Одержимый ею (СИ) - Астахова Яло - Страница 41

Но я прекрасно знаю, что такое стрелять по движущейся мишени на полном ходу. Да еще по российским дорогам!

— Батя, ты можешь поравняться с ними и некоторое время проехать вровень? — спрашиваю бойца, затаив дыхание.

— Валерий Евгеньевич, надо бы их с обеих сторон зажать, чтобы не виляли, суки! — советует смекалистый Бес. Договариваюсь по рации со второй машиной и начинаю маневр.

Хуй кто отнимет у меня Ингу! Больше никому не позволю причинять вред моей семье!

Аккуратно открываю дверь и пробираюсь на крышу своего хаммера. Хорошая машина, много выступающих деталей позволяют держаться на ней почти без усилий. Через несколько минут из гелика по мне начинают палить в два ствола, но у них та же проблема — российские дороги.

 Моя команда тоже не молчит в ответ. Перестрелка такая, что Голливуд нервно поплакивает в сторонке. Эта мысль вызвала бы усмешку, но перепуганная Инга, сжавшаяся в комочек на заднем сиденье, выбивает из меня все веселье. Я сосредотачиваюсь и проверяю в кармане «подарочек». Эта игрушка из последних наработок по борьбе с терроризмом — дымовая шашка выпускает газ, по действию схожий с хлороформом, в машине просто все заснут. А вот пробуждение у всех будет разным и не для всех приятным.

Поравнявшись с геликом, вижу ошарашенное лицо Инги. Моя милая жёнушка боится за меня, переживает. А рядом с ней — мерзкая рожа. Конечно же, Гестапо. Этот урод держит мою девочку на мушке. Открыв окно, он орет мне:

— Только рыпнись, сука, и я её пристрелю!

А вот хуй тебе, ублюдок! С ухмылкой, глядя борзому мудачиле прямо в глаза, достаю из кармана «подарочек». Она выглядит, как обычная граната — ребристый шарик-«лимончик» с кольцом, угрожающей расцветки «хаки», типа боевая. Зубами выдергиваю чеку и улыбаюсь совершенно по-крокодильи, сжимая кольцо в зубах, у Гестапо дергается глаз, забрасываю гранату в открытое окно и тут же стучу по крыше своего хаммера, сигналя своим парням. Обе наши машины синхронно тормозят.

Гелик еще некоторое время едет, но потом, визжа шинами останавливается, все двери распахиваются и прочь от «взрывоопасного» транспорта уносятся бандиты.

 Внутри остается только Инга, которая обернулась и смотрит на меня, закусив губу. Беру на руки, она прячет лицо у меня на груди и шепчет с восхищением:

— Мой муж — Джеймс Бонд!

Я усмехаюсь, целую в макушку и говорю:

— Нет, милая, я — Валера Пахом, а это куда круче.

 В обоих хаммерах ржач до небес!

Потом бойцы выбираются и отстреливают людей Гестапо, словно в тире. Среди стреляющих замечаю и брата. Что ж, вот Темка и прошел боевое крещение! Вырос братишка. Значит, в няньке Пахоме не нуждается.

Отношу Ингу в машину, бережно усаживаю на заднее сиденье, плюхаюсь рядом.

Она берёт меня за руку, взволновано сморит мне в лицо:

— Этот Гестапо — художник в прошлом… Он выставлялся у нас в галерее. Я тогда только практику там проходила. Проходу мне не давал, но я его отшила. И он вернулся отомстить…

Прижимаю к себе, целую нежно, но ревниво:

— О скольких ещё отшитых тобой художниках я должен знать?

— Других нет. И больше не будет. Теперь в моей жизни только один художник — отныне и навсегда…

Мне не хочется отрываться от любимой, но надо поставить жирную точку в эпопее с Гестапо.

…радуюсь, как дитё — тварь удаётся взять живым!

Господи, спасибо за подарки!

Мысленно ставлю зарубку, что надо сделать доброе дело, пора начинать выплачивать моральные долги перед Богом.

Расскажите кому-то другому, что Бога не существует. Бог, карма, Высшие силы, не важно. Быть должником я не привык!

С трудом сдерживаюсь, чтобы не грохнуть ублюдка и довезти его до Егорова живым.

Гестапо рыпается из крепких рук спецназовцев и шипит в мою сторону зло и ехидно:

— Так ты у нас, значит, ментовская подстилка!  Все, Пахомыч, катай завещание!

— Да кто поверит петуху-то против слова авторитета? — не менее зло ухмыляется Темка и припечатывает:  — думал, никто не узнает, что ты транса Лютого трахнул, а потом прикончил бедолагу, чтобы молчал? Погорел ты, Демьяша, за петушару «деды» не впрягутся!

Внутренне я ухмылялся — Темыч совсем, как я! Пусть какая-нибудь мразь вякнет, что мы — не братья.

Отправляю его в ресторан к Егорову и успокаивать родителей Инги. А меня ждёт дело куда более важное — первая брачная ночь. И я сделаю всё, чтобы она прошла идеально, стерев из воспоминаний моей девочки недавно пережитый кошмар.

Теперь мои главные враги — её кошмары.

Твоё Чудовище стало ручным, Белль. И счастливо от этого…

Два года спустя

ЭПИЗОД ПЕРВЫЙ

Это дело тащится уже так долго, что я начал узнавать в лицо в долбанной фирме даже работников нижнего звена на улицах города! Осточертело!

Мы их почти взяли за жопу, не хватало последнего элемента этого пазла.

Нет, я бы и дальше ждал, раз надо для дела, но, увы, в этом ожидании было одно «но». Вполне симпатичное, но мерзкое. Звали «но» Ниночка.

 Я почти неделю выбивал из шлюханистой секретутки ее отчество, но блядинка уперлась рогом: хлопала наращенными ресничками, дула силиконовые губки, крутила отбеленный локон и наотрез отказывалась быть Ниной Александровной, как в паспорте. Мурлыкала, что она Ниночка и строила мне глазки с таким усердием, что я начал опасаться, как бы дуреха не окосела!

Инга, моя драгоценная девочка. Как же давно я её не видел! В целях конспирации я был сейчас далеко от дома и жил один на конспиративной квартире. Еще и курить пришлось бросить. У меня подрастает любимый сынок, и я не хочу травить моего малыша! Лучше брошу сейчас, пока я вдали от них. Но кто ж знал, что невозможность смять в пальцах сигарету, втянуть чуть горьковатый дым станет настолько бесить! Однако я держался на морально-волевых, потому что это было верное решение. Да и не хочу сгибаться раком под давлением гребанной привычки.

Очень помогала висящая в углу моей квартиры-студии груша. Родная, как в зале с парнями. Я метелил ее часто. В последнее время — слишком часто.

Вот сегодня, видимо, придётся опять, потому что…

— Валерий, мне нужна ваша консультация, — раздаётся едва ли не над ухом  визгливый голосок Ниночки, которая никак не хотела понять, что для нее я — Валерий Евгеньевич! Сейчас она почти улеглась на стол, вывалив все свои силиконовые достоинства, которые с трудом прикрывал вырез непонятой обтягивающей и ультракороткой тряпки, должно быть, служившей ей платьем.

Зажмуриваюсь и сжимаю кулаки, чтобы взять себя в руки. Вызываю образ Инги. Моя жена — совершенство. Её фигурка и после родов осталась девичьи-тонкой, лишь в нужных местах добавились приятные округлости. Я очень люблю смотреть, когда она в нашей спальне садиться на край кровати, чтобы поднять руки и поправить копну тяжёлых каштановых волос. Они ниспадают у Инги до самой стройной и тонкой талии. В моей любимой нет ни одного изъяна.

А голос… О, как нежен и певуч её голос. Особенно я люблю его слушать, когда она воркует над Димкиной кроваткой.  Когда она, вернувшись из роддома, впервые при мне взяла сына на руки, я возблагодарил бога, за то, что он позволил мне лицезреть мадонну…

Открываю глаза. Ниночка буквально пожирает меня взглядом. Раздевает. Лапает.

Фу, как мерзко! Неужели мы, мужики, так делаем? Неужели какой-то урод смеет смотреть такими глазами на мою Ингу? Хорошо, что она ушла из этой галереи, где полно похотливых коллекционеров и непризнанных недогениальных живописцев. Но поскольку совсем без дела сидеть не может, да и София Николаева, моя драгоценная тёща, часто гостит у нас, нянчась с Димкой, то Инга взяла себе часы клубной работы в небольшом музее неподалёку от нас. Когда она просвещает там своих юных искусствоведов — я спокоен. Лучше с детками. Это заряжает её позитовом.

— Валерий… — канючит Ниночка, — ну что же вы такой бука?