Шарм, или Последняя невеста (СИ) - Билык Диана - Страница 8

– С чего ты решила, что…

– Иди сюда, Генри, – зову его и протягиваю руку.

Он мнется, жует губы и снова отступает.

– Можно добавки? – показываю ему стакан, качаю из стороны в сторону. Я умею прекрасно делать вид, что все хорошо. Могу выть волком в душе от боли, а в глазах никто этого не заметит. Стараюсь сейчас отключить свою душу и подумать об отце, ведь по сути я смогла заинтересовать мужчину. Насколько далеко это зайдет – другой вопрос. И смогу ли я с этим жить – еще один.

– Конечно, – Генри решительно подходит ближе.

Я рассматриваю его высокую фигуру и хмурое лицо, а когда Север протягивает широкую ладонь, отодвигаю стакан к себе ближе.

– Ты не ответил.

– Ответил, – отвечает резко и наклоняет голову. – Еще вчера.

Его рука оказывается слишком близко, теплые пальцы переплетаются с моими, и Герни мягко забирает стакан. Я помню, что она сказал на улице, но хотелось бы услышать это снова.

Мужчина исчезает из комнаты, как настоящий северный ветер. Стоило прикрыть глаза от волнения, оказалось, что в комнате я уже одна.

Приподнимаю одеяло. На мне только халат, белье аккуратно сложено на стуле с высокой спинкой. Еще никто не видел меня голой: от этого кровь ударяет в лицо, и становится жарко.

Справляясь с дыханием, выбираюсь из кровати. Она пропиталась ненавистным шармом: это почти как добровольно лечь в постель из свежей крапивы.

Качаясь, отхожу подальше, но не могу удержать ног. Хватаюсь за угол и прижимаюсь к нему всем телом. Сейчас рухну…

– Зачем ты встала? – подлетает Север. Я хочу отступить, но сильная слабость подкашивает ноги, и мне приходится вцепиться в мягкий трикотаж его футболки.

– Я… – не знаю, что ему сказать. Не знаю, как выпутаться из этого. Наслаждаться сейчас, а потом пожалеть? Я боюсь. Так сильно боюсь, что едва держусь, чтобы не разрыдаться. – Генри, мне нужно выйти, – прикусываю губу и прячу взгляд.

– Идем, – он придерживает меня за талию и ведет в конец огромной комнаты.

– Спасибо, – шепчу и дышу через раз.

Убедившись, что я твердо стою на ногах и придерживаюсь за умывальник, Генри оставляет меня одну. Его улыбка, такая же странная, как и наклон головы, замирает перед глазами. Что его тревожит? Чувство вины? Глупости! Я сама виновата. Тогда что?

Пока умываюсь, замечаю, как осунулось лицо, как растеклась тушь, и я похожа сейчас на страшилище. Волосы завились от влаги и спутались ото сна. Расправляю локоны пальцами и наспех привожу себя в порядок.

– Не удивительно, – говорю, выйдя из ванны, – что ты так испугался. – Ловлю его горячий взгляд и не позволяю отвернуться. – Я похожа на ведьму из страшной сказки.

– Неправда, – глухо смеется Генри и подходит ближе. Кладет руки на стену над моей головой и прижимается всем телом. – Мне пришлось тебя раздеть, – говорит он тихо, а я чувствую каждую напряженную мышцу, каждый изгиб и выступ его мускул. Он возбужден, а в глазах горит предсказуемый голод.

– Это плохо? – сглатываю.

– Смотря как посмотреть, – его взгляд ныряет в угол туго запахнутого халата, а я не знаю куда деть свои руки. Упираюсь в крепкую грудь пальцами и боюсь пошевелиться. Под ладонями мощно толкается его сердце.

– Генри… – его имя так приятно ложится на язык, оно раскатывается бархатистым звучанием в груди и застывает окончанием между лопаток. – Почему Генри?

– Что, почему? – шепчет он, и горячее дыхание касается моего лба, шевелит волосы.

– Почему тебя так назвали?

– Мой папа – англичанин, женился на русской домохозяйке.

– Точно, я где-то это слышала, – отвечаю едва слышно и понимаю, что больше не могу находиться в кольце его рук. С ума схожу.

Теплое дыхание дразня вплетается в волосы, а сухие губы неожиданно прижимаются ко лбу.

– Ты какой-то сладкий сон, Золушка.

– Не боишься проснуться в холодном поту, вдруг все это превратится в ночной кошмар?

– Боюсь.

– Зачем тогда… – запинаюсь. Манящие губы оказываются слишком близко. Обжигают, прикасаются невесомо к мои губам. Я падаю, сползаю по стене, держусь только за сильные руки и свое слабое самообладание.

– Я не знаю. Ты, как росянка, манишь меня ароматом. Валерия…

– А ты совсем не похож на комара, – шепчу, и Генри запечатывает смешливые слова поцелуем. Скользит языком по губам, раскрывая их настойчиво, и давит, давит до стона своей властью. Горячей страстью, смешанной с помешательством. Пока я не отрываюсь, хватая ртом воздух, и не отталкиваюсь, что есть сил, и отворачиваюсь, чтобы не позволить Генри снова напасть.

Он отступает, смотрит исподлобья и сухо проговаривает:

– Вино на тумбочке, – и пулей вылетает из комнаты, словно я обвинила его в страшных грехах.

Глава 12. Генри

Лера будто ежа поцеловала. Скривившись, оттолкнула меня и отвернулась. Закрыла глаза и сжалась в комочек у стены. Замерла, как льдинка, словно боялась, что я ее еще раз трону.

А меня это так бабахнуло по голове, что я чуть не отъехал. Больно ведь видеть в глазах девушки вместо симпатии отвращение. Я не смогу через это пройти еще раз, лучше пусть все остается, как есть. Прожить до старости в одиночестве – хороший выход. Я ведь заслужил? Заслужил…

Вылетаю в холл и жмурюсь от собственной дурости и слабости. Кол в штанах и дыра в мозгах. Я – идиот!

Марина ведь почти так же морщила губы и так похоже комкала рубашку на груди. И отпихивалась, и сопротивлялась. Оди-на-ко-во.

Не могу больше, не хочу. Жить бок о бок с человеком, которому нужны только твои деньги, а душа сто лет сдалась – мне неинтересно. Да и будь я умнее, я бы пользовался: подкидывал женщин ногами, менял, как перчатки, покупал бы их в прямом смысле, но я не могу. Мне одна нужна: теплая, нежная и моя. Больше не надо. Я – однолюб.

Хоть первая невеста и не запала глубоко в душу, но она мне нравилась по-настоящему. Я готов был кольцо на палец надеть, пока не узнал, что Марина со мной ради денег. В тот день она и погибла.

Никто не виноват, просто не справилась с управлением, но совпало так, что я ел себя на завтрак, обед и ужин несколько лет, прокручивал наш последний разговор и пытался понять, в чем же был неправ. Да во всем: я просто не должен был с ней связываться. И с Дашей тоже.

Доказать мою вину за изломанные судьбы девушек невозможно, но голос бабки до сих пор в ушах звенит: «Та невеста будет последней, которую ты полюбить не сможешь! Все, к кому прикипишь сердцем, пострадают!». Замкнутый круг не разорвать, жизнь не изменить щелчком пальца – я такой, какой есть, с этой невидимой ношей на плечах.

Несколько часов стою в гостиной у окна и смотрю на разодетый в снежную шубу город. Огни гаснут, один за другим, а я не могу оторвать взгляд от темного горизонта. Звезды, месяц подрагивают в морозной дымке, а у меня все плывет и качается перед глазами.

Я должен отказаться от этой затеи и отпустить девушку: ничего не получится, я привязываюсь быстрее, чем хотелось бы. Не выдержу три месяца, не смогу.

Когда ноги уже не держат, я приседаю у окна прямо на пол и до рассвета смотрю в одну точку. Нет сна, нет воли сказать «нет» своему распахнутому сердцу, но я должен.

Стоит найти ту, которую точно не смогу полюбить. С Валерией дело не в красоте, дело в какой-то силе в ее синем взгляде, в тонком запахе полевых ромашек, в золоте волос. От-пе-ча-та-лось навечно где-то в моей глубине. Почему? Почему именно она?

Ныряю лицом в ладони и мычу от безвыходности. Я не смогу теперь выбрать еще одну невесту и не переступить через себя. Это невозможно. Спать с другой, а думать о Валерии? Пропускаю сквозь пальцы горячий воздух. Как? Как она смогла так сильно меня зацепить? Так быстро зацепить! Никто пять лет не мог, а она взмахнула ресницами – и я у ее ног. Ну, точно ведьма, небось, приворожила! Бред, конечно, я в такое не верю.

Трясущимися руками достаю из-под дивана широкую коробку. Вытряхиваю содержимое на пол и несколько часов монотонно складываю одинакового размера кубики, сортирую их по цветам. Перемешиваю, а затем снова и снова создаю разноцветные башни и столбы. Это успокаивает, это умиротворяет.