Оберег от нечистой силы (СИ) - Цветкова Алёна - Страница 15

Святоша, конечно же, выскочил из храма, чтобы проверить, чем это мы тут занимаемся.

— Дитя мое, — обратился он ко мне, — но к чему это делать сейчас? Если ты хотела подготовиться к праздничным гуляньям, то до ни еще слишком долго.

— Святоша, — рассмеялась я, — а разве кататься с горки можно только в праздник? Мой отец, — соврала я. Это была мама, но мнение женщины в этом мире не котируется, — говорил, если сделал дело хорошо, то можно и порадовать себя весельем. А вот если плохо, то лучше побыть дома и подумать, как все исправить. Но мы-то сегодня все молодцы! А еще здесь может играть городская детвора. Если мы поставим скамейки вокруг и будем продавать… А потом я пожертвую храму так же как деньги за уборку города! — Скороговоркой пояснила я, увидев мелькнувшее в глазах святоши недовольство, — будем продавать горячие отвары и пирожки, то сюда каждый вечер будут приходить и взрослые. А вы сможете рассказывать им о Боге…

— Хм, — почесал голову святоша, — интересно…

— И полезно, — кивнула я.

— Хорошо, — согласился святоша, — пусть будет Ох, дитя мое, откуда же в твоей голове берутся такие странные задумки?

— Отец мой, купец славный, по разным странам ездил, многое повидал и обо всем мне и рассказывал. Еще он говорил о народах, где женщин в кирку не прячут, — завела я свою шарманку, пытаясь под шумок получить возможность избавиться от ненавистного ящика, — и инкубы к ним не приходят…

— Разные народы есть под солнцем, — вздохнул святоша, — есть праведные, которые Господа Бога почитают, а есть неверные, что демонам души детей своих сразу при рождении продают. Вот их и не трогают… Но я не позволю тебе, дитя мое, душу потерять в объятиях инкуба.

Я вздохнула… можно, конечно, упереться и настоять на своем, да только я же не дура. Сколько я проживу, если меня обвинят в связи с демонами? Да нисколько. Уже слышала я истории, как сжигали нечестивых… Это наш святоша верой силен, и способен из любой женщины демона выгнать, за что и уважения и почитания в городе добился. А до него, да и сейчас в других городах, горели на кострах несчастные, без вины виноватые демоновы полюбовницы.

Весь следующий день прошел под знаком гигиены. Помыть и переодеть бомжиков в чистое было только пол дела. А вот заставить их расстаться со своими грязными тряпками и вшивыми волосами, оказалось сложнее. И если мужики больше тряслись за тряпки, то женщины за волосы.

И с самого утра за мной таскалась толпа воющих и жалующихся на несправедливую жизнь бомжиков. Нет, сначала они попробовали жаловаться на меня, но стоило мне сверкнуть глазами, сразу замолкли.

Сначала я честно объясняла, что это для их же блага. Тряпки их не имеют никакой ценности, а одежда будет выдана им чистая и целая. А волосы, вообще, отрастут. Сейчас все равно зима, все в шапках, а к весне у них будут милые короткие прически. Зато избавятся от вшей.

Потом уже рычала и раздавала тумаки всем, кто подвернется под руку. Но хвост не уменьшался. Бабка Пашка поставленная на ножницы, остригла всего несколько человек, остальные нагло увиливали от процедуры.

— Василиса! — Из храма выскочил святоша и, путаясь в полах рясы, побежал ко мне, — дитя мое, так больше не может продолжаться!

— Что опять?! — зарычала я… ну, да, меня с утра довели до такого состояния, что мне уже и костер за счастье кажется.

— Дитя, мое, — святоша выглядел непривычно взъерошенным и нервным, — твоя затея не нравится божьим людям. И они одолевают меня просьбами позволить им оставить себе их одежду и волосы…

— Одежду говорите?! — взъярилась я, — где вы видите здесь одежду? — Махнула рукой в сторону притихших бомжиков, — это, святоша, не одежда, а грязное, вонючее тряпье, которые мы просто сожжем в печи, потому что оно не пригодно даже для мытья пола!

Святоша со вздохом посмотрел на оборванцев…

— А ведь мы, святоша, голыми этих дармоедов не оставим! Мы оденем их в нормальную, приличную одежду. Вы же сами вчера видели какая она. Не новая, но целая и аккуратная!

— Хорошо, дитя мое, — со стоном обреченности согласился святоша, — тряпье жги… но волосы?!

Бомжики, ахнув и отступив на шаг назад, когда святоша озвучил свое решение по их тряпкам, снова шагнули вперед. И застыли, умоляюще глядя на священника.

— А в волосах вши! — рявкнула я. — Вши это болезни, антисанитария и, вообще, отвратительно. И другого способа от них избавиться нет!

— Может быть травы? — жалобно спросила какая-то бомжиха, — я знаю травы. Нужно втирать в кожу головы отвар из полыни, мяты или черемицы…

— Травы?! — крышка моего внутреннего чайника уж дребезжала. Еще немного и я взорвусь окончательно, — хорошо! Иди! — Кивнула я на сугробы, — собери!

— Подождем до лета и всего лишь, — обрадовалась бомжиха.

А я выразительно посмотрела на святошу. Он кашлянул, и принял мою сторону.

— До лета слишком долго, дети мои. А от вшей избавиться нужно сейчас. Василиса права, вы будете представлять наш храм и работный дом в городе, негоже выглядеть, как грязные оборванцы.

Святоша говорил и говорил, объясняя бомжикам, почему они должны сделать так, как хотим мы. Он приводил высказывания каких-то святых, священных писаний, святого отца… и я видела, как разглаживаются морщины недовольства на лицах бродяг, как глаза загораются энтузиазмом, и вот они уже с готовностью выстроились в очередь к бабке Паше…

— Святоша, вы волшебник, — выдохнула я.

— Нет, дитя мое, — улыбнулся он, — я священник, и моими устами говорит сам Господь Бог…

Дальше дело пошло, как по маслу. И вечером в чистые кирки в которых мы в очередной раз заменили солому, я легла, впервые за много дней чувствуя себя чистой. Правда, мне самой тоже пришлось переодеться в убогие одежды, но ничего, завтра постираю все свое, а потом переоденусь… День можно и потерпеть в этих грубых и колючих тряпках, от которых зудит все тело. Я все равно никуда не собираюсь выходить из работного дома.

Если бы я знала, что ждет меня с самого утра, легла бы спать в мокрой, грязной, но в своей одежде.

Сначала все шло хорошо. Просто прекрасно. Бомжики, впервые за много лет почувствовав себя людьми, без возражения взялись за лопаты, которые с раннего утра приволок нам купец-хмырь, и отправились на уборку улиц.

Я уже настроилась было раздавать тумаки и оплеухи, но вчерашняя проповедь святоши разожгла в них огонь перемен. И они сами захотели изменить свою жизнь. Может быть не такой уж святоша и дурак? Просто непрактичный? И если соединить его веру в людей и Господа Бога и мою практичность, мы сможем сделать гораздо больше, чем по отдельности? Это была интересная мысль.

Пока стирала свои вещи, я ее хорошенько обдумала. И поняла нам надо и дальше держаться вместе. Когда я развесила чистую одежду и спустилась вниз, увидела святошу.

— Дитя мое, я всю ночь молился, и мне пришло понимание, что ты права. Если бомжиков не подтолкнуть, приложив небольшую силу, они не смогут измениться. И я надеюсь, что выйдя замуж, ты продолжишь помогать храму в этом богоугодном деле.

— Святоша, — рассмеялась я, радуясь, что он первым заговорил об этом, — даже не сомневайтесь. Так и будет.

— Вот и хорошо, — ответил на улыбку святоша, — оставь ушат и идем со мной.

Он так настойчиво потянул меня за собой, что мне ничего не оставалось, как послушаться.

И вот вхожу я в келью-кабинет святоши, вся такая красивая, с красными после стирки руками, растрепанная, в ужасных, старых, крестьянских одеждах, а там меня встречает сияющий от счастья Светозар.

Женщина во мне сдавленно пискнула и свалилась в глубокий обморок. Я попыталась сбежать, но позади меня, перегораживая вход, стоял святоша. И он, конечно, же никуда меня не выпустил.

— Василиса! — протянул ко мне руки Светозар, — душа моя!

«Твою же мать! — Захотелось заорать мне. — Ну почему?! Почему он пришел именно сегодня, когда я выгляжу, как чучело?!»

— Дитя мое, — святоша с неожиданной силой впихнул меня в келью, прямо в руки Светозара, который тут же сграбастал меня в свои объятия, — еще ночью я пришел к выводу, что нужно срочно выдать тебя замуж, пока храм не превратился в купеческую лавку. Я вчера слышал, как Белава рассуждает о ценах на пирожки и на муку. А ведь она всегда была такой набожной, богобоязненной женщиной. Поэтому сегодня рано утром я наведался к Светозару.