Антология исторического детектива-18. Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Саксонов Павел Николаевич - Страница 47

Штайнер ошалел от моего нахальства, а я, не давая ему опомниться, принялась руководить:

— Несите сюда кожаный чемодан. Надеюсь, вы нашли ключик от чемодана и вам не пришло в голову взломать замки? Поставьте сюда. А теперь соберите сорочки, которые вы разбросали у комода, и оставьте их в кресле, я потом сложу все аккуратно в ящик. А это еще что? Вы рассыпали мою нитку с жемчугом? Возмутительно! Извольте собрать все жемчужины, их было ровно пятьдесят две штуки, нитка длинная. Надеюсь, я найду здесь ювелирную мастерскую, где жемчуг перенижут. Собирайте, собирайте, вон под кровать штук пять закатилось, не самой же мне за ними лезть? В другой раз будете проводить обыски аккуратнее.

Штайнер безропотно выполнял все мои указания, а потом, решив, вероятно, что мы уже подружились, вкрадчиво заговорил:

— Фрау Елена, ведь бумаги герра Крюднера все равно у вас, хотя я их и не нашел. Я тоже не стану затрудняться доказательствами, поскольку уверен в этом. Они у вас. Продайте их мне!

От неожиданности я выронила из рук стопку уже сложенного белья.

— Что значит — продайте?

— Неужели вам не знакомо значение этого слова? — Штайнер собрал все вещи, которые я только что рассыпала, и снова подал мне с самой дружелюбной улыбкой. — Продайте. Они мне очень нужны. Я должен реабилитироваться в глазах начальства. А вам ведь они, по большому счету, ни к чему. Вы же знаете свою Россию лучше меня — Крюднера нет в живых, и никто не станет возиться с чужими изобретениями, хоть бы весь мир из-за них перевернулся. Патенты попадут в руки ваших чиновников, их положут под сукно и вспомнят о них лет через пятьдесят, когда будут выкидывать накопившийся хлам. Разве не так? Продайте, никому от этого хуже не будет!

Неужели я произвожу впечатление человека, склонного к непомерному корыстолюбию? Если и произвожу, то это впечатление — ложное!

— Вы хоть понимаете, что вы мне предлагаете, господин Штайнер? У нас в стране это называют — продать родину… И сколько же вы мне хотите предложить за мою горячо любимую родину?

Штайнер назвал какую-то сумму в немецкой валюте, но я даже не поняла — много это или мало, потому что мне сначала нужно было бы в уме перевести ее в русские рубли (иначе величину суммы не осознаешь!), а меня обуял неподобающий случаю смех. Может быть, в таких обстоятельствах мне благоразумнее было бы смолчать, так нет же — закусила удила. И неожиданно даже для самой себя я заговорила тоном замоскворецкой лавочницы:

— Ишь ты, родину единственную у меня купить хочет, а сам за каждый пфенниг трясется. Чай не куль картошки берешь, господин хороший, за этакие-то гроши я родину кому хошь продам! Ты бы настоящую цену-то дал, гроши не выторговывал, а то, глядите-ка, так и норовит обвести бедную женщину. Товар-то какой богатый, добротный — страна хоть куда, одних губерний больше семидесяти, реки, горы, леса, пахотные земли, выходы к морям, судоходство, дороги железные! Первый сорт-с. А он такую родину у меня по дешевке взять ладится! Совсем совести нету у этих германских агентов! Обнахалились вконец!

Дружелюбная улыбка Штайнера на моих глазах превратилась в звериный оскал. С перекошенным лицом он схватил со столика свой пистолет и кинулся к двери. Я, уже не сдерживаясь, громко захохотала ему вслед, так и не выдержав своей роли твердокаменного борца.

Если вольно толковать заветы Господа, то Штайнеру можно было бы сказать: «Христианин да не возжелает ни научных открытий ближнего своего, ни патентов его, ни технических разработок его!» Аминь.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

У княгини Доннерсмарк. — Просто Николай Петрович. — Лейтенант Фердинанд фон Люденсдорф, он же Густав Штайнер, чью репутацию мне удалось подмочить. — Скоро вы превратитесь в настоящего аса контрразведки. — Модная новинкаEispalast— любимое развлечение кронпринца. — Осенние листья Берлина.

Званый вечер у княгини Доннерсмарк прошел как нельзя лучше, во всяком случае для меня.

В доме княгини все было поставлено на непривычную для Германии широкую ногу, но при этом во всем выдерживался тонный европейский стиль. На мой взгляд, изумительное сочетание — русской широты с европейской утонченностью и безупречными манерами… Бал показался мне очень красивым — именно такое определение прежде всего приходило в голову.

Елизавета Эдуардовна рассказала, что многие представители высшего берлинского света, включая и послов иностранных держав, предпочитают из практических соображений устраивать приемы и балы в крупных гостиницах, но это гораздо менее элегантно, чем рауты и вечера в частных домах…

В нарядной суете бала первый секретарь нашего посольства Фан-дер-Флит представил мне некоего господина, именовавшегося просто Николай Петрович, даже без фамилии. Этот Николай Петрович и был уполномочен оказать мне посильную помощь.

Честно говоря, за последнее время мои представления о безопасности и доверии людям оказались несколько поколеблены, и только рекомендация первого секретаря помогла мне решиться на откровенную беседу с этим господином.

Он показался мне довольно внимательным собеседником, и разговаривать с ним было легко. Не каждому незнакомцу так сразу и выложишь все свои секреты, тем более, в столь необычном, если не сказать — невероятном деле, как шпионаж. Но я, при всей своей осторожности, вскоре уже рассказывала Николаю Петровичу обо всем как старому другу Особенно эмоциональным по горячим следам получился рассказ о слежке и бездарном обыске, произведенном Густавом Штайнером в моем гостиничном номере, поскольку мои впечатления еще не успели толком остыть.

Николай Петрович усмехнулся.

— Глупый самоуверенный мальчишка! Он никакой не Густав Штайнер, а лейтенант Фердинанд фон Люденсдорф. Его главное достоинство как агента — прекрасное знание русского языка, за что его и ценят. Он из рода остзейских баронов, в семье Люденсдорфов всегда свободно говорили по-русски, хотя еще до рождения маленького Фердинанда Люденсдорфы перебрались в Восточную Пруссию. Лейтенант сохранил кое-какие семейные связи в России, весьма помогающие ему в служебных делах, и был на хорошем счету в германском штабе. Но насколько мне известно, вам удалось-таки здорово подмочить его репутацию и расшатать служебную карьеру.

— Ну и поделом. Я была уверена, что он имеет отношение к смерти изобретателя Крюднера и адвоката Штюрмера…

Николай Петрович пожал плечами.

— Маловероятно. Насколько мне известно, в шпионских играх он обычно на третьих ролях, а решение о ликвидации фигурантов принимают особы иного масштаба. Скорее всего ему было поручено просто доставить украденные документы в Германию, а он от молодого честолюбия принялся проявлять самостоятельность и провалил все дело.

— Так на чьей же совести эти убийства?

— Трудно вынести приговор заочно, остается только строить предположения… Вероятно, фирма Крюднера попала в сферу интересов московского резидента германской разведки.

Московского резидента? Я от возмущения чуть не лишилась дара речи — этот компетентный господин, похоже, предпочитает роль стороннего наблюдателя.

— Боже, так стало быть, вам было известно, что в Москве действует германский резидент, и вы ничего не предприняли, чтобы его нейтрализовать? — строго вопросила я, как только смогла свободно вздохнуть.

— К несчастью, нам о нем ничего не известно, кроме его агентурной клички — Пфау. Для нейтрализации совершенно недостаточно, — безмятежно ответил Николай Петрович.

Я почувствовала некоторую неловкость — со стороны, конечно, легко осуждать и рассуждать, а попробуй-ка отловить резидента Пфау на деле!

— Какая странная кличка! — заметила я, чтобы увести разговор от скользкой темы.

— Ничего странного. Pfau по-немецки — павлин. Ничем не хуже других агентурных кличек. В германских разведшколах ученики сразу по поступлении получают кличку и дальше так и фигурируют под этим именем.