Русский бунт. Шапка Мономаха (СИ) - Воля Олег - Страница 32

Хлопнула дверь и в трактир вошли двое. Ожидаемый коллега Матвей Казаков вошёл вместе с восемнадцатилетним Ваней Еготовым, лучшим учеником Архитектурной школы при «Комиссии о каменном строении Санкт-Петербурга и Москвы».

Во время обмена приветствиями Баженов заметил задумчивое состояние молодого человека.

— Что ты такой кислый, Ваня? — спросил он. — Случилось что?

Тот вздохнул и кивнул головой.

— Меня в армию забирают. Вчера на дом приходили. Зачитали указ и заставили расписаться в журнале. Так что завтра я должен явиться в кригс-комиссариат.

Иван тяжело вздохнул и опустил голову.

— Вань, ты ему бумажку покажи, — подтолкнул юношу Казаков.

Тот вытащил из-за пазухи желтоватый листок бумаги и протянул Баженову.

— Вот, Василий Иванович, мне выдали.

Текст оказался очень интересным. Начинался он с высокопарного вступления:

«Старая армия, состоящая из людей, насильно оторванных от земли и от родных, не может считаться народной и русской. Она бездумно и слепо служит воровской немке и ее дворянскому окружению. И эта армия уже движется на Россию, дабы отнять все свободы и права, которые даровал народу благословенный наш государь Петр Федорович…»

«В свободной и бессословной России обязанность защищать Родину от врагов внешних и внутренних ложится на каждого мужчину способного держать оружие. И уклоняющийся от священного долга защиты Родины выказывает себя врагом свободы народа и достоин презрения и кары…»

Далее шел менее пафосный и более деловой текст, в котором в общих чертах обозначались права и обязанности как солдата, так и государства. Указывался трехлетний срок службы и величина базового денежного довольствия солдата. Писалось и о равных возможностях построения военной карьеры.

Особенно поразил Баженова пункт о даровании права каждому военнослужащему писать свое отчество с «вичем». До сих пор это было дворянской привилегией, и он сам стал так писаться только после того, как блестяще закончил Академию художеств и получил чин прапорщика. С чином пришло и личное дворянство.

Еще много чего интересного содержалось на листовке, отпечатанной с двух сторон. Заканчивалась она так же пафосно, как и начиналась.

«Вступай в ряды Красной армии! Бери в руки оружие. И под мудрым руководством государя императора Павла Федоровича вставай на защиту Святой Руси!»

Баженов ввернул листок юноше и посмотрел на Казакова.

— Надо будет упросить самозванца оставить Ваню при комиссии. У нас грамотных архитекторов слишком мало, чтобы ими разбрасываться. Чай, в пехоту и обычных крестьян набрать можно.

— Надо, конечно, — согласился Казаков, — но ты, пожалуйста, прекрати называть его самозванцем. Он у нас теперь законный государь.

— Это по какому такому закону? — удивился Баженов.

Козаков развел руками:

— По закону силы, Василий Иванович. Все династии в истории начинались именно с этого закона. Он лежит в основе власти.

Баженов хотел было возразить, но тут за окном раздались крики:

«Смотри! Смотри! Летит! Ух ты! Вот диво!»

Молодёжь, забыв про свои качели, стояла, уставившись куда-то в небо, и возбужденно показывала на что-то руками. А потом все как один сорвались на бег. В тот же момент в трактир вбежал Фёдор Васильевич Каржавин и с порога закричал:

— Василий Иванович, Матвей Федорович, идите скорее. Там воздушный шар подняли! Тот самый!

Все быстро вышли на улицу и уставились в том же направлении, куда и все на улице. Действительно, над крышами Китай-города в небе висело что-то красное, похожее на шар. За дальностью никаких деталей видно не было, но размер поражал.

Словно влекомые могучим магнитом, господа архитекторы, подростки и прочие случайные прохожие двинулись в сторону Кремля. На Никольской улице любопытствующая толпа все густела и густела и на Красную площадь выплескивался уже настоящий людской поток, сливаясь с другими потоками, проходившими по Ильинке, Варварке и через Иверские ворота.

Над площадью, в районе Лобного места, почти над куполами собора Покрова-На-Рву, висел огромный, восемь саженей в поперечнике, шар с ликом Христа на боку. Народ на площади стоял, задрав голову, или группировался в кучки вокруг расставленных по площади солдат, которые громко и заученно рассказывали, что такое воздушный шар и почему он летает.

— В ём горячий воздух пойматый. А он то завсегда вверх летит. Сами же знаете. Горячий дым-то из печи в безветрие не иначе как к небесам подымаетси. Вот наш государь этот дым-то и запряг. Почитай, шар — что парус у коробля.

Господа архитекторы не без любопытства прислушались к солдатику в форме армии самозванца.

— И вот с ентого шара наш государь Нижегородский кремль как на ладони рассмотрел и выведал, где и что у нас было спрятано. А потом как зачал по крепости палить, так она разом и заполыхала. Я сам тот шар видал с крепости, ибо в гарнизоне тамошнем служил, пока не перебег под руку законного нашего государя…

Народ охал, шумел, крестился. Тех же, кто начинал что-то голосить про колдовство или дьявольские козни, очень быстро утихомиривали и вязали люди в обывательской одежде, но с армейской дисциплиной и решительностью в движениях. И каждый раз на месте происшествия сразу же появлялся батюшка и разъяснял добрым христианам, что, дескать, шар на себе лик Господа несет и в церкви освещён. Что повинуется он законам божеским и служит делу богоугодному.

Баженов, значительно более развитый, чем основная масса горожан на площади, немало подивился такой четкости действия. За, казалось бы, случайными эпизодами проступала чья-то воля и недюжинная организаторская способность.

Шар тем временем снизился над площадью и был притянут к высокому помосту, на котором стояла группа людей в богатых одеждах. В их числе был и один пожилой азиат в богатом халате и большой зеленой чалме. Судя по одежде, он был персом, причем не из простых.

Из корзины на помост вылез сам самозванец. В роскошном алом кафтане старого русского покроя, с небольшой короной на голове, в сапожках с загнутыми вверх носами он смотрелся импозантно. Народ зашумел ещё сильнее, раздавались выкрики: «Слава государю императору» и «Храни тебя господь, царь-батюшка». Но он на крики не отвлекался, разговаривая с азиатом.

Тем временем одетый в военную форму молодой парень залез в корзину и принялся что-то делать с большим медным аппаратом, подвешенным под зевом шара. После чего над аппаратом вспыхнул огонек, который стал медленно разрастаться в яркое пламя. Бока шара округлились, веревки натянулись.

Самозванец переговорил с пацаном и дал отмашку. Шар быстро поплыл в небо под очередной шквал криков толпы. Висел в воздухе он полчаса. Все это время самозванец беседовал о чем-то с азиатом, периодически показывая на шар.

— Вот бы полетать, — перекрывая шум прокричал Казаков. — Это же какой вид на город с такой-то высотищи откроется!

— Ага! — восторженно подтвердил Ваня Еготов. — Как живая карта!

Высота была действительно велика. Навскидку шар поднялся вдвое выше собора Покрова Пресвятой Богородицы, что на Рву. Он какое-то время повисел неподвижно, а потом начал смещаться к центру толпы. Только сейчас Баженов заметил, что его подтягивают несколько конных за отдельную веревку.

Внезапно из корзины шара на площадь что-то посыпалось. Облако бумажных карточек размером меньше ладони, подхваченное легким ветерком, накрыло толпу зевак. Навстречу листкам в небо взметнулись десятки тысяч рук. Но листков было много больше, чем народа на площади, и должно было хватить всем. Но все равно то тут, то там вспыхивали ссоры за листочки, лежавшие на булыжниках мостовой.

На карточке была отпечатана картинка с воздушным шаром на фоне собора и подписи. Сверху стилизованной славянской вязью — «Первый полет воздушного шара над Москвой. Июнь 1774 года от Р.Х.», внизу — «По повелению Его Императорского Величества Петра III».

Баженов отметил про себя, что в этом тексте, так же как и в тексте повестки, допущено несколько ошибок. Так в словах «полетъ» и «надъ» в конце не стояло твердого знака. А в слове «повелѣнію» буквы «е» и «и» употреблялись не в положенной форме. Однако, вспомнив об удивительной продуманности всего этого мероприятия, архитектор счел, что, возможно, текст преднамеренно набран именно так, и убрал листочек за пазуху.