Боец с планеты Земля (СИ) - Тимофеев Владимир - Страница 40

— Ну, убили, и что? Я-то тут причём? — состроил я удивлённую мину.

— При том, что Барзиний тоже был здесь и ушёл отсюда не позже половины двенадцатого.

— Барзиний был здесь?! В этой комнате?! — на этот раз мне даже не понадобилось играть, мой оппонент сам подставился. Поняв это, он дёрнул недовольно щекой и нехотя пояснил:

— Нет. Он отдыхал в соседнем крыле, и мы подозреваем: ты мог его видеть. А увидев, задумал недоброе, дождался, когда он уйдёт, потом незаметно вышел следом за ним, догнал и убил.

Я засмеялся и поднял примирительно руки:

— Простите, господин надзиратель, не удержался. Просто это и вправду смешно. Я ведь пришёл сюда развлекаться, а не убивать. И я понятия не имел, что господин Барзиний тоже трахает здесь какую-то шлюху…

— Сволочь! Гад! Я убью тебя! — внезапно закричали от двери срывающимся голосом.

Я повернулся на шум.

Сразу трое «шершавых» с трудом удерживали четвёртого, который, похоже, рвался ко мне, чтобы… Хм, а рожу-то он нафига так накрасил? Ну, прямо как баба…

— Успокойся, Рунна́н, — бросил, вставая, Горвий. — Тут уже ничем не поможешь. Смирись.

«Шершавый» с накрашенной мордой ещё пару раз дёрнулся, но потом вдруг обмяк, всхлипнул и… разрыдался… Охранники вывели его в коридор. Честно сказать, я ничего не понял.

Господин надзиратель тем временем дошёл до двери, затем неожиданно обернулся и ткнул в меня пальцем:

— Если расследование покажет, что ты соврал, с тебя сдерут кожу. Живьём.

Сказал и перевёл взгляд на Паорэ:

— А тебя, если выяснится, что ты его покрывала, сварят в кипящем масле.

Дверь затворилась.

Я задвинул щеколду. Вздохнул.

Паорэ так и продолжала сидеть на краю кровати, прижав к груди смятую тунику. Судя по её лицу, она вот-вот была готова расплакаться.

Я подошёл к ней, сел рядом, обнял.

— Я не хочу, чтобы меня сварили… — пролепетала она с дрожью в голосе.

— Не бойся. Ничего они с нами не сделают.

— Ты думаешь?

— Ну, конечно. Мы же ни в чём не виноваты, ведь так?

— Так.

— Ну, значит, нечего беспокоиться, — я притянул её ещё ближе к себе и, чтобы окончательно закрыть скользкую тему, небрежно поинтересовался. — Слушай, а что это за придурок, который тут на меня бочку катил?

— Придурок? Какой придурок? — нахмурилась дама, забыв на мгновение о собственных переживаниях.

— Ну, этот, которого Руннаном зовут?

Вообще говоря, мне было абсолютно пофиг на этого идиота. Просто мне никогда не нравились грустные голые бабы. Мне нравились голые бабы весёлые и затейливые…

Паорэ внезапно фыркнула. Потом прыснула в кулачок. А после не выдержала и, буквально давясь от смеха, принялась объяснять:

— Ой, не могу! Руннанчик! Да просто… ну это же всем известно… этот Руннан, ха-ха, и есть та самая шлюха, которую… ой, сейчас точно лопну… трахал Барзиний…

— Педик что ли?! — невольно вырвалось у меня.

— Да нет, — отмахнулась «развеселившаяся затейница». — Он раньше девкой был, Ру́нной. А Барзиний, тот — да, больше по мальчикам. Поговаривали, он даже своих охранников пялил.

— Тьфу, б…!

Дама опять засмеялась.

— Рунна у архистратига служанкой была и, типа, втюрилась в этого извращенца Барзиния. А тот на неё не глядел, всё больше с «шершавыми» тёрся. Вот она и упросила хозяина, чтоб её тоже того — зашершавили. А архистратиг — дядька весёлый, ему самому интересно стало, что будет. Вот так оно всё и вышло. Девкой племянник не интересовался, а на парня запал. Но чтобы всё было благопристойно, определил её… ну, в смысле, его сюда, в «Сладкий приют». Здесь и встречался с Руннанчиком, раз-два в неделю, чтобы потрахаться.

— Понятно, — я почесал за ухом и посмотрел на часы. — Так, время у нас ещё есть. Что будем делать?

— Ну, ты же за меня заплатил, значит, можешь делать со мной всё что хочешь, — ухмыльнулась Паорэ.

Против таких аргументов я возражать не стал.

— Всё верно. Хочу и делаю.

Сказал и привычно завалил её на разгромленную охранниками кровать…

** *

Шухер по поводу убийства Барзиния приключился знатный. По всему городу только об этом и говорили. Стражи на улицах стало больше. Кроме них по рынкам, борделям и кабакам шастали патрули «шершавых». Немудрено. Как мне рассказали в кудусе, племянник архистратига считался их негласным лидером. Видимо, потому что они воспринимали Барзиния как, пусть и не форматнутого, но своего, которому позволительно драть их даже в мужском обличье. В общем, типичная гомосятина. Ну, прямо как на Земле у западных толерастов: лучшие люди — это меньши́нства, а обеспечивать их должно «традиционное» большинство.

Хрен знает, как к этому относились в самых верхах, но судя по отношению местных властей, в Ландвилии «шершавые» чувствовали себя едва ли не королями. Им позволялось многое: недоплачивать, а иногда и вообще не платить за товары и услуги, совершать мелкие правонарушения, требовать к себе повышенного внимания в ущерб остальным, игнорировать привычные правила и запреты, открыто плевать на традиции, «отжимать бизнес» у мелких хозяев, крышевать средних и даже подменять собой городскую стражу и суд, когда дело впрямую касалось их собственных интересов.

Сказать, что обычные граждане терпеть не могли этих переделанных баб, значит, ничего не сказать. Тем не менее, среди городских богачей, чиновников и старших военных считалось хорошим тоном нанимать себе охрану именно из «шершавых». И в этом не было ничего удивительного. Две «маргинальные» группы, которых не любят во всех мирах и во всех временах — и Флора, как и Земля, здесь не исключение — просто не могли не «сотрудничать». Ведь при любом неблагоприятном раскладе народный гнев, в первую очередь, направлялся — или на захребетников-богатеев, или на уже «доставшие» всех меньшинства…

Из кудуса я не выбирался целых пять дней. Впрочем, не только я. Даниста запретил выходить в город всем «честным убийцам». И это было разумно. В Ландвилии «убийцы» являлись, наверно, единственными, кого «шершавые» старались не задирать. Беспредел с нами не проходил. Нам, по большому счёту, терять было нечего. Каждый наш бой мог оказаться последним, а с кем надо драться и где — без разницы. И в той обстановке, что сложилась в Ландвилии после убийства Барзиния, любая даже самая мелкая стычка между нами и ими легко могла перерасти в большое побоище. Поэтому все данисты во всех кудусах решили не рисковать.

Новости, что творится снаружи, мы получали от вольнонаёмной прислуги и приходящих скрасить наш суровый досуг проституток. Паорэ, кстати, за эти пять дней в нашем кудусе ни разу не появилась. Или «работала» в эти дни в других гладиаторских школах, или, что вероятнее, она сейчас тоже находилась под подозрением, и из борделя её просто не выпускали. Хотя, если честно, именно с ней я пообщался бы с большим удовольствием. Причём, не только интимно. Болтать ни о чём ей, как мне показалось, нравилось не меньше, чем трахаться.

Во время последней встречи она, сама того не замечая, рассказала мне об очень многих ранее неизвестных вещах, и её чисто женский взгляд на жизнь в княжестве прекрасно дополнял уже сложившийся в моей голове чисто мужской. Мало того, в ту ночь, уже под самый конец нашего затяжного «марафона», когда усталость почти пересилила страсть, Паорэ вдруг выдала несколько весьма любопытных мыслей, которые по моему разумению ну просто никак не могли появиться у любвеобильной и глупенькой шлюхи…

Режим самоизоляции даниста отменил только на шестой день, видимо, посчитав, что напряжение на улицах спало и «честных убийц» можно выпускать в город. Вырвавшиеся «на свободу» бойцы тут же устроили несколько небольших потасовок с «шершавыми», но до смертоубийств дело всё-таки не дошло. Спонсорам той и другой стороны это было не нужно, и уж тем более это было не нужно городу. Виновных в смерти Барзиния пока не нашли, любой пустяковый конфликт мог закончиться бунтом, поэтому городская стража стремилась пресекать беспорядки сразу, в зародыше, кто бы их ни организовывал.