меня за руку, заставляет встать и притягивает к себе на колени. — Мы женаты, забыла.

А сколько ехидства в голосе!

Но потом Пахомов делает то, чего я меньше всего ожидаю, и что точно не нужно по сценарию, потому что видеозвонок ещё не настроен, — он бережно обнимает меня за плечи, опаляя жаром, утыкается носом мне в волосы и шумно втягивает воздух.

Нюхает меня, как зверь.

— Ты пахнешь весной, — говорит он, севшим поникшим голосом, — фиалками, нарциссами, чем-то ещё… Я не большой спец по цветам.

Он отстраняется, заглядывает мне в лицо, и в его глазах снова — разбитые льдины.

Палач и каратель, напоминаю своему мозгу, который начинает плавиться от такого взгляда. А ещё в шлейфе запахов, который окружает моего визави, я чётко ощущаю тот, который не спутаю ни с чем, — запах масленых красок.

Он что — рисует? Тогда объяснимы эти пятна на белоснежной рубашке — фиолетовые, коричневые, карминово-красные.

Ну да, у маньяков и убийц бывают весьма эстетные увлечения. А Пахомов наверное ещё какой-нибудь Йель или Оксфорд закончил — уж больно со знанием дела он рассуждает об искусстве.

Но взгляд — неожиданно потеплевший — гипнотизирует. И я тянусь к его щеке, прохожусь пальцами по скуле, спускаюсь на щёку, чуть колюсь щетиной, которая ему очень идёт. Он замирает, кажется, не дышит и прикрывает глаза. И я не могу не отметить преступно-длинные для мужчины ресницы.

Странно, как на него действуют простые ласки.

Скольжу пальцами ниже, задерживаюсь на широких плечах, спускаюсь на грудь. Он — словно античная статуя: каменный и совершенный.

Я веду по руке, вниз, переплетаю свои пальцы с его — тонкими и длинными, такие действительно больше бы подошли художнику, чем бандиту.

Глажу безымянный. И тут меня осеняет:

— Кольцо! — кричу я.

Пахомов немного испуганно распахивает глаза.

— Какое кольцо? О чём ты?

— Обручальное! Мама точно заметит, что его нет. Она у меня наблюдательная.

Он тихо чертыхается.

Я пытаюсь загладить ситуацию:

— Артём спит… я могу снять у него…

Пахомов окидывает меня таким взглядом, будто я сказала ему поцеловать жабу.

— Справлюсь, — говорит он и уходит.

Я нервно кусаю губы, волнуясь: он же вернётся? Он же выполнит, что обещал?

Пахомов возвращается, садится рядом и протягивает мне тонкий ободок белого золота — стильный мужской аксессуар.

— Откуда? — удивляюсь я.

Пахомов ехидно скалится:

— Известно дело — с трупа снял: я же злодей. Прямо с пальцем отрезал. Палец по дороге выкинул.

Но этот раз я не злюсь, как тогда, в день свадьбы, когда плеснула в него шампанским. В этот раз его бравада оседает горечью у меня на губах.

— Не волнуйся, — подбадривает он, — ничего криминального. От отца досталось. — И спрашивает странно глухим и печальным голосом: — Ты наденешь его мне?

Киваю, беру его руку, завожу палец в кольцо.

В этот раз не играет вальс Мендельсона, я — в домашнем костюме, а мужчина рядом со мной — судорожно втягивает воздух.

А потом — он берёт мою руку и целует моё кольцо, будто присягает на верность.

Зачем он это делает? Почему смотрит так отчаянно?

Пахомов переплетает наши пальцы, сжимает мою руку крепко-крепко и упирается лбом в мой лоб.

— Вот теперь мы настоящие молодожёны, — горько улыбается он. — Звони родителям.

Я делаю дозвон, а он снова усаживает меня к себе на колени и проводит носом от подбородка до уха, нежно щекоча и обдавая горячим дыханием.

Мамочка! Папа!

Как же давно я их не видела!

Папа поправляет очки, мама — причёску. Осматривают нас внимательно и строго, особенно, мужчину, который держит меня в объятиях.

И Пахомов снова ведёт себя странно: он словно сжимается под их изучающими взглядами, как студент, которого оглядывает экзаменатор.

Он что — волнуется? Почему? Он же не мой муж, даже если не понравится родителям — не страшно же, я всё равно собираюсь развестись с Артёмом, как тот только поправится.

Пахомов обнимает меня нагло и собственнически.

— Здравствуйте, — говорит он. — Благодарю вас за дочь. — Нежно целует меня в висок. — Она так вскружила мне голову, что мы решили не тянуть со свадьбой.

Он произносит всё это настолько искренне, что у родителей и сомнений не возникает. Папа бы точно почувствовал фальшь — он у меня просто живой детектор лжи.

— Я очень надеюсь, молодой человек, что совсем скоро мы встретимся лично и побеседуем о женщинах и любви.

— Сочту за честь, — вежливо отзывается Пахомов, ещё сильнее, с каким-то отчаянием, прижимая меня к себе.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Что с ним? Почему он так себя ведёт?

Улыбаюсь, ерошу ему волосы… И сама — задыхаюсь. Взъерошенный, с сияющим взглядом он выглядит сейчас таким молодым и таким красивым.

И что самое удивительное — полностью открытым передо мной, без панциря, без брони, без маски крутого мафиози.