Адская кухня - Дивер Джеффри - Страница 7

Сынок пришел в бешенство от того, как легко ускользнул от него этот Пеллэм — Полуночный ковбой. Но он тут же успокоился: ничего страшного не произошло; тут речь шла не об устранении свидетелей и наказании тех, кто помешал ему делать свое дело. Нет, в данном случае это было что-то значительно более важное.

Подняв руки, Сынок вдруг обратил внимание, что они перестали дрожать. Струйка дыма, исчезающий призрак растаяли у него перед самым носом, и ему, бессильному что-либо предпринять, оставалось только закрыть глаза и вдохнуть сладостный аромат.

Сынок долго стоял так, застывший на месте и слепой к окружающему, пока наконец медленно не вернулся на землю. Сунув руку в сумку на плече, он обнаружил, что у него осталось лишь около пинты «сиропа».

Но и этого достаточно, решил Сынок. Более чем достаточно. Иногда хватает лишь одной столовой ложки. Все зависит от того, сколько времени есть в запасе. И от изобретательности. В настоящий момент Сынок располагал всем временем на свете. А в изобретательности, как ему было прекрасно известно, он не уступал лисице.

4

Утро выдалось ветреное.

Надвигалась августовская гроза; и первое, на что, проснувшись, обратил внимание Пеллэм, когда услышал завывание ветра, было отсутствие качки.

Прошло уже три месяца с тех пор, как он поставил свой жилой автофургон «Уиннебаго» на стоянку в Уайт-Плейнс и на время расстался с кочевым образом жизни. Целых три месяца — но Пеллэм до сих пор чувствовал себя неуютно в кровати, где ему в спину не втыкались вылезшие из матраса стальные пружины. В такой сильный ветер фургон должен был бы раскачиваться словно судно в шторм.

Пеллэм также до сих пор не привык к тому, что ему приходилось выкладывать полторы тысячи долларов в месяц за навязанную ему крошечную однокомнатную квартирку в Ист-Вилледже, главным достоинством которой была ванна на кухне. ("Это называется «битчен»[6], — заявила ему агент бюро недвижимости, забирая чек с комиссионными и арендной платой за первый месяц; при этом у нее было такое выражение лица, словно Пеллэм задолжал ей за несколько месяцев. — В наши дни клиенты сходят с ума по таким квартирам.") Четвертый этаж без лифта, на полу линолеум грязно-коричневого цвета, зеленые крашеные стены, как в больничной палате Этти Вашингтон. Но больше всего Пеллэму хотелось выяснить, откуда этот запах?

За несколько лет натурных съемок Пеллэм работал на Манхэттене лишь несколько раз. Местные киностудии в основном позакрывались, и, к тому же, из-за высоких ставок на разрешение осуществлять съемки Манхэттен, который можно увидеть в большинстве фильмов, это, как правило, Торонто, Кливленд или декорации в павильоне. Ленты, действительно снятые здесь, Пеллэму совершенно не нравились — низкокачественные экспериментальные фильмы независимых продюсеров и пустой ширпотреб. «Дневные съемки: место действия — отель „Плаца“. Ночные съемки: место действия — Уолл-стрит.» Здесь работа специалиста по поискам натуры состояла не в том, чтобы быть третьим глазом режиссера, а лишь сводилась к правильному заполнению нужных документов в мэрии и в передаче по адресу нужных сумм, как над, так и под столом.

Но в ближайшее обозримое будущее Пеллэм не собирался заниматься поисками натуры. Всего месяц оставался до предварительного варианта первого фильма, который он снял за несколько лет, и просто первой его документальной ленты. Фильм имел рабочее название «К западу от Восьмой авеню».

Приняв душ, Пеллэм принялся укладывать непокорные черные волосы на место, размышляя над своей работой. Жесткий график оставлял ему лишь еще одну неделю съемок, после чего три недели должны были уйти на монтаж. 27 сентября истекал последний срок передачи предварительного варианта студии Ю-джи-би-эйч в Бостоне, где Пеллэм вместе с продюсером должны были работать над окончательной редакцией. Телекомпания Пи-би-эс запланировала премьеру фильма на начало весны следующего года. Одновременно Пеллэм собирался перевести фильм на кинопленку, заново отредактировать его и разослать для ограниченного показа в кинотеатрах Соединенных Штатов и Великобритании. Ну а потом участие в фестивалях в Каннах, Венеции, Торонто и Берлине и номинация на премию «Оскар».

Разумеется, так было запланировано. Но что теперь?

Основной темой «К западу от Восьмой авеню» должны были стать жилой дом по адресу Тридцать шестая западная улица, 459 и его обитатели. Но центральной фигурой была Этти Вашингтон. После ее ареста Пеллэм начал беспокоиться, не оказался ли он гордым обладателем двухсот часов увлекательнейших интервью, которым никогда не суждено будет попасть на голубой экран.

Выйдя на улицу, он купил свежую газету и поймал такси.

Громыхающая машина металась на шоссе из стороны в сторону, словно водитель пытался оторваться от погони, и Пеллэм, читая о пожаре, вынужден был крепко держаться за ручку. Перестав быть свежей новостью, пожар быстро потерял ценность, и в сегодняшней газете сообщалось только об аресте Этти и подтверждалась информация, которая уже была известна Пеллэму, — то, что единственным серьезно пострадавшим был Хуан Торрес. Пеллэм отчетливо вспомнил мальчишку. Он брал интервью у его матери, а двенадцатилетний подросток стоял все это время у окна, колотя левой рукой по упаковке подгузников словно по боксерской груше, настойчиво повторяя: "Мой папа, так вот, он знаком с самим Хосе Кансеко[7]. Нет-нет, честное слово, правда, знаком!"

Если верить газете, состояние мальчишки оставалось критическим.

Заметка сопровождалась фотографией Этти, выходившей из больницы в сопровождении женщины-полицейского. На голове у нее творилось черт те что. Блики от фотовспышек играли на хромированных наручниках на запястьях, чуть ниже гипса, на котором поставил автограф Пеллэм.

Этти Вашингтон, бывшей Дойл, урожденной Уилкс, было семьдесят два года. Она родилась в Адской кухне и за всю жизнь больше нигде не жила. Здание номер 458 по Тридцать шестой западной улице было ее домом в течение последних пяти лет. До этого Этти жила в другом похожем здании чуть выше по той же самой улице, которое было снесено. Все остальные дома, в которых Этти когда-либо проживала, также находились в Адской кухне в пределах нескольких кварталов друг от друга.

Этти лишь трижды ненадолго покидала штат Нью-Йорк, причем дважды она ездила на похороны родственников в Северную Каролину. Первые два класса в старшей школе Этти была отличницей, но затем она бросила учебу и попробовала стать певицей в кабаре. Ее карьера продолжалась несколько лет; Этти всегда выступала только в первом отделении перед какой-нибудь знаменитостью. В основном в Гарлеме или Бронксе, хотя изредка ей доводилось поработать на «Улице свинга» — в модных заведениях на Пятьдесят второй улице. Пеллэм слышал старые записи, сделанные на проволоке и перенесенные на магнитофонную ленту, и низкий грудной голос Этти произвел на него впечатление. Затем в течение нескольких лет Этти перебивалась случайными заработками, которых хватало на жизнь ей и ее любовникам, и при этом отбивалась от бесконечных предложений замужества, которые неизбежно сыплются на красивую одинокую женщину, живущую в Адской кухне. В конце концов она все же вышла замуж, запоздало и за самого неподходящего кандидата: ее мужем стал ирландец по имени Билли Дойл.

Непоседливый красавец Дойл бросил Этти много лет назад, прожив с ней всего три года.

«Мой Билли, он просто сделал то, что делают все настоящие мужчины. У них в крови этот дух бродяжничества. Это у них в натуре, и все же нелегко прощать им это. Я думаю, Джон, в тебе, наверное, тоже есть этот дух.»

Пеллэм, снимавший этот монолог на камеру, кивнул, подбадривая Этти. Однако при этом он мысленно взял на заметку вырезать последнюю фразу и сопровождавший ее многозначительный смешок.

Второй муж Этти, Гарольд Вашингтон, утонул по-пьяному в Гудзоне.