Мой плохой босс (СИ) - Шэй Джина "Pippilotta" - Страница 46

Мне легче. Мне гораздо легче на самом деле. Мне кажется, что меня накачали свежим гелием и отпустили в небеса. И я лечу, все выше, выше, радостная такая, ничем не обремененная…

Свобода. Свобода от дерьмового Верещагинского характера, от его перепадов настроения, с утра «хочу» — к вечеру уже «не буду», от непрерывной нервотрепки и всех остальных его выкрутасов.

Свобода…

От вечерних отчетов, во время которых удовлетворение Верещагина обеспечивало мне отличное настроение на несколько дней.

От темных глаз, глядящих на меня сверху вниз, от теплых губ, вышептывающих «моя госпожа» в промежутке между поцелуями, достававшимся пальцам моих ног.

От сладкой кожи под моим языком, от моего паршивца, который на вкус — как шоколадное мороженое.

Я сбрасываю звонок, как только папа говорит: «Ну, все, пока», — и утыкаюсь лицом в простынь, впиваясь в темную ткань зубами. Жмурю глаза так долго, пока разноцветные точки не перерастают в крупные цветные пятна.

Я знаю, что все я сделала правильно. Не было у меня никакого смысла оставаться рядом с ним, после всего того, что он натворил. После того количества моих правил, что он нарушил. Не было смысла продолжать видеть в нем кого-то более достойного, чем он есть. Никаких моих чувств он не достоин. Особенно — тех, что у меня уже имелись.

А как Нижний… Как Нижний он мне просто не подходил. Слишком импульсивен и нестабилен, я это смятение на дух не перевариваю. Понимаю, это вроде как нормально, но все равно не терплю.

Это все звучит так правильно, так логично…

Остается один только вопрос — почему мне самой так хочется повеситься сейчас? Почему такое ощущение, что если я и наказала кого-то, то только саму себя.

Ненавижу тебя, Верещагин…

Ненавижу!

Мир продолжает тикать. Не очень ровно, в своей манере — то запаздывая и растягивая самые дурацкие дни, то старательно сминает какие-то более важные и значимые в один невнятный, но очень плотный комок событий.

И все-таки он тикает…

Вопреки тому, что каждый день мне приходится вставать с постели и менять в очередной раз искусанную наволочку.

Новую вакансию я себе нахожу довольно быстро. Все-таки опыт работы и образование не пропьешь. Нахожу вакансию, прихожу на собеседование, отвечаю на вопросы. В какой-то момент понимаю, что слишком агрессивно огрызаюсь на эти идиотские вопросы несчастной девушки-эйчара. И что не она их выдумала, не она виновата.

Собеседование я выдерживаю чисто из принципа, но потом — когда мне перезванивают из этой фирмы я не беру трубку. Понимаю, что охренела и зажралась, но не хочу. Не сейчас. Не готова я. В конце концов, у меня есть сбережения, у меня есть расчет, и я могу себе позволить пару недель безделья. Хотя, приличные люди это называют отпуском!

Итак, пара недель тишины. На одну из недель я вышвыриваю бездумно деньги и уезжаю в Прагу. Бежать так бежать. Не на край света, а туда, где гуляш приличный. Почему я выбираю именно Прагу?

Потому что я совершенно осознанно пытаюсь выжечь одну боль другой болью. Я же помню, с кем именно я облазила все дальние улочки этого дивного города, и как долго, вопреки тому, что сама влюбилась в его архитектуру, не возвращалась. Хотя скучала.

Ведь говорят же, что самый страшный пожар нужно тушить встречным огнем, да?

Нет. Не работает.

Я блуждаю по узким улочкам, по дальним улочкам, по самым дальним из восемнадцати пражских мостов. Я таращусь на фрески, на те соборы, названия которых даже местные через раз вспоминают, на эти чертовы арт-объекты и памятники, разбросанные по окраинам.

Я помню, где тут мы с Ивом забивали между камней брусчатки пятирублевик, на счастье, мол, каждый год будем ездить сюда и праздновать дату годовщины свадьбы.

Помню, что фотки с вот этой желтой абстрактной ерундой я чистила с самым жестким остервенением, потому что на ней было слишком много влюбленности и глупости.

Помню, что Ив казался мне таким космическим, таким идеальным, что было непонятно, как без него будет вращаться мир.

Помню…

Все помню.

И это не помогает. Это не делает так же больно, как тот саморез, что сейчас прокручивается в моей груди.

Я выросла. Идеальные мальчики мне уже не нужны. Абсолютное понимание — катится в топку, если мне что-то нужно — я объясняю популярно, что мне нужно. И мир — может крутиться без кого угодно, и уж точно может без того, кого ты по малолетней дурости считала своим единственно возможным, только потому, что он когда-то стал твоим первым.

И первым твоим…

Прошли года, я все-таки стала разбираться в сортах тех спин, которые мне подставляют.

Поэтому я и отказалась от Проши. Потому что да «почти то, что мне нужно», но согласитесь — «почти» звучит не очень обнадеживающе.

Нет никакого идеального варианта, есть только то, что хочу, и то, что не волнует.

В Москву я возвращаюсь еще более не в духе, чем из неё уезжала. Хотя Прага была восхитительна, этого у неё не отнять. Возвращаюсь, и уже выходя из аэропорта ловлю себя на том, что скольжу взглядом по машинам вокруг и очень даже не против увидеть тут пижонский красненький Верещагинский поршик. Ну, а вдруг он решил меня догнать и приложил к этому действительно много усилий?

Нет. Не решил. Я не удивлена, но мне горчит так, будто я неделю жила только на одном черном кофе. И вправду — ему-то зачем? Это у меня двухгодичное безумие никак не купируется, а что у него? Три дня активного взаимодействия со мной?

Я созваниваюсь по двум вакансиям, рекомендованных мне надежными знакомыми. Договариваюсь на предварительные собеседования, причем «через неделю», потому что не так уж мне и горит, чтобы снова в моей жизни появлялся какой-то там босс.

Тем более, что все равно — «тем самым» он уже не будет.

Мир вновь не останавливается от того, что из моей жизни кто-то там исчез. И я не останавливаюсь, просто потому, что не имею такой вредной привычки. Вот только и назад мне оглядываться не хочется. Не потому что страшно, а потому что… Вдруг захочется вернуться?

У меня сводит руки. Руки тоскуют по плети, и все мое нутро с каждым днем все сильнее сводит голодом, но это орудие моего «труда» так и остается в глубине шкафа. И я, да, созваниваюсь с владельцем клуба, который хочу использовать для себя как новое место встреч — требования к приватности меня тут особенно порадовали, но…

Но пока — только созваниваюсь. С реализацией этих планов в жизнь я не спешу.

Я не готова. Я еще не готова. Не готова видеть хоть кого-то на том месте, на котором я еще совсем недавно видела Верещагина. На его месте…

Это смешно.

Это, мать его, так смешно, что просто взять и сдохнуть от смеха. Ну, какое это место его? После одной сессии, пары поцелуев и одного полу-секса? Почему уже этим Верещагин занял места в моей жизни больше, чем Проша за год активной практики?

И почему он? Почему?

Нет никаких ответов. Я вроде не дура, умею отличать токсичность от терпимых тараканов, сроду не западала на мудаков, Ив — не в счет, он и не мудак в широком смысле, просто… Просто, он — Ив, сейчас я это знаю.

Но Верещагин — это же оно. Самое что ни на есть оно.

И все же…

И все же как я ни брыкаюсь, как ни плююсь, сколько сеансов саморефлексии себе ни провожу, все равно на двадцать третий день моего условно-досрочного освобождения из фирмы Верещагина, в семь часов утра я нахожусь в одном удивительном баре. Сижу у окна и задумчиво глотаю кофе.

Ремарочка — этот удивительный бар самым удивительным образом находится напротив дома моего бывшего босса.

Не надо комментариев на счет самоконтроля, я и так все знаю!

Я только посмотреть…

Глава 31. Антон

Смальков, как всегда, проходит без стука. Он и раньше не особо церемонился, исходя из притчи “кто платит — тот и музыку диктует”, а в последнее время — и вовсе обурел.

Проходит и встает над моей душой, скрестив на груди руки, смотрит на меня.