Сны Персефоны (СИ) - Белая Яся - Страница 32

Потянулась, поцеловала в лоб, нежно, по-матерински.

Они сидели в зале самого скромного и непритязательного дворца на Олимпе — в доме Гестии. Здесь не было мрамора и позолоты, здесь царили дерево, свежая зелень, необработанный камень. Кому-то может быть показалось бы убого и дико, но не Коре — её собственный дом, затерянный среди зелёных предгорий и священных рощ, выглядел так же.

Гестия вдруг подскочила и затараторила:

— Ой, у меня же есть подарок для тебя. Ещё на родины приготовила, а всё никак не отдам.

Она подхватилась и убежала вглубь комнаты, где стояли различные женские штучки — шкатулки и сундучки. Открыла один из них, достала нечто, полыхнувшее тёплым пламенем, и вернулась к Коре, поднявшейся к ней навстречу.

— Вот, — сказала и немного смутилась, протягивая ей незатейливое украшение — кулон-каплю на медной цепочке. Внутри капли металось и искрилось живое пламя. — Мой огонь, береги его, а он — будет хранить вашу с Аидом семью.

Кора задохнулась от благодарности, на глаза навернулись слёзы — на рождение Загрея ей преподнесли много подарков, дорогих и роскошных. Золото, алмазы, драгоценная глазурь украшали их. Но все они — холодные и пустые. А теплый огонёк, который бился сейчас в её ладони, согревал изнутри, наполнял душу светом и умиротворением.

В этот момент Кора поняла, почему смертные почитали Гестию превыше других — грозных и великих — богов: только она могла преподнести такой неоценимый дар — светлый огонь душевного тепла.

Юная тётушка нежно обняла её и сказала:

— Будь счастлива, дорогая. Тебе достался замечательный муж. А ты — всячески достойная его жена. Я очень рада за вас обоих.

Коре стало так тоскливо: столько долгих веков она мечтала услышать эти слова от матери. Но Деметра до сих пор убеждена — дочь глубоко несчастна в браке, а иначе с «этим» и быть не может. Не переубеждали даже горящие счастьем глаза и цветущий вид, когда Кора возвращалась на поверхность от мужа. И сколько Кора не пыталась переубедить — даже в гости звала, Деметра оставалась непреклонной.

Разомкнув объятия, Гестия отступила и потупилась, тяжело вздохнув. И, наконец, видимо, мысленно решившись, подняла на Кору больные и усталые глаза, мягко попросив:

— Сядь, девочка. Я должна сообщить тебе нечто важное.

Кора присела и прижала ладонь, с зажатым в ней огненным кулоном, к бешеному колотящемуся сердцу — дурные предчувствия её обманывали редко. А сейчас интуиция просто заходилась в крике.

Гестия и сама присела рядом, сложила руки на коленях, сцепив в замок, устремила взгляд в стену, где красовался гобелен с пасторальной сценкой.

— Была и ещё одна причина, почему я не открыла Аиду свои чувства.

Странно, но когда Гестия говорила с Корой о своих чувствах к её мужу, та не ощущала укоров ревности. Может быть потому, что любовь такой женщины, как Гестия, к такому мужчине, как Аид, казалось ей правильной?

— Ты наверняка слышала ту гнусную историю о том, как Приап[1] пытался овладеть мной?

Кора вздрогнула: мать рассказывала ей, смеясь и краснея, тщательно заменяя интимные подробности двусмысленностями, но она уже тогда чувствовала какой-то подвох. И сейчас, глядя в полные печали глаза Гестии, поняла — то ощущение было неспроста.

— Тебе, наверное, рассказали, что когда я уснула после пира богов, этот гадкий развратник полез на меня, но тут заорал осёл, боги проснулись и засмеяли Приапа. И ему, конечно же, не удалось совершить задуманное?

Кора кивнула, чувствуя, как внутри всё индевеет от страха услышать подлинную версию.

Но Гестия, как и полагается огненной богине, оказалась беспощадной.

— На самом деле всё было не так. Это случилось ещё до твоего рождения, милая. Одним словом… — она вздохнула, — мне доказали, что Олимпе позорно быть девственницей, — тётушка произнесла это, глядя перед собой сухими пустыми глазами, и Кора поняла: Гестия злилась бы на такое положение вещей, если бы умела злиться, — и все, кроме, разве что твоего мужа, тайно или явно потешались надо мной. На том пиру Афродита и кто-то ещё из её приспешников, — кто именно, не уследила, но рядом точно вились Гермес и Дионис, — подмешали мне в нектар снотворное. А потом она и натравила на меня своего сына Приапа. Осёл, говорят, орал. О, нет! Кричала я, умоляя о пощаде, а потом — от стыда и боли. Кричал Приап, ликуя и кончая в меня. И хохотали вокруг боги, довольные своей проделкой. Никому из них не было меня жаль.

Кора нежно и сочувственно пожала маленькую ладошку Гестии.

— Я уползла оттуда, еле живая, спряталась в роще и зализывала раны — физические у богини проходят быстро, а вот с душевными всё было куда сложнее. Я понимала, что не смогу явиться на Олимп и видеть всех этих самодовольных мерзавцев, которые так поступили со мной. Кроме того, я поняла, что под сердцем у меня шевелиться дитя — семя гадостного насилия дало плоды. Я не хотела этого ребёнка, не готова была его любить…

Последние слова утонули во всхлипах. Гестия закрыла лицо руками и разревелась, как обычная девчонка, а вовсе никак великая богиня из Дюжины.

Кора обняла её за плечи, прижала к себе и нежно баюкала. Ей снова было неловко, как и в случае с Герой — после наказания той. Неловко и страшно: у неё такая любовь, что и сама Ананка может позавидовать. И наказать.

Гестия же выбралась из её объятий и сказала:

— Не жалей меня, я оказалась малодушной. Двое суток промучившись родами, я всё же произвела её на свет. Она была такой миленькой: светлые волосёнки, глазки-василёчки, и такие умненькие. Казалось, смотрела на меня и всё понимала: что не нужна, что я собираюсь её бросить. Я назвала её Хлоей[2], потому что когда крохотная ручонка коснулась ветки, та покрылась листвой. Возможно, она бы заняла твоё место. Стала бы богиней весны, или побегов, или цветов. Но… ей было не суждено. Кое-как поднявшись на ноги, я выбралась из грота, где пряталась всю беременность, и отправилась к реке, чтобы положить свою малышку на лист кувшинки. И тут из-за группы деревьев выступили… я богиня, но не знаю, как правильно назвать этих существ. Некие сверхбоги, первосилы. Я даже не могу вспомнить сейчас их облик — он менялся каждую минуту. Они сообщили мне, что пришли из Звёздного Чертога, и сказали, что могут помочь, но я должна заплатить высокую цену. «Какую?» — спросила с надеждой. — «Твоё дитя», — сказали они. И я согласилась. Отдала им мою девочку, взамен же они — уж не знаю, как — обратили время вспять, к тому моменту, когда Приап полез на меня. И тогда действительно заревел осёл. Все проснулись и обсмеяли насильника. А я смотрела на них и не верила, не верила, что всё получилось. Что я снова — прежняя. Тогда мне было так хорошо, что я полюбила всех и каждого. Вскоре я и сама поверила: то был лишь дурной сон. Никакого насилия не случалось, никакая Хлоя не появлялась на свет. Только вот как-то пути мои пересеклись с Аидом, и он — всегда видевший больше других, умеющий читать в душе — посмотрел на меня, как-то странно, будто узнал что-то важное, но неприятное. Тогда я убежала от него, выбрав глупый предлог, а потом — старалась держаться подальше. Боялась: вдруг то был не сон, он узнает и осудит.

Гестия согнулась и стала похожа на старушку.

— Я — малодушная, я — плохая.

Кора покачала головой:

— Всё не так. Ты — великодушная и самая лучшая, — она обняла тётушку. — Просто игры богов, порой, бывают жестокими. А потом — вдруг и правда: то был лишь сон, последствие зелья. Ты же сама сказала, что тебя опоили.

Гестия горько улыбнулась:

— Долго я верила, что это так. Пока однажды ветры не спросили меня: «Не знаешь ли ты юную богиню с волосами цвета лунного серебра и глазами, как васильки? Она ходит по миру и ищет свою мать. Говорит, что не помнит её. Только то, что у были тёплые руки и красивый голос». Я так и обомлела. Нет, не из-за описания матери: под него подходили тысячи, от описания девушки. Значит, Хлоя всё-таки существовала.