Принцессы не прощаются (СИ) - Левина Ксюша - Страница 13

Ты кивнул на мои слова, изучающе посмотрел в глаза, и уголки твоих губ дрогнули. И я дрогнула всем телом от этого момента и его поэтичности.

 — Собой. Смотри-ка, я тебе стал интересн. Мне нравится изучать этот вопрос, — ты навалился на стол локтями, небрежным движением откинул со лба прядь волос и спросил что-то очень странное. — Хочешь, влюбимся в друг друга по уши? Это может быть крутым экспериментом. Что нам мешает?

Глава двенадцатая. Всё смешалось... люди, кони!

Состав и пропорции:

серебряная текила – 40 мл;

апельсиновый ликер – 20 мл;

сок лайма – 40 мл;

лед – 150 грамм.

1. Наполнить шейкер льдом, добавить текилу,

апельсиновый ликер, сок лайма (можно заменить лимонным). Встряхнуть.

2. Смочить края бокала в воде и опустить в тарелку с крупной солью.

Убрать лишнюю соль, чтобы на бокале остался только тоненький ободок.

3. Перелить содержимое шейкера в бокал через стрейнер.

​​​​​​​ Украсить долькой лимона или лайма.

(Коктейль "Маргарита")

 — Хочешь, влюбимся в друг друга по уши? Это может быть крутым экспериментом. Что нам мешает?

 — Я не собираюсь!..

 — Почему?

 — Ты мне не нра…

 — Неправда.

 — Да хватит уже! Ты сам знаешь, что не подарок!

 — Ну, и ты не принцесса.

 — Да не собираюсь я!..

 — Но я тебе нравлюсь.

 — Да с чего ты?..

И ты поднялся над стойкой, сжал мой затылок, притянул к себе мою голову и поцеловал. Бокалы упали и вино полилось на стол, со стола на ковёр. Я начала вырываться, а ты только смеялся мне в губы и очень хотелось тебя укокошить за это вопиющее поведение, но ты вдруг всё прекратил.

 Отстранился, щёлкнул меня по носу и слез со стула.

 — До завтра! — объявил ты уходя и ответ тебе не требовался.

***

 — I really can't stay

Я правда не могу остаться...

 — But baby, it's cold outside

Но, милая, снаружи холодно!

 — I've got to go away

Я должна идти.

 — But baby, it's cold outside

 Но, милая, снаружи холодно!

 — This evening has been

Вечер был...

 — Been hoping that you'd drop in

Надеялся, что ты заглянешь.

 — So very nice

Таким чудесным.

 — I'll hold your hands, they're just like ice

У тебя ледяные руки, давай, согрею.

 — My mother will start to worry

Моя мама будет волноваться...

 — Beautiful, what's your hurry?

Красавица, к чему такая спешка?..

 — My father will be pacing the floor

А отец не будет находить себе места...

 — Listen to the fireplace roar

Прислушайся к треску огня в камине...

 — So really I'd better scurry

Так что я лучше побегу...

 — Beautiful, please don't hurry

Красавица, прошу, не торопись...

 — But maybe just a half a drink more

Ну, разве что ещё бокальчик...

 — Put some records on while I pour

Выбери музыку, пока я разливаю…

Мы допели под аплодисменты трёх калек, но я слишком любила эту песню, чтобы расстраиваться из-за публики. В зале “Simon” были только: Марья Васильевна, уборщица, курил трубку в уголке сам Симонов и некая дама ныла за моей стойкой. Это длилось довольно долго и счёт на напитки не прекращал расти, так что я сама к ней подошла, чтобы обновить коктейль.

- И он... ушёл... - заныла дамочка, сморкаясь в платочек. Я поставила перед ней "Маргариту" и оглядела доступную мне половину тела.

Дама была классической, внешне красивая, но всюду торчит “подкладка”. Платье дорогое, но видно, что не первой свежести. Маникюр есть, но не самый лучший. На одном ногте откололся. Айфон имеется, но шестёрка и экран треснул. Сумочка хороша, но явная подделка, причём такая, что невооруженным взглядом видно. Волосы уложены, но за километр разит лаком и, когда голову поворачивает, причёска не по спине рассыпается, а всей массой движется, как приклеенная. Макияж — отдельная история. По отдельности - всё нормально. Губы накрасила ровно, глаза красиво, но вместе куски соберёшь и выходит трансвестит тайский. И да, помада, явно, не из лучших. Отпечатывается всюду и уже “съедена” на половину.

- А плачешь почему? — спросила я.

 Кто ушёл я знала. Богатенький пузатик Михайлов, друг Симонова. Он тут часто ошивался и пил чистый виски, а на эту тему со мной есть о чём поговорить. Мы могли до закрытия обсуждать разные марки и дегустировать мою “копчёную” коллекцию.

- Я его любила, - обиженно ответила дамочка.

- Лучше б ты себя любила...

- А я и люблю, очень люблю! Я вон, в поте лица... на укольчики, на пилинги... На ноготки... Всё делала, чтобы быть во какой... А он к какой-то... вообще непонятно к кому...

- Дура ты, дура, - пробормотала я, и закрепила "Маргариту", чтобы два раза не мотаться, - Да иногда "непонятно кто", как ты думаешь, себя похлеще тебя любит. Ты пойми. Тут же главное не ноготки и укольчики... А что внутри у тебя.

- А что внутри? - дамочка прижала к глянцевым губам соломинку и на той остался отчётливый жирный след.

- Алиэкспресс внутри, - вздохнула я, кивнула Марь Васильевне, что бар закрыт, и намешала и себе "Маргариту".

 Симонов встал со своего места и медленно приблизился к нам пыхтя трубкой. Дамочка поморщилась, но возражать не смела. У Симонова был слишком презентабельный вид, чтобы ему в чём-то отказать.

 — Что вам налить? — спросила я у Льва Аристарховича. Он улыбнулся, что было такой редкостью, будто солнышко вышло и именно на мою улочку.

 — Да давай то же, что и вы, — махнул он рукой.

 — Ага, только трубку потушите. Я после сотряса.

 — Это навредит?

 — Понятия не имею, — улыбнулась в ответ, глядя, как Симонов вытряхивает содержимое трубки в пепельниц, — Просто давлю на жалость.

 — А вы… знакомы, да? — ноющим голоском пролепетала дама.

 — Да, — крякнул Лев Аристархович. Мне даже показалось, что в его голосе было неодобрение, хотя я бы назвала его падким на доступных женщин…, может, разве что женщин другого класса? — Внучка это моя. Похожи? — я не сдержала улыбки умиления.

 У Льва Аристарховича ко мне была слабость. Не эротического характера, а какого-то отеческого. Я слышала, что у него был внук, но какой-то просто ужаснейший тип. Если баб Мотя про своего рассказывала такие вещи, что я прямо за сердечко хваталась, то тут история была противоположной. Симонов обожал присесть мне на уши на тему своего придурка-внука, который ничего не делает и сидит на его шее, да ещё и неблагодарный.

 — Ой… очень похожи, — залепетала дамочка, — Я сразу поняла… и нос и глаза, — я засмеялась. Симонов — седовласый старик с тёмными глазищами и шнобелем с горбинкой. А я блондинка голубоглазая, с обычным аккуратным носом.

Дама явно хотела отношений. И была готова Симонова любить.

 — А вы интересный…, — пробормотала она. Лев Аристархович перевоплотился в Лёву и навалился на стойку одним локтем, развернувшись к даме всем корпусом.

 — Да ладно!

 — Ага…

 — Староват я для тебя, милочка, — он покачал головой, похлопал дамочку по руке и она залилась слезами в три ручья.

 Мы остались одни, даже Марья Васильевна ушла. Симонов пил виски, я всё ту же “Маргариту”, сидели за стойкой, и я не могла не вспомнить минувший вечер, когда вот так же сидела с тобой за стойкой на своей кухне.

 Я думала о тебе весь день. Нам негде было переписываться, мы не обменивались номерами, а мои услуги бронировал кто-то другой. У меня не возникло истеричной привычки проверять сообщения, но я всё равно была, как на иголках.

 — Как ваш внук? — спросила у Симонова, и тот горестно вздохнул. Начал было набивать трубку, но я строго посмотрела, предупреждая, что делать этого не стоит.

 — Не знаю! Шалопай… Хотел ему часть дел передать, чтобы уже начал мозгами шевелить, а он говорит, мол, мне это не интересно. У меня другие цели!