Жажда наслаждений - Дивайн Тия - Страница 15

— Мы достаточно скоро все узнаем. Через день или два сюда прибудет мистер Гиддонз, нотариус, и привезет необходимые бумаги на подпись. Либо он будет рад видеть Николаса, либо вызовет констебля. Тогда мы все и узнаем.

— Может быть, мы сможем узнать все еще раньше, — сказал отец.

Элизабет устало опустилась в кресло.

— Я не понимаю, в чем твоя проблема. Я была заранее уведомлена обо всем. Я не могу унаследовать титул, но сохраняю солидный доход. Ты получишь все средства для ведения своего бизнеса и сможешь оставаться в Шенстоуне в течение неограниченного времени. Так что именно ты еще хочешь знать?

Отец отмахнулся от перечисления всех этих выгод.

— Нам… нам необходимо узнать, кто он такой, откуда приехал и почему ему понадобился целый год для вступления в наследство.

— А ты спрашивал его?

— А разве нет, еще вчера утром? Он не обратил на наши вопросы никакого внимания, наплевал на наши проблемы и не предъявил нам никаких бумаг, удостоверяющих его права на наследство.

— Гиддонз послал мне все бумаги еще в Лондоне. Николас привез копию письма.

— Черт с ним, Элизабет. Он же не показал тебе копию его свидетельства о рождении. Он может оказаться самозванцем. Что мы все знаем о Николасе Мейси? О человеке, который называет себя Николасом Мейси? Можешь не отвечать. Никто во всей Англии ничего о нем не знает.

— И следовательно?..

— Ты должна разузнать о нем хоть что-нибудь.

— Понятно.

— Обыщи его комнату или что-то сделай. У него должны быть какие-нибудь бумаги, черт побери.

— Где Питер?

— На конной прогулке с Виктором. В поместье прекрасные тропы для верховой езды. Великолепные лошади. Все принадлежит теперь ему. Слышишь, Элизабет? Все теперь его, после того как ты семь лет отбывала наказание в браке.

Еще один удар хлыста. Ее замужество было ее виной.

— Я очень рада, что ты так думаешь, — с каменным лицом сказала Элизабет и подумала: может, так оно и было на самом деле?

— Если бы ты родила сына…

— Господи…

— Послушай, Фредерик, — подала голос Минна, которая никогда раньше не вмешивалась в разговоры. — Во-первых, ты слишком жесток сейчас. А во-вторых, возможно, здесь вина Уильяма.

— Но ведь если бы был сын, то не было бы разговора ни о каком другом наследнике. Я имею в виду, что сын и был бы наследником и никто не задавал бы никаких вопросов. А теперь мы в тупике. Если только Элизабет не предпримет никаких действий.

— Например, обыщет его комнату, — вставила Элизабет.

— Как минимум.

— Ты могла бы это сделать за последние два часа, — заметил он. — Ты же в своем доме, или по крайней мере ты бы могла найти причину, по которой ты попала к нему в комнату, в случае если он тебя поймает.

— Неужели? — иронично сказала Элизабет. — Да, возможно, смогла бы… Я могу сказать, что пришла разделить с ним постель…

— Элизабет! — в ужасе вскричал показавшийся в дверях Питер. Он вбежал и припал на колени у ее кресла. — Где ты была?

— По имущественным делам, — ответила она, благодарная за то, что ее последние слова объясняли все.

— Имущественные дела, — фыркнул Питер. — Моя дорогая Элизабет. Мы тут все говорили о появлении этого… самозванца…

— Я так устала вам всем повторять. Я была должным образом уведомлена. Я просто решила не извещать вас.

— Но кто он такой? Где он был? Откуда нам знать?

Она протянула ему руку.

— Питер…

Он принял ее и поцеловал.

— Я прошу прощения. Я не имею права вмешиваться. Никакого. Я просто желаю тебе блага.

— Я знаю, я знаю, — сдалась она под давлением его пальцев, переплетенных с ее. Она хотела его больше всего на свете… «Не позволяй ему трахать тебя»… Поэтому расспросы о Николасе Мейси и его лицемерных сделках уже не казались слишком большой ценой.

Если бы она только могла поделиться с Питером тем, что она уже знала…

— Пойдем, — сказал Питер, будто читая ее мысли. — Мы покатаемся верхом. Погуляем в саду. Мы слишком сильно на тебя надавили. Тебе сейчас тяжелее всех. Мы же только хотим помочь.

Она позволила ему поднять ее с кресла, провести по залу, вниз по лестнице, затем вывести через переднюю дверь. Она подумала, что он всегда уводит ее от чего-то, вместо того чтобы к чему-то вести.

— Какой великолепный парк, — сказал Питер, когда они начали прогуливаться по дорожке.

— За семь лет я его полюбила больше всего.

И она действительно любила свой парк: длинную, широкую аллею от дома до дороги на Лондон, идущей в миле отсюда, растущие по бокам деревья, живые изгороди и цветочные клумбы, попадающиеся в неожиданных местах. Сейчас Элизабет смогла рассмотреть согбенную фигурку Уоттона, копающегося в земле.

— Бедная Элизабет. К чему привели годы, проведенные в Шенстоуне?

«К тому, что я дождалась тебя…» — слова, которые она никогда не смогла бы произнести.

— Здесь прошла моя юность, — наконец сказала она. — Я получала доход. Солидные средства, которые шли на финансирование разработки нефтяных месторождений в Сибири. Маленький кусочек свободы. Что мне еще нужно?

— Действительно, что же? — Он взял ее руку и поцеловал. — Тебе нужно узнать, действительно ли Николас тот самый человек, которому ты должна уступить наследство. — Он взял обе ее руки. — Мы должны знать…

«Мы… Оказывается, есть „мы“…» — подумала она и, подняв подбородок, рискнула сказать:

— Как хорошо звучит, Питер. Мы… Он прикоснулся губами к ее губам.

— Нам так много нужно сказать друг другу… Не тот поцелуй.

— Да, — прошептала она. Поцелуй был лучше, слаще. Поцелуй Питера.

— Ты должна знать…

— Да… — Она была готова сделать все в тот момент. Питер хотел ее, а, согласно инструкциям, она должна была подчиняться Питеру во всем. Почти во всем.

И вдруг:

— Боже правый, Элизабет. Не совсем прилично с твоей стороны оказаться в чьих-то объятиях так скоро после смерти твоего мужа.

На дорожку вышел Николас, появившийся неизвестно откуда. Элизабет стало неловко при мысли о том, где и с кем он был еще полчаса назад.

— Итак, что ты думаешь о моих конюшнях? — спросил он, обращаясь к Питеру и, не дожидаясь ответа, повернулся к Элизабет: — У меня есть к тебе еще вопросы…

Она бросила взгляд на Питера.

— Твои вопросы не могут подождать? Николас посмотрел на Элизабет:

— Вполне возможно. Вы ведь не сможете нанести существенный вред моей репутации, если будете просто стоять здесь и разговаривать.

Он удалился, и Элизабет заметила, что Питер смотрит ему вслед.

— Я ненавижу его, — выдохнул Питер.

— Я думаю, нам всем он начинает не нравиться, — сказала Элизабет. — Не прошло и двух дней. Я последую твоему совету. Ты прав, Питер. Мы должны знать.

Он обнял ее и поцеловал, и она могла бы поклясться, что Николас за ними наблюдал.

Настало время перейти в наступление, время найти ответы на все вопросы. Ее отец был прав: начинать надо было с того места, где человек является самим собой, — с его спальни. Там она узнает все его секреты и сравняет его с землей.

Но никаких секретов не было. Человек без прошлого ничего не принес с собой в настоящее. Она не нашла ничего, что бы говорило о том, какую жизнь вел Николас в прошлом.

Она нашла только кожаный чемодан, потертый и порванный, лежавший на полке в шкафу рядом с тремя черными костюмами, двумя чистыми белыми хлопковыми сорочками и парой поношенных ботинок, стоящих на дне шкафа.

В покрое и стиле одежды не было ничего экстравагантного. У него не было ювелирных изделий, колец, шелковых галстуков, ночных рубашек.

Нигде в комнате не лежали фотографии, книги, записки, банковские чеки или деньги. Она также ничего не нашла под ковром, под матрасом, за комодом или в нем.

Ничего в карманах пиджаков, в ботинках, в чемодане, даже под потрескавшейся кожаной обивкой.

Как может человек существовать без личных вещей, могущих его идентифицировать?

Николас не существует, разочарованно подумала она. Он мог прийти откуда угодно или вообще ниоткуда. Он мог быть кем угодно, и в его комнате не было ничего, что могло хоть как-то охарактеризовать его, не говоря уже о том, чтобы доказать, что он Николас Мейси. И у нее больше не оставалось времени продолжать обыск — она и так задержалась здесь слишком надолго.