Грибификация: Легенды Ледовласого (СИ) - Беренцев Альберт - Страница 44

Герман не только убивал и мучил детей, он еще и изучал их. Хрулееву рассказали, что у Германа есть огромный архив информации по местным детям, с фотографиями, описаниями и подробной картотекой. Герман фиксировал все — повадки и привычки детей, особенности их поведения, перемещения масс детей в Оредежском районе.

Все последние дни Хрулеев показывал каждому встреченному им германцу фотографию дочери, но никто не узнал ее. Герман был последней надеждой. Хрулееву больше всего на свете хотелось сейчас влезть на трибуну и объявить всем собравшимся, что он ищет свою дочь, показать ее фото каждому из присутствующих — от первого градуса Блинкрошева до шестнадцатого градуса начальника сортиров Нелапкина. Но этого делать было конечно же нельзя, надо действовать тоньше, аккуратнее.

Здесь на элеваторе любое неверное слово или действие могло стать поводом для отправки в Молотилку. Хрулееву нужно было добиться личной аудиенции у Германа любой ценой. Основная же проблема состояла в том, что единственный человек, который может помочь Хрулееву найти его дочь, больше всего на свете ненавидит детей.

На трибуну тем временем залез человек, и Хрулеев не поверил своим глазам. Человек был молод, тощ, его длинное лицо украшала небольшая аккуратная бородка, он был похож на дядюшку Сэма с американских плакатов в юности. На человеке была поддевка, вырванная из дешевого китайского пуховика. Но удивило Хрулеева совсем не это, а то, что на голове у парня была самая настоящая расшитая бисером тюбетейка. Герман — ордынец? Это выглядело как бессмыслица, Хрулеев ничего не понимал.

— Блядь. Это не Герман, — яростно зашептал стоявший рядом на коленях Нелапкин, — Я не знаю, кто это. В первый раз его вижу. Может быть ордынский посол? Может мы заключим, наконец, мир с ордынцами?

Стоявшие на коленях германцы испуганно и тревожно переглядывались, некоторые что-то шептали своим соседям. Судя по всему, этого ордынца никто из германцев не знал.

Сам похожий на молодого дядюшку Сэма ордынец тоже нервничал и определенно был здесь впервые. Его руки дрожали, глаза у ордынца были круглыми от страха, он с ужасом смотрел то на кол с насаженными органами, то на клетку с детьми, то на Блинкрошева. Хрулеев понимал его, именно эти три вещи и были здесь самыми пугающими.

Блинкрошев не обратил на ордынца никакого внимания, как будто тот был пустым местом. Люба же подошла к ордынцу и быстро и раздраженно зашептала ему что-то на ухо. Хрулеев только сейчас заметил, что ордынец пришел не с пустыми руками, он держал холщовый мешок. В мешке что-то яростно шевелилось. Начальник вод и сортиров Нелапкин тоже обратил на это внимание.

— Че это у него в мешке, а? — зашептал он Хрулееву, — А что, если это филин? Может ордынцы решили подарить нам ученого филина, в знак дружбы народов, так сказать?

Нелапкин, в отличие от Хрулеева, никогда своими глазами не видел ордынских филинов, зато Хрулееву хватило одной встречи с ними, чтобы запомнить этих тварей на всю жизнь.

— Нет, точно не филин, — прошептал он в ответ Нелапкину, — Ордынский филин больше раз в двадцать. Там в мешке что-то типа кошки по размеру.

Но Хрулеев не был уверен, что это кошка. То, что было в мешке у ордынца, агрессивно шевелилось и рвалось на волю, Хрулеев подумал, что засунутая в мешок кошка так активно действовать не способна.

Тем временем на площади стали происходить еще более странные и непонятные вещи. Герман не появлялся, зато стоявшая на коленях ближе к середине толпы девушка вдруг подняла вверх руку и приветственно, но робко помахала в сторону трибуны.

Все уставились на нарушительницу порядка, на площади воцарилась тишина. Хрулеев взглянул на девушку, и сердце у него сжалось. Конечно, эта молодая девушка не могла быть его дочерью, она взрослая, она блондинка, волосы у нее коротко стрижены и на ней розовая толстовка, а не фиолетовая, как на Юле. Но Хрулеев вздрогнул, увидев цифры на толстовке девушки. 26/93 — те же самые цифры, что были в тот страшный день на одежде у его дочери.

Еще год назад эти цифры были самыми популярными в стране, их рисовали на куртках, на автомобилях, на значках и даже на бутылках водки и коробках с видеоиграми про Президента. Расшифровывались цифры очень просто, 26 — это инициалы Президента, а 93 — указание на 1993 год, когда Президент подавил Грибной Мятеж и начал грибификацию мира. Когда-то в таких толстовках, как у этой девушки, ходила половина всех женщин страны.

Сейчас все смотрели на помахавшую рукой блондинку. Ордынец весь трясся, Блинкрошев выжигал девушку своим шизоидным взглядом, в мешке у ордынца продолжало что-то шевелиться. Хрулеев понимал все меньше.

А потом он испугался по-настоящему. Пока все были отвлечены странным поступком блондинки, Хрулеев вновь взглянул на клетку и осознал совершенно ясно, что единственным, кто совсем не заинтересовался девушкой, был пленный мальчик.

Мальчик все так же стоял, вцепившись руками в рабицу, и смотрел он не на девушку в розовом, а прямо на Хрулеева. Хрулеев вдруг понял, что это не иллюзия и не оптический обман, этот проклятый мальчик действительно смотрит не него, не отрываясь, уже минут десять, с тех пор как Хрулеев пришел на площадь.

Хрулеев запаниковал, чтобы отвлечься, он вновь взглянул на трибуну. Там все еще происходило нечто непонятное, сейчас Люба помогала блондинке в розовой толстовке залезть на трибуну. Теперь на трибуне уже было пятеро — Люба, Блинкрошев, ордынец, блондинка и какая-то тварь в мешке у ордынца.

Блондинка подошла к ордынцу и они поцеловались, а потом оба покраснели, как школьники на первом свидании. Люба ухмыльнулась, Блинкрошев почесал пузо, стоявшие на коленях германцы ахнули и зашептались. Происходило что-то немыслимое, прикасаться к представителям противоположного пола на элеваторе было строжайше запрещено, а за поцелуй вообще можно было отправиться в Молотилку.

— Это что еще? То есть ордынцам наших баб лапать можно, а нам — нельзя? — возмутился шепотом начальник водоснабжения и сортиров Нелапкин.

Хрулеев хотел ответить, но в этот момент на трибуне появился еще один человек.

Хрулеев: Простить вождя

10 октября 1996 года

Балтикштадтская губерния

Все разговоры сразу же смолкли, а Хрулеев понял, что он ошибался все это время, что на флагах и эмблемах германцев изображен совсем не Достоевский.

Но эта ошибка была простительна, Герман действительно был похож на Федора Михайловича, хотя это сходство и было чисто косметическим и поверхностным. По крайней мере, борода у Германа была такая же, как у Достоевского, неаккуратная и курчавая, но густая, типичная русская борода консерватора и почвенника. Прическа тоже была похожей, как и цвет волос, разве что Достоевский был несколько плешивее Германа.

Но в лице настоящего, а не нарисованного на флагах и эмблемах, Германа никакого сходства с Достоевским не было. У Достоевского, как всегда казалось Хрулееву при взгляде на его портреты, в лице было что-то монгольское, уголовное и дикое. Физиономия Германа была полной противоположностью, в ней не было ни капли чувственности или дикости. У Германа было лицо английского лорда или профессора Оксфорда, умные глаза стального цвета смотрели через овальные очки холодно и спокойно.

Роста и телосложения Герман был самого обычного, зато примечательным был его наряд. На Германе был очень старый и потертый макинтош цвета мочи почечного больного, и как раз этот макинтош действительно делал его похожим на Достоевского со знаменитого портрета кисти Перова. Еще на Германе были серые штаны, подпоясанные куском бечевки и стоптанные в хлам ботинки. Под макинтошем у Германа не было ничего, только исключительно волосатая впалая грудь и тощий живот. Но густой черный волос, которым заросла грудь Германа, все же позволял прочесть набитую на всей площади груди татуировку, извещавшую, что ДЕТИ — ЗЛО.

Герман кивнул ордынцу и пожал руку Блинкрошеву, стоявших на трибуне блондинку и Любу он проигнорировал. Хрулеев заметил, что пожимая руку Блинкрошеву, Герман чуть поморщился, вероятно, от начальника бухгалтерии несло алкоголем. Потом Герман решительно прошел к самому краю железной трибуны, и Люба подала ему маленькую черную коробочку, на которой горела красная лампочка.