Лакомый кусочек - Atwood Margaret - Страница 8

– А, да, помню его, вообще-то он приятель Клары.

Джо быстро прикончил свой пудинг и спросил у Клары, не требуется ли ей его помощь, но она пропустила его слова мимо ушей, потому что Артур швырнул свою плошку на пол.

– А что ты о нем скажешь? – не унималась Эйнсли, словно взывая к его житейской мудрости.

Джо задумался, устремив взгляд в стену. Он не любил отзываться о ком-либо негативно, я это знала, но еще я знала, что Лен ему не слишком нравился.

– Он неэтичен, – выдавил он наконец. Джо преподает философию.

– Ну, это не совсем справедливо, – возразила я. По отношению ко мне Лен никогда не поступал неэтично.

Джо нахмурился. Он не очень хорошо знает Эйнсли, да и вообще всякую незамужнюю девушку считает легкой добычей, нуждающейся в защите. Раньше он несколько раз вызывался давать мне отеческие советы, а сейчас решился уточнить свое мнение.

– С такими, как он, лучше не… иметь дел, – строго заявил он.

Эйнсли коротко рассмеялась и невозмутимо выпустила струйку дыма.

– Кстати, вспомнила, – сказала я. – Дай-ка мне его номер.

После ужина мы втроем отправились в захламленную гостиную, пока Джо убирал со стола. Я предложила ему помощь, но он отказался, объяснив это тем, что лучше бы мне занять Клару разговорами. Клара расположилась на кожаном диване среди кучи смятых газет и закрыла глаза. И опять мне в голову не пришла ни одна мысль. Я сидела, тупо глядя в центр потолка, на гипсовую лепнину, где некогда, наверное, висела на крюке тяжелая люстра, и стала вспоминать, какая Клара была в старших классах: высокая болезненная девочка, у которой всегда было освобождение от физкультуры. В спортзале она вечно сидела на длинной скамейке у стены и печально наблюдала, как мы, в синих тренировочных костюмах, бегаем, прыгаем и подтягиваемся – словно потные растрепанные девчонки были слишком непохожи на нее, и поэтому наши занятия казались ей забавным развлечением. В нашем классе, среди растолстевших от масляных чипсов подростков, она выглядела как недостижимое олицетворение трепетной и благоухающей женственности, словно из рекламы духов. В университете она приобрела чуть более здоровый вид, отрастила светлые волосы подлиннее и сразу стала вылитая средневековая девушка: она мне тогда напоминала дам в розовом саду, какими их изображали на старинных гобеленах. Конечно, внутренне она была другой, но на мое мнение о людях обычно сильно влияет их внешность.

Она вышла за Джо Бейтса в мае, в конце второго курса, и поначалу я думала, что у них идеальный брак. Джо тогда заканчивал университет, он был почти на семь лет ее старше, рослый, слегка сутуловатый, с непокорной шевелюрой, он проявлял трогательную заботу о Кларе. Их взаимное обожание перед свадьбой было настолько романтичным, что иногда производило комичное впечатление: нам казалось, что Джо способен сорвать с себя пальто и накрыть им грязную лужу, чтобы Клара могла пройти, или пасть на колени и исцеловать ее резиновые сапожки. Все их дети были незапланированными: Клара встретила первую беременность с изумлением, не веря, что подобное могло с ней произойти; вторую – с испугом, а теперь, во время третьей беременности, она впала в угрюмый безвольный фатализм. Говоря о своих детях, она прибегала к метафорам, в которых фигурировали моллюски, облепившие днище корабля, или приросшие к рифам полипы.

Я смотрела на нее и со смущением чувствовала, как меня захлестывает волна жалости к ней; что еще можно для нее сделать? Возможно, предложить прийти как-нибудь и прибраться в доме. Клара, попросту говоря, всегда была жутко непрактичной, она никогда не умела справляться с самыми обычными повседневными делами – считать деньги в кошельке или приходить вовремя на лекции. Когда мы с ней жили в общежитии, она вечно застревала в своей комнате, не в состоянии найти парную обувь или чистое платье, и мне не раз приходилось вытаскивать ее из груды вещей, которые беспорядочно скапливались вокруг нее. Ее склонность к беспорядку вовсе не была активной и творческой, как у Эйнсли, которая по настроению могла за пять минут посеять в комнате хаос; нет, у Клары эта склонность была пассивной. Она просто беспомощно стояла, глядя, как на нее накатывает вал хлама и мусора, не в силах ни остановить его, ни увернуться. И дети у нее были такие же. Ее тело, казалось, совсем ей не подчинялось, оно жило собственной жизнью, не слушаясь ее указаний. Я разглядывала яркий цветочный узор на ее халате для беременных: стилизованные лепестки и усики двигались в такт ее дыханию, как живые.

Мы ушли рано, когда визжащего Артура отнесли в кровать, – это произошло после, как выразился Джо, «аварии» за дверью гостиной.

– Это была не авария, – заметила Клара, открыв глаза. – Он просто любит писать, стоя за дверями. Интересно, почему он такой. Когда вырастет, он будет все скрывать, как тайный агент, или дипломат, или уж не знаю. Скрытный маленький негодник.

Джо проводил нас до двери, неся в руках охапку грязного белья для стирки.

– Приходите к нам снова. У Клары так мало знакомых, с кем можно поговорить по душам.

5

Мы шли к станции подземки в сгущающихся сумерках, со всех сторон доносился стрекот сверчков и приглушенный рокот телевизоров (в некоторых домах за занавесками мы видели голубоватое мерцание экранов), в воздухе висел запах теплого гудрона. Моя кожа скукожилась, словно меня погрузили в кастрюлю с влажным тестом. Я опасалась, что Эйнсли скучала у Клары: ее молчание красноречиво говорило, что она не в духе.

– Неплохой был ужин, – проговорила я, желая проявить солидарность с Кларой, которая, вообще-то, была моей давнишней подругой, не то что Эйнсли. – Джо делает успехи в кулинарии.

– И как она все это выдерживает?! – воскликнула Эйнсли с вообще-то не свойственной ей запальчивостью. – Она лежит на диване, а мужик всем рулит. Она позволяет обращаться с собой как с вещью!

– Ну, не забудь, она на седьмом месяце беременности. И у нее очень неважно со здоровьем.

– Это у нее-то? – возмутилась Эйнсли. – Да она пышет здоровьем! Это у него неважно. Он так постарел с тех пор, как я с ним познакомилась, а это было всего-то четыре месяца назад. Она все соки из него высасывает.

– И что ты предлагаешь? – Эйнсли меня раздражала: она не могла поставить себя на место Клары.

– Ну, ей надо хоть чем-то заняться! Хотя бы чисто символически! Она ведь так и не получила диплома, да? Разве сейчас не идеальное время, чтобы написать его наконец? Масса беременных получают высшее образование.

Я вспомнила, как решительно была на это настроена бедная Клара после рождения первого ребенка: она считала, что просто взяла в университете академический отпуск. Но после второго уже стонала: «Не пойму, что мы делаем не так? Я всегда пыталась соблюдать осторожность!»

Она всегда отрицательно относилась к противозачаточным таблеткам – боялась, что они изменят ее личность, – но постепенно перестала быть столь непреклонной. Она прочитала французский роман (в переводе на английский) и книгу об археологических раскопках в Перу, говорила что-то о вечернем отделении. А в последнее время стала отпускать горькие замечания насчет того, что она «простая домохозяйка».

– Но, Эйнсли, – сказала я, – ты же сама всегда говорила, что наличие диплома ни о чем не говорит.

– Конечно, сам по себе диплом – ерунда, – ответила Эйнсли, – важно, что он символизирует. Ей надо навести порядок в мозгах и в жизни.

Вернувшись в квартиру, я стала думать о Лене и решила, что еще не поздно ему позвонить. Он снял трубку, и, после того как мы обменялись приветствиями, я сказала, что хотела бы с ним повидаться.

– Отлично! – с энтузиазмом отреагировал он. – Когда и где? Только давай в каком-нибудь месте попрохладнее. Я уж и забыл, какая тут летом жарища.

– Тогда тебе не стоило возвращаться, – колко заметила я, намекая, что мне известна причина его возвращения, и давая ему возможность ее обосновать.