Набор преисподней (СИ) - Рицнер Алекс "Ritsner" - Страница 24

— Ты вовремя. Я только закончил. Чаю?

Мать застывает в проходе. Осторожно улыбается:

— Есть повод?..

— Кажется… — Стах думает на ходу. — Может, у меня друг появился.

Мать уходит ставить чайник. Стах думает: с бабушкой такого бы не прокатило, она бы заподозрила его во всех грехах на одно лишь «кажется»: как недавно и было. Да ей бы и врать не пришлось. Наверное, Стах бы смог объяснить. Ей бы смог.

VII

Мать опять насластила чай. Стах вроде говорил ей однажды, что такой дряни не пьет, вроде говорил, потом замял, чтобы ее не расстраивать, и старался сам наливать. Теперь сидит, травится. Ладно, все ради матери.

— И что за друг?

Ну вот кто его за язык тянул?

Стах отпивает чаю, чтобы придержать ответ. Чего он матери скажет? «Прикинь, я уроки прогуливал. Скворечник делал. С десятиклассником»? Ее ведь хватит удар.

— Ты же Шеста… -кова знаешь?

Мать как засветится — аж расцветет. В чувствах говорит:

— Подружились-таки? Я ждала! Мы ждали, — какие-то сомнительные третьи лица… — Он такой мальчик ответственный, сообразительный, тобой вот восхищается. Я у него спросила, отчего вы не дружите, а он сказал мне: ты человек целеустремленный, только в учебе заинтересован, и это очень хорошо — это мне большая гордость. Вот какой мальчик. Аристаш, это так здорово! Я так за тебя рада!..

VIII

Долго не спится. Значит, не устал. Если остались силы. Значит, не хватило нагрузки. Стах ворочается с бока на бок. Дурацкое Антошино: «И подумай, что творишь со своей жизнью».

Это просто Тим. Всего лишь Тим. Никто Стаха не портит: он сам Тима из окна вытащил. Насильно почти. А тот безвредный. Он тихий, он — безопасный. Стах так и видит его — нелепо беспомощного, то с самолетами в руках, то в крови, то с курткой этой, то на полу в библиотеке, то сегодня вот… на подоконнике в гимназии, когда он свалился… то у шкафа. Твою…

Это всего лишь Тим.

Накрутившись с боку на бок, Стах резко ложится на спину, распахивает глаза и пялится в потолок. Ему кажется, что пропахла вся комната. Курткой, которая лежит на стуле. Заключенным в человеке севером.

========== Глава 19. Вдруг — голос… ==========

I

Перед первым же уроком Стах тянет Антоше руку. Тот не понимает, в чем дело, и обалдевает: Стах ни с кем из класса не здоровается, он в принципе не любитель рукопожатий — это дело грязное, потом приходится сразу тащиться к раковине… Антоша даже забывает, что обижен, и с полуоткрытым ртом жмет ему ладонь. Стах объясняется:

— Спасибо за вчера. Я оценил. И домашку, и рюкзак, и то, что прикрыл.

Антоша пытается держать серьезность, но расплывается в улыбке и даже как-то робеет. Стах не дает ему сказать: «Да ничего такого», — и уходит. Мыть руку, разумеется. Это не в обиду Антоше — после любого бы так сделал.

II

Стах приносит Софье шоколадку. Она в этот раз замечает, улыбается, даже берет себе и вертит в руках.

— Там твоя физика сидит. Снова какая-то грустная.

Стах ныряет за стеллажи быстрее, чем Софья успевает закончить.

Тим забился в угол, обнимает руками рюкзак. Стах замедляется, опускается с ним рядом. Залипает на дрожащие черные ресницы. И форму закрытых глаз-полумесяцев. Залипает c минуту, пока Тим не уставляется — вполовину испуганно, вполовину удивленно.

— Ч-чего?

— Думал: ты спишь.

— Нет, я… не могу… не дома.

Тим оживает, садится поудобней. Пристает к собачке на рюкзаке — трогает ее пальцами. Стах прислоняется к стене затылком, говорит:

— Я уснул часа в два ночи.

— А я под утро…

— Серьезно? — увлекается, снова смотрит. — А ты чего не спал?

— Думал. О самолетах.

— Что думал?..

— Как так вышло, что Ил…

— А что он?

Тим пожимает плечами и не вдается в подробности.

Стах, вспомнив, почему сам не спал, достает его куртку. Отдает. Говорит:

— Спасибо.

Тим принимает. Подкладывает под себя ногу, поворачивается к Стаху, но на него не глядит, только на куртку — и теперь она становится жертвой его невроза.

— Я прочитал «Марсианские хроники».

— И как?

— Мне понравилось про дом.

— Да. Наверное, это самый лучший рассказ цикла. Я не очень люблю Брэдбери. Читал еще у него «По Фаренгейту» и «Надвигается беда». По-моему, «По Фаренгейту» — самая слабая антиутопия из всего, что я видел. А «Надвигается беда» мне понравилась из-за отсылки к «Макбету» и главной темы, хотя… я не оценил, как она была раскрыта.

— Когда ты все успеваешь?..

— Я постоянно под контролем: мне некогда бездельничать.

Тим задумчиво стихает и снова прикрывает глаза. Стах зависает на нем. Потому что может зависнуть: никто не видит, даже Тим. Это не странно думать о парне, что он ничего?..

III

Звенит звонок. Тим стонет и стекает вниз. Стах встает и тянет ему руку. Тиму не нравится. Он демонстрирует всем видом. Как маленький. Потом хватается без желания, позволяет вытянуть себя с места. Роняет куртку. Поднимает и ее. Долго возится с ней, убирая в рюкзак. Стах не торопит. Они опять молчаливо выходят и расходятся каждый в свою сторону.

IV

Стах думает позвать Тима куда-нибудь в выходной. Но это конец недели, завтра библиотека закрыта, Тим не появляется. Стах не оставляет ему записок, хочет теперь общаться лично. Думает заявиться к нему в гости — позвать. Но наступают выходные — и он трусит.

V

В понедельник Стах тащит с полки поэмы Лермонтова, потому что задали «Мцыри», и садится читать — все перемены, что здесь ошивается. Он старается вникнуть, но рифмованный текст ему плохо дается про себя, плюс еще рядом сидит Тим, а тот сам по себе — сплошной отвлекающий фактор, даже когда ничего не говорит и не делает, а просто находится. Стах закрывает книгу:

— Прочитал десять страниц. Как ты думаешь, что я понял?

Тим отрывается от того, что «Надвигается беда», и внимательно слушает.

— Ни-че-го.

Звенит звонок. Стах отдает Тиму в руки «Мцыри» и уходит, не дожидаясь его. Это случается на последней их перемене, потом — домой.

VI

А после — ад все-таки замерзает: Тим является после уроков. Стах обалдело уставляется на него, застывшего. Тот — не менее обалдело — в ответ.

— Ты правда ждал?.. все это время?..

— Я упрямый, — Стах делает вид, что ему такое — раз плюнуть.

Тим приземляется рядом. Косит на текст. Откуда-то с расстояния — ему и не видно. Стах перестает изнурять мозг бестолковыми попытками чтения и застывает. Тим говорит шепотом:

— Это моя любимая поэма у Лермонтова.

Стах тянет книгу на середину. Тим забирает себе. Предлагает:

— Давай вслух. Мне кажется, стихи так лучше воспринимаются.

И он читает. Неторопливо, отмеряя ритм, выбирая интонации. Стах сползает вниз и вслушивается в его тихий голос. Слова оседают где-то глубоко в подкорке — и не выражаются. Как фотографии до проявителя.

Тим заканчивает строфу и отдает. Показывает пальцем начало следующей. Стах принимает эстафету. Читает в том же темпе, делая паузы, — и вникает. Ребенком представляет Тима — бледного, слабого, тонкого. Даже видит в твердости его характера что-то, что прячется за всей этой робостью. Это что-то, что страшно цепляет в нем.