Не мамкай! - Трауб Маша - Страница 13

У Лены же – армейская дисциплина. Встали. Умылись. Позавтракали. Вышли на прогулку вовремя. Пришли, пообедали. Отправились спать или заниматься. Погуляли, поужинали. Школа, садик, тренировки – жесткий ежедневный график, расписанный не по часам, а по минутам. Даже секундам. Потому что опоздание для старшей дочери, предельно пунктуальной, равносильно катастрофе. Она должна прийти на тренировку (на урок, в художественную студию) первой. Муж Лены тоже в графике – привез продукты, разложил в нужном порядке в холодильнике. Если не в то отделение положит помидоры, Лена убьет.

Дети в этих таких разных семьях – прекрасные, развитые, ухоженные. И главное – счастливые. По детям всегда видно.

У моих Васи и Симы большая разница в возрасте – восемь лет. Родив дочь, я пыталась исправить собственные ошибки, совершенные с сыном. Старалась стать идеальной мамой, суперженщиной. Не повторяйте мой опыт. Будут другие ошибки, что неизбежно. Материнство – вообще сплошные ошибки, череда несуразиц и громких педагогических провалов. Дети не поддаются ни одной методике воспитания. Они поддаются только любви и нежности. Не корите себя за то, что сделали что-то не вовремя, неправильно, не так, как написано в многочисленных книгах. Если с первым ребенком вы были консерватором, ничто не мешает изменить стратегию со вторым или с третьим чадом. И наоборот. Посмотрите на ребенка – что ему нужно?

Но все же стоит придерживаться правила: отход к ночному сну – это ритуал. Активность должна смениться спокойными играми перед сном, купанием и чтением, например. Или пением. Ребенок лучше засыпает, когда ритуал повторяется изо дня в день. Поиграли, посмотрели пять минут мультики, искупались, почитали. Все, спать. Про почитали на ночь обязательно расскажу подробнее. Нет, сейчас, потом забуду.

Про забуду и почитать на ночь. А еще про средство от токсикоза

Каждое утро просыпаюсь с вопросом: что я опять пропустила? Мне требуется минут десять, чтобы вспомнить, какой сегодня день недели, где я нахожусь, что было вчера и чем мне грозит предстоящий день. У меня на кухне лежит ежедневник, куда все домашние записывают семейные планы на день, на неделю, месяц вперед. На холодильнике висит расписание занятий, тренировок, школьных звонков. Сейчас хорошо – там только два расписания: мое и дочкино. Раньше было три – мое, дочки и сына. Некоторые мамы рисуют плакаты, куда вписывают графики детей.

Еще один календарь тоже стоит на кухне – на нем муж обводит кружками важные даты и делает сноски. Поскольку я не всегда могу разобрать его почерк, иногда путаюсь – надо кого-то поздравить в этот день или муж из командировки возвращается? Дочь обводит в этом календаре свои важные даты – день рождения лучшей подружки, день соревнований, выступления на школьном конкурсе. Я отмечаю свои – встречи с читателями, график сдачи рукописей. Получается, что в календаре обведены все даты, и мне нужно сверяться с ежедневником, чтобы вспомнить, по какому поводу то или иное число обведено двумя жирными кружками, а рядом пририсован восклицательный знак.

Еще один блокнот лежит у меня в спальне. Там тоже важные пометки, которые нужно перенести в еженедельник, о чем я забываю.

Каждое утро я доползаю до кухни и, пока готовлю завтрак, время от времени таращусь в ежедневник и календарь, сопоставляя кружочки, двойные подчеркивания, восклицательные знаки напротив дат. Врачи запретили мне пить кофе, но без него я вообще впаду в кому. Точнее, не выйду из утренней.

Кстати, почему кофе вдруг официально признали вредным напитком? Почему, согласно правильному питанию, допустимо пить только две чашки в день, причем первую через час после приема пищи?

Мое детство связано с запахом кофе, настоящего, зернового. Перемолотого на ручной медной мельничке, сваренного в турке, с пышной густой пеной.

В каждом доме пахло настоящим свежесваренным кофе. Кофе варили в турках везде, постоянно. Бабушка, обходя утром соседок, выпивала чашек пять, не меньше.

Детям варили кофе на молоке – вместо воды в турку наливали молоко, добавляли побольше сахара. Я начала пить кофе лет в девять. И до сих пор наслаждаюсь запахом молотых зерен. Кофе тогда был очень сладким и крепким. Перевернуть чашку на блюдце и долго рассматривать рисунок – ритуал. Одной соседке рисунок кофейной гущи предсказывал долгую дорогу, другой – перемены в судьбе, третьей – скорое прибавление в семействе. Во все эти предсказания хотелось верить. Моя бабушка их записывала в блокнот и проверяла – всегда сбывались. Долгая дорога – командировка в другое село, перемены в судьбе – бабушка начала делать переводы с осетинского на русский, прибавление – она не смогла отказаться от подарка. Благодарные читатели – а она была редактором районной газеты – подарили десять утят. Мы, девочки, подглядывали за взрослыми и тоже искали в кофейной гуще предсказания – получим ли пятерку за контрольную, хорошо ли выступим на концерте в доме культуры, во сколько лет выйдем замуж и сколько детей у нас будет?

Кофе для меня не зависимость, а часть жизни. Мое детство, любимый запах, который действует на нервную систему лучше успокоительных.

Сейчас вдруг вспомнила. Когда я была беременна сыном, мучилась токсикозом. Тяжелым. Никакие препараты не действовали. Пока одна пожилая соседка, которую встретила у подъезда – я сидела на лавочке, чтобы справиться с приступом, – не посоветовала коньяк и кофе. Соседку я видела впервые в жизни, хотя, казалось, всех знала.

– Мне нельзя, – сказала я, показывая на живот.

– Нюхать можно. Нюхай коньяк. Пусть муж хороший купит, самый лучший. И кофе. Крепкий завари. Не пей. Ходи и нюхай.

В тот момент я была готова нюхать что угодно, настолько мне было плохо. Попросила у мужа коньяк. Он принес подарочный, дорогущий, уникальный, выдержанный. И пачку кофе, непрезентабельную с виду. Но внутри был не просто кофе, а запах моего детства – терпкий, резкий, сладковатый. Я ходила по квартире с бокалом и чашкой. В бокале плескался коньяк, в чашке – кофе. Я нюхала, когда начинался приступ.

– Что вам помогло? – удивленно спросил врач, когда я рассказала, что нашла способ справиться с токсикозом, из-за которого мне грозила госпитализация.

– Кофе и коньяк, – ответила я.

– Внутрь? – Врач отвлекся от заполнения документов.

– Наружно. Нюхала.

– Да, вполне возможно… – задумался врач, – своеобразная ароматерапия.

Того врача я потеряла. Но защитный щит, тумблер, который срабатывает у беременных женщин, позволил мне не сойти с ума.

Он велел подготовить отдельный бокс, когда меня привезли с работы на скорой. Я плакала, что не дописала текст на первую полосу газеты. Просила таблетку, чтобы вернуться на работу и не подвести коллег. Угроза, отрицательный резус фактор, резус-конфликт, сорок четыре килограмма веса, который стремился вниз, а не вверх. Тяжелый токсикоз, непрекращающаяся рвота, бессонница. Я не могла ни есть, ни спать. Я попросила мужа привезти мне все свежие общественно-политические журналы, стопку газет, чтобы следить за новостями. Врач меня вел по-мужски строго, в то же время нежно, бережно. Он накричал на нянечку в столовой, которая не дала мне завтрак, решив, что я пришла на аборт. Прописал двойную порцию в обед и ужин и любую еду по требованию. Я же писала вопросы, готовясь к интервью, и делала конспекты из журналов.

Врача не стало, когда я была на шестом месяце беременности. Позвонила в ординаторскую, собираясь попроситься на прием.

– Его нет, – ответила женщина.

– А когда будет? Он в отпуске? Когда вернется?

Женщина положила трубку.

Я звонила еще несколько раз, пока мне не сказали, что врач и его две маленькие дочери попали в аварию. Никто не выжил. У меня включился защитный механизм – я заставила себя «забыть» о том, что лежала в этой больнице и у меня был врач, у которого я собиралась рожать. Начала искать нового, как первого. Не забыла, конечно. До сих пор помню его руки, пальцы на своем животе, смешную шапочку.