Принцесса для психолога (СИ) - Матуш Татьяна - Страница 13

— Поугрожай мне, — буркнула Юмшан. Но в ее голосе уверенности не было. Свою старшую дочь она и впрямь знала неплохо и прекрасно понимала, что, не смотря на внешнюю, показную покорность, характер у нее как у самой дурной и упрямой козы. Уж если что взяла в голову, так скорее кусок соли зацветет, чем Шекер передумает.

Глава 6 Беглец

Шекер стояла у окна, забранного тонкой, но неожиданно прочной деревянной решеткой. Взгляд ее растерянно блуждал сначала по каменному дворику, выложенному мозаикой, с печью для лепешек и криво подрезанными кустами акации. Потом по выложенному битым стеклом верху каменной стены.

Странно-то как: стена из камня, дом из… песка? Кажется, она что-то перепутала. Не может же такой высокий дом быть сложенным из земли. Или может? Но, если так, то это, наверное, та самая магия. Ниомы магией не владели, разве только чуть-чуть и очень редко. Слышащие разговаривали с духами, но для этого они вдыхали специальные смеси, от которых быстро сходили с ума, старились и умирали.

Интересно — стена специально сложена вот так, криво? Мастер решил, что так будет красивее? Или просто мастеру было все равно?

За стеной на разной высоте поднимались плоские крыши. На некоторых цвела зелень. А с той стороны, где садилось солнце, высился городской вал. Увидев его, Шекер чуть с верблюда не свалилась, спасла только привычка — седлать корабли пустыни ниомы учились едва ли не раньше, чем ходить.

Когда Юмшан сказала, что в следующий раз ночевать будут в "городе", девушка представила себе много шерстяных домов, много верблюдов, много коз. И, конечно, какое-нибудь озеро, потому что даже деревни не строились у колодцев, только по берегам озер. А уж неведомый город обязательно должен окружать большое озеро.

В результате — камень, зелень и… дома из… вот ведь беда, как называлась эта земля? Глана? Глина!

Здесь было прохладно. Шекер покосилась на кувшин необыкновенно вкусной воды с привкусом какого-то кислого фрукта. Не апельсина — еще кислее.

Сразу после того, как они разместились, заняв оба этажа и, кажется, еще парочку соседних домов, хозяин предложил "высокородным царице и царевне" посетить мыльню. Шекер сначала не поняла и испугалась, но потом оценила и блаженство горячей воды и пара, и толстые валики мыльной травы, которые рабыни прокатывали по всему телу и от этого оно наполнялось томной, ленивой негой. И душистую мазь, которой Шекер старательно намазали ступни, особенно — пятки. Оказалось, что здесь очень ценится, если у женщины кожа нежная именно на пятках.

Шекер в мыльне долго не выдержала — от жара и резких запахов закружилась голова и стало сильно биться сердце, и рабыня сказала, что проведет ее в комнату.

А вот Юмшан осталась. И, кажется, скоро ее можно было не ждать. Судя по взглядам, которые бросал на нее один из здешних… охранников? Воинов?

Шекер и в голову не пришло осуждать мать. Калаф был для нее скорее царем, чем отцом, и таких, как Юмшан у царя ниомов было… больше, чем Шекер могла сосчитать.

Со счетом у девушки вообще было не очень — не учили. А с верностью в доме матери вообще все было проще некуда: делай что хочешь и с кем хочешь, только не попадись. А уж если попалась, так сикари тебе в помощь, смерть от острого длинного ножа была куда легче, чем "милость пустыни" или "заступничество скорпионов…"

Но, конечно, все это касалось самой Юмшан и еще двух младших жен, с которыми девушка делила шатер. Саму ее стерегли как великое сокровище… или верблюжьего вора, пойманного на горячем, чтобы от расправы не ушел.

Вот так и получилось, что, впервые за долгие десять дней, Шекер осталась одна и без присмотра. Хотя, что значит — без присмотра? На "женском" этаже не было никого кроме нее и рабынь, но во дворе и вокруг дома расположились хичины и воины отца.

И поэтому, когда шевельнулась пыльная занавеска, которая отделяла комнату царевны от комнаты царицы, Шекер не испугалась. Сначала.

Неслышно, словно бесплодный дух или какая-то его родня, в комнату проник мужчина. Воин.

Шекер похолодела — на ней не было не то, что семи покрывал, с мыльни она пришла в одной рубашке, и лишь накинула на себя плотную алабею: жарко же, да одна… И что теперь?

Последние два года мать без устали вбивала ей в голову, что стоит мужчине, хоть какому-нибудь мужчине увидеть ее без покрывал — и быть беде. Из ценного имущества Шекер превратится в бросовый товар, который поспешат сбыть по дешевке. Если, вообще, не скормят песчаному духу.

Хвала Небу, сикари всегда был при ней, она и спала с клинком под подушкой — просто на всякий случай. Отбиться бы не смогла — сражаться ее тоже не учили, но один удар она знала хорошо.

И сейчас девушка без тени сомнений метнулась от окна в глубину комнаты, перехватила клинок за рукоять и направила себе в живот.

— Кто бы ты ни был — остановись. Еще шаг — и я убью себя!

Шекер сказала это на наречии ниомов, которое мало кто знал за пределами их кочевого царства. Просто не подумала, что надо бы сказать на фиольском. Но мужчина понял. Остановился. И медленно развернулся к ней.

Он был одет в традиционный синий хафан и шамайту, пояс перехвачен кушаком, за который была заткнута всего одна сабля — и уже это лучше всяких слов сказало Шекер, что перед ней чужак. Ниомы носили две сабли.

Она быстро подняла глаза выше и сразу опустила, но успела уловить, что воин высок и кожей слишком бел. Ну, точно — чужак. Вот только откуда чужаку знать ее язык?

— Зачем? — удивился он. В самом деле удивился.

— Я — царевна ниомов, моя невинность принадлежит моему отцу-калафу и я сохраню его достояние любой ценой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Шекер произнесла это ровно, хотя колени подрагивали. Но то, что показывать страх нельзя никому: ни зверю, ни человеку — это она знала твердо.

— О, — незнакомый воин кивнул, не двигаясь с места. Видно, поверил угрозе, — А тебе, царевна, никто не говорил, что мужчины не всегда одержимы идеей размножения? Иногда верх берут другие идеи. Например — спасти свою шкуру, если за ней гонится десяток желающих снять ее и натереть солью. Революционная мысль, да?

Шекер молчала, не зная, что на это сказать, но руки с длинным острым ножом не отнимала. И глаза не подняла — смотрела лишь на ноги незнакомца в сапогах из тонкой кожи.

— Давай сделаем так, царевна, — воин переступил с ноги на ногу и Шекер, мгновенно, напрягла руку с ножом. — Не дергайся. Я просто пройду вдоль стены к окну и спрыгну во двор. Я тебя не видел — ты меня не видела.

— Ты говоришь на языке ниомов, но ты не ниом. Почему за тобой гонятся? Ты нарушил волю калафа?

— А ты хочешь это знать, царевна, или ты хочешь жить?

В голосе воина Шекер не услышала угрозы или гнева. Она рискнула бросить на него еще один быстрый взгляд за завесой ресниц. У воина были непривычные, светлые глаза и ямочка на подбородке. Он был молод, хотя и старше самой Шекер.

— Я хочу и то и другое.

Воин вдруг тихонько рассмеялся:

— Теперь верю, что царевна. Аппетиты-то царские. А если не будет по-твоему?

— Значит, с этим закатом мой дух вернется в пустыню, всего и дел-то, — равнодушно отозвалась Шекер.

Воин удивленно качнул головой. И, видимо, принял какое-то решение. Потому что напряженные кисти рук слегка расслабились.

— Пусть будет так, царевна. Ты угадала верно. Я… кое-что украл у твоего отца.

— Так ты, выходит, вор?

— Не только. Но и вор тоже. Думал, что неплохой. А оказалось то, что оказалось. Меня выследили и теперь ловят. Если поймают… думаю, живым мне лучше не даваться.

— Ты умный, хоть и попался, — кивнула Шекер. — Во двор ты выйти не сможешь, решетка глухая. Если ты ее выбьешь, мне придется поднять тревогу и тогда тебя повяжут воины калафа. Тут их много.

— Много — это сколько? Десяток, полсотни?