8 марта, зараза! (СИ) - Белая Яся - Страница 6

А мне становится ещё легче.

— Спасибо, — выдавливаю. — Не могли бы вы выйти, чтобы я переоделась.

— Хорошо, — кивает Зина. — Поторопитесь. Гектор Леонидович ждёт вас. Он встречи с утра отменил.

До моего ещё расслабленного и не проснувшегося окончательно мозга доходит, что Гектор — в своей холодной манере — но всё-таки позаботился обо мне. Горничных прислал. Одежду мне купить велел. Теперь вот и на работу не поехал, ждёт.

— Который час? — спрашиваю, голос хрипит, горло дерёт.

— Одиннадцатый, — сообщает Зина уже от двери. — Для хозяина — нонсенс так поздно на работу ехать. Он у нас очень пунктуальный.

Киваю — доставила проблем я Гектору. Хоть бы отменённые встречи не были суперважными.

Зина уходит, я спешно бегу в ванну, привожу себя в порядок, переодеваюсь в чистое. Интересно, как женщины угадали, что я люблю котят? Футболочка очень милая и смешная.

Свои непослушные волосы собираю в хвост и выхожу из комнаты.

Асхадов сидит на диване — он у него просто громадный, угловой, обитый серой кожей — и что-то быстро печатает на ноутбуке. Скорее почувствовав моё появление, вскидывает голову:

— Доброе… — поднимает руку, смотрит на часы, — наверное, ещё утро. Это последний раз, Алла. И то, учитывая, что вам пришлось пережить. Подъём в этом доме в семь утра, завтрак — в восемь. Ради вас режим никто менять не будет.

Я смотрю на него, и мне приходит в голову мысль, что этот человек — робот. Он снова безупречно-элегантен, с иголочки, тёмно-русые, отливающие золотом волосы, идеально уложены. Ни малейшей небрежности.

— Присаживайтесь, — кивает на кресло, куда я опускаюсь совсем неизящно, почти плюхаюсь, что непременно отмечается ехидным хмыком. — Я оставлю вам карточку. В субботу у нас роспись. Постарайтесь организовать всё по высшему классу. Будет пресса, приедут из администрации края.

Хлопаю глазами:

— Я понятия не имею, как организовывать свадьбы, — признаюсь честно, потому что ощущаю лёгкий ужас от такого поручения. — Я вообще никогда ничего не организовывала. Этим всегда занималась мама.

— Google вам в помощь, если не умеете. Пора вырастать и учиться. Никто не станет делать всё за вас всю жизнь.

Асхадов чеканит слова. Мне интересно, у него вообще когда-нибудь включаются эмоции? Кроме глухого раздражения, презрительности, цинизма. Что-то человеческое. На это и пытаюсь надавить, когда, сглотнув непрошенные слёзы, произношу:

— Какая свадьба, Гектор Леонидович! У меня и мать и отец в больнице!

Он вскидывает на меня взгляд, смотрит, как на молекулу какую-то, пыль у его брендовых туфель.

— У меня вся семья на кладбище — и что? Будем с вами в равном положении.

— Вы не понимаете! — взрываюсь я. — Свадьба — это так важно для девушки! Нужно, чтобы в этот момент мама была рядом. Благословляла, поддерживала. Чтобы отец вёл к алтарю.

Асхадов морщится и вскидывает вверх свою красивую ладонь:

— Алла, стоп! Избавьте меня от этого розового бреда и сентиментальных рюшек. У нас с вами — деловое соглашение. Я не помогаю чужим — не благотворительный фонд. Мне придётся вывести из оборота солидную сумму…

На этом моменте я перебиваю его.

— Зачем? Ржавый же — ваш приятель. Вы можете договориться и вообще ему не платить.

– Мой друг — не вашего отца, который ему задолжал, раз, — с явным раздражением произносит Асхадов. — Два — долги надо платить всегда. Там, где начинаются неуплаты, заканчивается дружба. Это — манипуляция и злоупотребление хорошими отношениями. А потом прощённый долг, как и прощённое преступление, всегда имеют плохие последствия. Ваш отец тому наглядное доказательство. Очень жалею, что простил ему пять лет назад мошеннические схемы.

Асхадов поднимается, кладёт на журнальный столик ноутбук и пластиковую карту.

— И, Алла, постарайтесь без вычурности. Если купите себе платье в виде торта, я стяну его с вас прямо перед камерами. Помните, у нас свадьба публичная. Всё должно быть строго и элегантно. — Ещё раз окидывает меня таким взглядом, будто сожалеет, что приходится поручать столь сложное задание такой, как я. — И да, лечение ваших родителей я оплатил. — Он говорит так, будто добавляет сумму к долгу отца. — Надеюсь на ваше благоразумие, — бросает, наконец, и стремительно идёт к двери…

А я сижу, раздавленная и растерянная, и совершенно не представляю, с чего начинать…

2(5)

Хлопаю глазами, прокручиваю в голове варианты. Мои невесёлые мысли прерывает Людмила Васильевна.

— Алла Альбертовна, идёмте кушать. Остывает же всё.

И пока спешу за ней, к накрытому столу, смущённо благодарю за вчерашнее.

Она машет тонкой узловатой рукой:

— Бросьте, это меньшее, что мы с Зиной могли сделать для невесты хозяина.

Сердце ёкает — Асхадов представил меня прислуге своей невестой! Какой он всё-таки… ответственный. Озаботился моим статусом, моей репутацией! Это невероятно трогает и становится стыдно, что недавно называла его мысленно роботом. Я ведь, по сути, многим обязана ему. Да что там? Меня бы сейчас не было, если бы не он! Групповое изнасилование я бы не пережила — ни морально, ни физически.

Стол накрыт на веранде. Её конструкция такова, что когда смотришь снаружи, кажется, что эта часть строения — квадратная, стеклянная — парит в воздухе.

На столе из чёрного дерева — белая посуда. В низкой вазе — изящная икебана из коряг и крупных красных цветов, имени которых я не знаю.

Завтрак — полезный и вкусный при этом: овощной салат, запечённая сёмга, прохладная минеральная вода, свежевыжатый сок.

Меня смущает, что Людмила Васильевна, которая, наверное, старше моей мамы, обслуживает меня. Раньше меня за стол усаживала мама, и это воспринималось нормально. А теперь — я без конца благодарю, наверное, уже как японский болванчик.

Она улыбается, ласково хлопает меня по руке:

— Всё в порядке, Алла Альбертовна. Мне в радость. Мы все счастливые, что Гектор Леонидович решил жениться, да ещё и такой приятной особе, как вы. Может, с вами климат в этом доме потеплеет. Да и сам хозяин растает. Он очень хороший человек. Знаете, кристально порядочный. Отморозьте его, милая.

Но разве я могу обещать? Мне лишь остаётся надеяться, что получится это сделать. Потому что я бы хотела его тепла больше всего. Ибо тянусь к нему, как травинка весной тянется к солнцу. А моё солнце не хочет греть.

Людмила Васильевна тактично оставляет меня. И я беру телефон — когда его успели доставить из нашей квартиры? — и листаю контакты.

К кому обратиться?

Тётя Софа. Мамина старшая сестра. О да, она мастерица затевать праздники и созывать на них всю нашу еврейскую родню. Получается всегда очень шумно, пёстро и знаменательно. Но это точно плохая идея. Во-первых, они вдрызг поссорились с папой, когда тётя Софа узнала о том, что мама попала в больницу, а папа ещё и денег в долг стал просить. Не думаю, что она до сих пор успокоилась. Скажет: мать в больнице — а ты праздники устраиваешь. Во-вторых, Асхадов с его педантичностью вряд ли оценит такую компанию.

Значит, отпадает…

Мотаю ленту дальше.

Не то, не то, не то…

И вот когда я уже близка к отчаянию, я вспоминаю о Динке. У Дины Самохиной — моей одногруппницы — тётя как раз-таки свадебный флорист. Вот они-то мне точно помогут.

Набираю Динку. Однокашница отзывается сразу.

— Аллуся, блин! Слышала про твою маму! Очень сочувствую.

Я сдержано благодарю, потому что её сочувствие уж больно похоже на восторг.

— Как там в универе? — интересуюсь. Из-за семейных проблем уже два дня не была на лекциях.

— Да как-как, Мироненько лютуют! Грозит всем прогульщикам недопуском к экзаменам!

Фаина Дмитриевна Мироненько — наша завкафедрой музееведения. Лютовать она умеет. Даже от одного представления о том КАК, мне становится страшно. Ведь я раньше никогда не пропускала. Разве что по болезни. Но случалось это нечасто. Несмотря на хрупкое телосложение — здоровье у меня отменное. Ладно, потом придумаю, как задобрить нашу ФДМ. Дина мне нужна по-другому поводу.