8 марта, зараза! (СИ) - Белая Яся - Страница 23

От её откровений я замерла в ужасе.

— Мама, почему ты никогда об этом не говорила? — возмутилась я.

— Берегла тебя. Хотела, чтобы ты росла в полной семье. Чтобы гордилась отцом.

— Почему ты не ушла от него?

— Куда? Семья меня долго не принимала из-за этого брака. А куда мне было податься с неполным высшим и маленьким ребёнком? Да и любила я Альберта. Как дура любила. Всё надеялась — наладится. И наладилось ведь. Почти хорошо жили же. Иногда нужно просто перетерпеть. Быть гибче, мудрее. И благодарнее, — добавила, бросив на меня строгий взгляд: — Я вот Гектору благодарна за всё, что он для нас делает. Долги отца, моё лечение, а ведь у него на плечах целый строительный холдинг. Алла, ты порхаешь по жизни. Становись серьёзнее и держись за этого мужчину. Руками, зубами, чем угодно.

Так я поняла, что союзника мне в лице мамы не найти. А ещё — что она права. В университете я слышала за спиной завистливые шепотки: «Дохлятина! Ни рожи, ни кожи! Что он в ней нашёл? Такой мужчина!» Наверное, я и впрямь слишком многого хочу. Приходилось давить в себе эти хочухи и отводить взгляд от парочек, которые бродили по парку за ручки и ели одно мороженное. Может, романтика действительно — только розовая чушь, как говорит Гектор?

Сложнее становится, когда к нам в гости стали приходить Руслан и Милана. Он всё-таки послал ей тогда «Рафаэло». И это сработало. Прям, как в рекламе.

Они чудесно смотрятся вместе. А главное — они вместе просто лучатся счастьем. Рус постоянно веселит свою Милочку, и она смеётся рядом с ним — так задорно и искренне. А я уже забыла, когда смеялась рядом с Гектором. Руслан устраивает ей романтические вечера. Оказалось, он отлично играет на гитаре. И однажды ночью давал концерт под окнами её дома. Даже если они ссорятся, то как-то легко, несерьёзно, потому что не могут друг без друга больше пяти минут. Причём мириться всегда первым идёт Рус.

Я завидую им. Остро. Пряча слёзы.

Рядом с ними мне приходится играть счастье, чтобы не расстраивать. Улыбаться и замерзать рядом с Гектором. Чувствовать его руки на своей талии и ощущать бесконечное воющее одиночество.

До сих пор не знаю, кто я для него? Ночами он шепчет: единственная, самая нужная, любимая, а днём — обжигает холодом, гнёт своими домостроевскими замашками, вымораживает цинизмом.

Поманит — оттолкнёт, страсть — лёд…

Такая грустная поэзия нашей жизни.

Вот почему я не счастлива в свой самый счастливый день.

На мне изысканное платье от крутого французского кутюрье — друга семьи Филиппа. Оно стоит баснословных денег. Очень идёт мне, превращая в драгоценную изящную статуэтку. В нём — оказывается — у меня есть фигура. Тонкая, но округлая в нужных местах. В волосах диадема с жемчугом и кристаллами Сваровски. Тонкий едва заметный макияж. Я похожа на эльфийскую принцессу. Филипп сам сделал для меня букет невесты в мятных тонах. Вообще, он не флорист, просто увлекается немного. Но ради меня — расстарался.

Совсем скоро у меня будет кольцо и новая фамилия. И красивый сексуальный богатый муж.

Так почему мне хочется плакать?

Меня радует одно — у нас нет детей. И в перспективе я заводить их не собираюсь. И когда сказала об этом Гектору — он поддержал меня в своей манере:

— Ты права. Только детей нам сейчас и не хватает.

Сам отвёз меня в клинику в край, где мне сделали специальную противозачаточную инъекцию. И это хорошо. Теперь хоть можно не заморачиваться о нежелательной беременности. Не сейчас, когда у нас всё так нестабильно.

…Мама сидит чуть поодаль в своём модном кресле, с которым уже научилась ловко управляться. Сегодня она тоже очень хороша и нарядна. Я забыла, когда видела её такой. За спинкой коляски возвышается её сиделка — Верочка. Хотя к этой тётеньке, которая только на полголовы ниже Гектора, нежно обращение не липнет вообще. Она дородна, розовощёка и пышет здоровьем. У них с мамой странные отношения. Вера ведь такая большая и сильная, что легко поднимает миниатюрную маму на руки. Мама в таких случаях смеётся и смущается. Она любит Веру, а та — её. Сестренско-дружеско-странной любовью.

Не мне их судить.

Мне главное, что мама счастлива и улыбается. Сужу только за одно — Вера позволяет маме пить. Последнее время мама пристрастилась к крепким напиткам. Когда я пытаюсь наставить её на путь истинный, мама только беззлобно ворчит: «Дай хоть на старости лет оторваться!»

Мама уже сейчас слегка пьяна, но ей ведь можно — единственную дочь замуж отдаёт.

— Хороша! Слов нет, как хороша. Правда же, Верочка? — задирает голову, чтобы посмотреть на свою сиделку.

— Да, Риммочка, куколка у тебя, а не дочь, — с умилением басит Вера.

Мама гордо задирает точёный нос:

— Вся в меня!

— Так и есть, Риммочка. Так и есть! — воркует сиделка, не сводя с мамы влюблённых глаз.

— Пора, доченька, — говорит мама. — Регистратор уже подъехала. Пресса собралась. Гости. Иди.

А мне хочется кричать: «Нет, мамочка, удержи! Не отдавай ему!»

Дурное предчувствие сжимает сердце.

Но я надеваю на лицо дежурную улыбку, беру свой роскошный букет и иду. Наряжали меня наверху, в комнате, смежной со спальней, чтобы я красиво спускалась по лестнице.

Шлейф платья струится по ступеням, будто бежит молоко…

Считаю шаги.

Ровно до тех пор, пока Гектор, стоящий в гостиной, не оборачивается и не ловит меня в плен своих глаз цвета ледяной мяты. И выбраться из этого плена невозможно. Так смотрят на божество.

Филипп так изящно вплёл мятные нотки в оформление, выдержав его в холодновато-изысканном, гекторовском, стиле.

Подхожу, протягиваю Гектору руку. Он целует её, обнимает меня за талию и, наклонившись, шепчет:

— Ты так красива, что я завидую сам себе.

Он тоже сегодня очень красив и светится, почти как Руслан рядом с Миланой. И я наслаждаюсь этим, столь редким для меня, светом.

Шафер, находящийся неподалёку, поднимает большие пальцы вверх. Он искренне рад за нас. И Милана, которую я сделала подружкой вместо Дины, тоже.

А я? Рада ли я?

Задираю голову, смотрю в лицо мужчины, который через несколько минут станет моим законным мужем, ловлю его лёгкую улыбку и говорю себе: да, должна быть.

Ведь мама права — нужно быть благодарной: Гектор мог бы попользоваться и выбросить, выпотрошенную, опустошённую, сломанную. Но нет — женится, устроил красивую церемонию, не жалея денег.

Что не так? Откуда это дурацкое чувство, сжимающее сердце.

Роспись. Бесконечные фотосессии. Вереница лиц незнакомых мне людей. Наш танец, в котором муж — теперь уже муж — буквально несёт меня над поляной, где проходит роспись.

Гектор классно танцует. Впрочем, он всё делает классно.

У него сегодня мятный галстук. Он улыбается и смотрит только на меня…

Всё хорошо. Разве не этого ты хотела, Алла?

Ты же сама клялась ему в любви прошлой ночью.

Что с тобой?

Уже вечереет. Сад озаряется иллюминацией. Настоящая сказка.

Гектор привлекает меня за талию к себе и нежно целует в волосы.

— Тебе нравится, любимая? — спрашивает, кутая в бархат низкого голоса.

— Очень, — искренне отвечаю я. Сейчас, когда гости устремляются к сцене, где появляется известная в крае поп-группа, меня почти отпускает. Будто в целом мире только мы вдвоём.

Гектор обнимает меня со спины, скрещивает руки на животе, я накрываю их своими ладонями и откидываюсь ему на грудь.

— Так ты будешь со мной в болезни и здравии, богатстве и бедности, пока смерть не разлучит нас? — шепчет он, и в голосе звучат такие непривычные шаловливые нотки.

— Не надейся, что разлучит, — притворно угрожаю я. — Я и после смерти буду тебя доставать.

Он тихо смеётся, и я ловлю себя на том, что впервые слышу его смех. Такой тёплый, что в него хочется закутаться.

И в этот момент у Гектора звонит телефон.

Он бегло целует меня в висок и отстраняется, выпуская из таких надёжных и нужных мне объятий.

Смотрит на экран, тихо чертыхается и говорит мне: