На стороне мертвецов (СИ) - Кащеев Кирилл - Страница 14

В пыли вокруг мертвецов отпечатались следы громадных медвежьих лап.

[1] В нашей реальности витальеры, пираты северных морей, появились в 1391 г., во время осады Стокгольма датчанами. Сперва умудрялись под носом у датчан провозить в город провиант, а потом применили свои навыки, чтобы грабить побережья Балтики. Базировались на о. Готланд. Просуществовали до середины XV века.

[2] Есть многое в природе, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам. (англ. В. Шекспир «Гамлет»)

Глава 6. Знакомство в мертвецкой

Красно-золотистые волны жара колыхались вокруг. Воздух был настолько сухим, что дышать им было невозможно — казалось, в рот и нос набивается горчичная бумага. Язык и горло жгло, кожа горела, не выпуская наружу даже капельки пота. Что, конечно, радовало — приличный человек не потеет. Во всяком случае, на людях. И не срывает с себя одежду, каждое прикосновение которой к измученному телу вызывает волну боли. И не облизывает пересохшие, потрескавшиеся до крови губы.

— Не понимаю, Аркадий Валерьянович, где вы тут обнаружили преступление? — недовольный голос полицмейстера ввинчивался в мозг, как бурав из мастерской Ингвара. — Нападение животного — трагический, но всего лишь случай!

— Шурин рассказывал, у них в Сибири медведи по окраинам бродят. Не знал, что в Екатеринославе также. — хмыкнул отец.

— У вас, ваше высокоблагородие, шурин в Сибири? — с нехорошей многозначительностью протянул екатеринославский полицмейстер.

— Губернатором… — не глядя на них, словно беседуя со стеной, обронил жандармский ротмистр.

Воцарилось молчание, которое, наконец, прервал отец.

— Добыча надкушена, но не съедена. — принялся загибать пальцы он. — Не брошена там, где убита — жертв затащили в дом. И заперли на висячий замок. Сомневаюсь, что это могло сделать животное.

Теперь молчание стало и вовсе долгим.

— Местные могли спрятать. Чтоб их не опрашивали. Фабричные, знаете ли, не слишком законопослушны. — наконец пробормотал полицмейстер.

— Разберемся, Ждан Геннадьевич — сие наша с вами прямая обязанность. Человек ли, зверь — нам ловить. — протянул отец. — Для начала отправьте вашего фотографиста запечатлеть место преступления. После пусть заберут тела в мертвецкую, на ледник. И отбейте телеграфом сообщения во все участки города, чтоб приглядывали — вдруг и впрямь медведь. Цирк у вас тут, случаем, представлений не давал?

— Но… В наших участках нет телеграфных аппаратов! И фотографического у нас тоже… нет. То есть, он был, но… сломался. Фотографист наш им мазурика по голове стукнул, когда тот аппарат отнять хотел.

Тишина стала больше, глубже… тяжелее.

— Насчет ледника все же озаботьтесь. — наконец вздохнул отец. Послышалось шарканье ног и темные силуэты, едва различимые Митей сквозь пляшущее перед глазами горячее марево, стали удаляться. — Я бы хотел побеседовать непосредственно с тем, кто у вас заведует городским сыском.

— Так я заведую! — пробормотал полицмейстер. — И вот… сыскарь у меня в подчинении… тут где-то должен быть… — голоса стихли.

Ледник! Ледник! Медленно, старательно контролируя каждое движение, Митя повернулся к Штольцам. Только не показывать, как ему худо! Светский человек демонстрирует свои страдания если те изящны, пристойны (ну или изящно непристойны!), и могут понравиться дамам. Подлинные страдания следует переживать в одиночестве, не беспокоя других.

— Ежели мы притащили треклятые бутылки, надо их сдать. — сквозь саднящее горло выдавил Митя.

— Извольте не давать моему брату указаний! — немедленно ощетинился Ингвар.

— Как угодно… — Митя коротко кивнул и… зашагал прочь по длинному унылому коридору полицейской управы. Каждый шаг давался с трудом, будто он грудью раздвигал горячий воздух. Ожидающие в коридоре просители любопытно косились, даже средних лет девица, заунывно хныкавшая в углу, смолкла, и следила за Митей жадными, блестящими то ли от слез, то ли от любопытства глазами.

— Митя, куда вы? — всполошился Свенельд Карлович, но тот лишь торопливо выскочил за дверь.

Во всех полицейских управах, какие ему случалось видать… Право, лучше б он столько светских гостиных повидал… мертвецкая была внизу. Лестница попалась почти сразу — с деловым видом Митя ринулся вниз по ступенькам. Парочка городовых уставились ему вслед, но останавливать не стали — Митя не сомневался, что все уже осведомлены, кто он такой, и доложат отцу, куда направился. Ничего, скажет, что заблудился, главное — успеть! Оскальзываясь по выщербленным ступенькам, он почти скатился в полуподвал — и заспешил по темному, едва подсвеченному газовой лампой коридору. Забухшая дверь поддалась со скрипом… Железные столы с желобами для стока — на одном кто-то лежал под рогожей. Через весь зал Митя ринулся к незаметной дверце на другом его конце и… едва не застонал от облегчения, когда в лицо дохнуло морозным холодом. Лихорадочно распахивая плащ, он ворвался на ледник, где рядком выстроились еще зимой вырезанные на реке широкие прямоугольники льда. Промчался по мокрым от таявшего льда решеткам в полу, и рухнул на ледяной брус, не глядя, лежит ли кто рядом!

— О да! Кровные Предки, да, да! — простонал он, ворочаясь и потягиваясь на льду, как Рождественским утром на мягкой перине. По воспаленной коже наконец-то побежали капли — не пота, а талой воды — и лютый жар начал спадать. Дрожа всем телом, Митя прижался лбом ко льду — круговерть пестрых горящих колес перед глазами затихала, он ясно увидел бело-голубой скол, тончайшую пленку влаги, покрывающую лед и… с блаженным вздохом повернулся на бок.

Рядом с ним, на соседнем ледяном брусе, кто-то сидел. Тела на леднике Митя заметил, еще когда врывался внутрь: парочка явных бродяг, утопленник с распухшим лицом… Лежачие мертвецы ему нисколько не мешали — после тесного знакомства с ходячими и даже бегающими. Но мертвец сидячий? Сие уже беспокоило. Медленно, по половинке дюйма Митя начал поворачивать голову. По-турецки поджатые ноги под черной тканью, острые коленки, тощая рука с кривыми желтыми когтями… С хриплым воплем Митя сорвался с ледяного бруса, едва не впечатавшись с размаху в стену.

Рыжая мара ухмыльнулась, скаля острые клыки и… неожиданно участливо проскрипела:

— Убьешь — легче пойдет. И поиск, и зов, и… еще кой чего перепадет. Бонусом!

Чем? А, неважно, наверняка жуть какая-нибудь — чего еще ждать от нежити. Митя еще попятился, вжимаясь в мокрую стену подвала. Мара впервые была так близко. На миг он заколебался… все же в поместье Бабайко они дрались вместе. Кровные Предки, о чем он думает: она же нежить! Не-жить! Он просто должен попробовать!

— А ежели я не хочу? — вызывающе бросил он, медленно-медленно подтягивая из рукава спрятанный под манжетой посеребренный нож.

— Да ладно! — мара издевательски ощерилась. — Вот хотя бы Лаппо-Данилевского убить — и не хочешь? Еще ка-ак хочешь!

Митя замер, а взгляд на миг стал мечтательным. Действительно, если Лаппо-Данилевского… и Алешку! Всенепременно!

— И ведь ничего тебе за это не будет! Тебе — можно. Только тебе и можно… — ее шепот сочился, обволакивал, заворачивая как в теплый платок, добавлял уверенности, гордости, так много уверенности и гордости, что Митя… очнулся.

— Я — не боюсь. — сквозь зубы процедил он. — Я — не хочу! Всего этого! — широким взмахом ладони он очертил ледник с чинно лежащими мертвецами… и позволил ножу соскользнуть в ладонь. — Хочу обычной, уравновешенной жизни светского человека: с конной прогулкой по утрам, обедом у Кюба, и клубом или театром по вечерам. Просто оставьте меня в покое! Кровные Предки, разве я много прошу?

Она странно подвигала плечами: подняла вверх, опустила — похожие на лохматый горб крылья шевельнулись… и в жутких, как провалы в ничто, ямах ее глазах ему померещилось… сочувствие.

— Когда-то я тоже просила, чтоб меня оставили в покое. — без привычного скрежета в голосе сказала она. — В Ее присутствии.[1]

— И что же? — невольно заинтересовался он.