Игра наслаждения - Дивайн Тия - Страница 14

Вот она, почти на поверхности, эта тайная точка, ожидающая ласки. Она чувствует приближение этого момента, все ее существо тянется к нему, стремится, рвется… вот, вот, вот оно! Ее тело застыло, сжалось и рассыпалось в конвульсиях неописуемого, нескончаемого экстаза. О, только бы это не прекратилось! Как ей жить, если это оборвется? А ведь Джереми придется уйти, иначе разразится скандал.

«Не думай об этом. Думай о том, как он желает тебя, горит в лихорадке сладострастия. Только об этом, если хочешь удержать его в своей постели».

Где-то пробили часы, и она вынудила себя приподнять голову. Утро было изумительным, Джереми лежал рядом голый, спящий, и, о чудо, одна упрямая часть его тела по-прежнему бодрствовала.

Реджина коснулась своевольной плоти, провела рукой по длинному восставшему жезлу, зарылась пальцами в поросль густых волос у основания.

Скоро, очень скоро ему придется покинуть ее. И что потом? Она не ожидала таких сложностей, когда соглашалась… нет, притворялась, что соглашается быть его содержанкой. Не ожидала того, что последует за этим: грубости, жестокости… изматывающего наслаждения, на которое оказалась способна. Неудивительно, что подобное слияние считалось запретным, тайным, аморальным. В чем-то — поразительно могущественным, в чем-то — болезненным и ранящим. Питай она хоть какие-то чувства к Джереми, наверняка была бы вне себя от горя, когда он уйдет.

Хорошо, что она по-прежнему распоряжается своими чувствами и может играть в наслаждение всякий раз, когда вздумается ему. Если только она не устанет от него. Заманчивая мысль, но ей, кажется, никогда не надоест быть объектом его желания.

«Все вышло как нельзя лучше», — размышляла она, легонько дергая Джереми за волосы. Он выполнил поручение отца, а она, в свою очередь, великолепно отомстила, став его любовницей.

Но игра еще не кончена. Она по-прежнему может притворяться, что одержима Ролтоном. Это заставит Джереми ревновать, пока она наслаждается тем, что он так щедро дает.

Мужчина не колебался бы. И она тоже не станет, особенно теперь, когда узнала, на какие ухищрения идут светские женщины. Награда за капитуляцию — несказанное наслаждение, познания, которым позавидует любая женщина, и могущество чувственности, которому покорится любой мужчина.

Что-то горячее сомкнулось вокруг него, что-то влажное, тянущее за самый кончик его набухшего члена. То, от чего становилось так хорошо, что он не собирался открывать глаза, чтобы не спугнуть удовольствие. Она сосала его, издавая возбуждающие эротические звуки… Значит, ей нравилось то, что она делала. И ему тоже, особенно прикосновения ее неопытных рук, блуждающих по его пенису, трогающих яички…

Дьявол! Этот язык способен зажечь даже петарду. Никто еще не лизал и не сосал его так старательно, с таким энтузиазмом, никто, даже незабвенная Маргерит. Он ощутил, как разбухает, утолщается, напрягается, указывает… прямо туда, в центр этого жара, влаги и ритмического потягивания, прикосновения губ, сжимавших самый кончик пениса.

Он хотел вломиться в нее, еще раз удостовериться, что она может принять его так, как желает она. Но отчего-то покорялся ласкам ее губ и языка. Тело приподнималось, извивалось, тянулось навстречу пульсирующим тянущим движениям. Еще немного… еще… И она приняла его, прямо до бороздки. И он кончил, а она продолжала сосать, пока в нем ничего не осталось. Выпит и иссушен до дна.

Нет. Черта с два она получит все! Не выйдет!

Он вырвался из алчного рта и приподнялся на локте. У нее был такой самодовольный вид, что хотелось оседлать ее объезжать, пока солнце не сядет. Нет. Так долго он не продержится.

— Ложись, — велел он, не придумав ничего лучшего. Уж очень ему не нравилась эта кошачья улыбка. Но Реджина покорно легла, и он подмял ее под себя и врезался в гостеприимную щелку.

Теперь уже он перевернулся на спину, так что она оказалась наверху, и на ее лице появилось выражение восторженного изумления. Он вошел совсем глубоко, нажимая на ее точку наслаждения. Груди свисали перед его глазами, так и маня дотронуться. Она подалась вперед, чтобы предложить их, и он, сильно ущипнув соски, еще раз вонзился в нее.

Реджина содрогнулась. Неужели кто-то еще способен испытать подобное наслаждение? Сейчас она растворится в блаженстве, утонет и никогда не выплывет.

Она выглядела богиней со своими длинными, спутанными, разметавшимися по плечам волосами, энергично работавшими бедрами, круглыми грудками с тугими сосками, за которые позволено держаться простому смертному.

Ему нужно остыть, одуматься. Потребовалась вся сила воли, до последней унции, чтобы оторваться от нее, но, даже уходя, Джереми не был уверен, что сумеет совладать с собой. Ему по-прежнему не нравилось выражение ее глаз, но Реджинальд может встревожиться и явиться за ней: было уже за полдень.

А он был по-прежнему взведен, как курок пистолета, когда спускался по лестнице черного хода, с ним явно творилось что-то неладное. Он все глубже и глубже тонул в трясине похоти. Судя по тому, что он испытывал, было бы неплохо прижать ее к кровати и гвоздить, гвоздить, пока она не запросит пощады. Собственные мысли шокировали Джереми.

О, черт! Подумать только, на что он пошел! Овладеть невинной девушкой и превратить ее в содержанку! Да в уме ли он? И все потому, что она сама напросилась! Долго ли это может продолжаться? Как он мог ей поверить?! Или в самом деле им управляет его член, а не мозги?

Господи, сейчас, пожалуй, лучше всего выпить. Посидеть немного в одиночестве и загасить пламя в крови стаканчиком виски, чтобы укротить разбушевавшегося зверя. Для этого подойдет «Хитон», оплот мужского господства, самый элитарный клуб в Лондоне, где влиятельные богатые мужчины вершат дела нации.

Наилучшее место для человека, желающего поразмыслить над своими грехами и излишествами. И сохранить тот малый остаток рассудка, который в нем еще теплится.

Но этому не дано было случиться. Его сразу осадил квартет престарелых джентльменов, известный как Четверка Сплетников, которые вели книгу пари и перечень светских событий и выдавали любые сведения о событиях и скандалах в обществе с такой натугой и так медленно, словно подвергали несчастного пытке.

Книга пари «Хитона» была куда более престижной, чем в «Уайтсе». Никто, кроме хранителя, не имел права в нее заглядывать, так что имена делавших ставки надежно оберегались. Ничто из записанного в книге никогда не выходило за порог клуба под страхом остракизма, и Четверка Сплетников оберегала ее как драгоценности короны.

Главным хранителем был Бодли.

— А вот и старый знакомый, джентльмены, — провозгласил он, поднимая бокал. — За вас, Гэвидж! Не будем говорить о пари, которое касается Маргерит… И без того ставки взлетели до небес.

Джереми побледнел, но все же мужественно принялся пожимать им руки.

Ставки на Маргерит? После всех этих месяцев? Все еще?

— Как же это мы оплошали? — сокрушался Беркли, мысленно подсчитывая потерянные гинеи. Сумма выходила столь внушительной, что об этом даже думать было боязно. — Когда же вы вернулись?

— Три дня назад. Но вот я здесь, и что теперь?

— Как что, странный вы человек? — вмешался Фоллоуэлл. — Воображаете, будто перестали быть предметом пересудов? Позвольте разочаровать вас: не питайте иллюзий. Даже если мы и не спохватились, любая заботливая маменька в столице уже все рассчитала в ту минуту, как вы ступили на Портман-сквер.

Наблюдение было настолько точным, что Джереми невольно улыбнулся. Любой холостяк был на брачном рынке чем-то вроде заманчивой конфетки, которую каждой незамужней красотке приятно облизать, положить на язык, прожевать и наконец проглотить. Обычно кому-нибудь из них это удавалось без труда.

Такова судьба всякого мужчины, если, разумеется, его не считают средством для излечения невинности. О Господи!

— Кстати, о пари, — прохрипел он чужим голосом, — что там на этой неделе в книге?

— Не поверите!

— А все же?