Самое трудное испытание (СИ) - "Elle D." - Страница 37

Долго стараться не пришлось: плоть Риверте снова стала подниматься меньше чем через пять минут, словно ему было двадцать лет. Уилл, не переставая работать ртом, приоткрыл один глаз и украдкой кинул взгляд на распростертого Риверте. Тот лежал, оперевшись на один локоть, а другим закрывая лицо. Уилл видел, как дрожит его челюсть, как он без конца облизывает пересохшие губы влажно поблескивающим языком. От этого зрелища член Уилла дернулся и снова встал на полную изготовку. Пора, решил Уилл, и поднялся на ноги, уже не так стремительно, как в прошлый раз — надо же и ему, в самом деле, оставить возможность проявить инициативу, иначе это прямо на них не похоже…

И Риверте не обманул его ожиданий. Едва Уилл выпрямился, как его схватили, крутанули и швырнули на стол животом. Уилл издал короткий довольный смешок и повернул голову, пытаясь увидеть Риверте боковым зрением. Стальные пальцы тотчас сжали его подбородок, рванув голову так, что едва не свернули шею, и Риверте впился в его рот тем самым поцелуем, которого Уилл так ждал, который так любил, по которому так истосковался. «Я так по тебе истосковался», — говорил он всем своим телом, каждым своим движением и вздохом. И тело, вздохи и движения Риверте отвечали ему тем же самым.

Так сильно истосковался.

Риверте прижался к нему сзади, скользнул языком по спине, потом ниже. Уилл уткнулся лбом в сгиб локтя, зная, что он сейчас сделает, и сладко вздрагивая от предвкушения. Язык Риверте нашел дорогу в его тело, и следующие бесконечные четверть часа заставлял содрогаться, извиваться и протестующе стонать. Риверте выбрал другой способ его помучить, отличный от избранного Уиллом — возбудить до умопомрачения, но не взять сразу. Уилл с ума сходил от ласк языком в том месте, это было одно из самых любимых его постельных времяпровождений, о чем Риверте, разумеется, знал, и что использовал в полной мере, чтобы заставить Уилла молить о пощаде. И Уилл молил о пощаде, а Риверте улыбался, не слишком широко, вовсе не насмешливо, слегка, одними уголками губ. В конце концов Уилл обмяк, и лишь мучительно вздохнул, когда Риверте наконец сжалился над ним, мягко взял за плечи и перевернул на спину, а потом подтянул на себя, так, что Уилл съехал почти к самому краю стола. Риверте закинул его ноги себе на плечи, поцеловал одну подрагивающую щиколотку, потом другую. И, придерживая Уилла за бока, вошел в него мягким, длинным движением, таким упоительным, таким нежным, что у Уилла из глаз брызнули слезы. Люблю, люблю, люблю тебя. Хочу тебя. Только не останавливайся.

— Вернись, — сказал Риверте одновременно с глубоким, бесконечно долгим толчком, проникающим в тело Уилла. Это звучало почти не как слово, а как животный рык, идущий из самой глубины нутра.

И Уилл ответил точно так же раскатисто и хрипло:

— Уже.

— Прости меня…

— Уже.

И больше не было никаких слов.

Уилл опять кончил первым, выгнувшись дугой и почти беззвучно крича сорванным голосом, обдирая и так истерзанное горло (когда эта безумная ночь закончилась, он не мог нормально говорить целую неделю). Риверте не дал ему отстраниться, обвил одной рукой плечи, сажая Уилла прямо и притягивая к себе ещё теснее. Теперь они оба выпрямились лицом к лицу. Уилл закинул руки Риверте на шею, Риверте сжал его подрагивающий обмякающий член ладонью, не переставая сильно и мерно вбиваться в его тело, ускоряя ритм. Уилл снова поцеловал его, и Риверте ответил, дроча ему все быстрее и быстрее, а потом, когда Уилл опять оказался на грани, чуть медленнее, подлаживая их темпы друг под друга. И в результате они кончили одновременно: Риверте в Уилла, Уилл — Риверте на живот, словно дуэт музыкантов, сыгравших одну неимоверно высокую ноту в совершенном унисоне. Да, все эти годы господин граф оставался виртуозом своего дела, и теперь не подкачал.

— Хочу ещё, — простонал Уилл, и Риверте наконец рассмеялся — тоже хрипло, но так счастливо, что Уиллу захотелось разрыдаться от радости и облегчения.

Снаружи раздался шум. Зашуршал полог палатки, кто-то приглушенно выругался, и Уилл без малейшего стеснения узнал сиплый голос капитана Ортандо. И едва не фыркнул: можно подумать, капитан ожидал увидеть здесь что-то другое. И можно подумать, он в первый раз застукивает их в такой позе.

— Сир Риверте…

— Вон, — ласково сказал Риверте, целуя Уилла в шею.

Ортандо выругался громче. И добавил:

— Зеберийские черти высадились на берегу и будут здесь самое больше через полчаса. Я сказал, а вы теперь убирайтесь к дьяволу, если угодно!

И капитан, глубоко возмущенный легкомыслием господина графа, гневно покинул командирскую палатку.

Риверте оторвался от шеи Уилла и взглянул ему в лицо, вопросительно изогнув бровь. Его глаза с крупным блестящим зрачком снова сверкали ярко, насмешливо и самую капельку сумасшедше. Он разом помолодел на двадцать лет, ничем больше не напоминая того разбитого, сломленного человека, каким Уилл застал его всего час назад.

— Слышали, что сказал наш доблестный капитан Ортандо? Они будут здесь через полчаса.

— Минут двадцать у нас ещё есть, — простонал Уилл, цепляясь за его шею, и Риверте охотно кивнул:

— Полностью с вами согласен.

И они безумствовали, хватая, терзая, кусая, целуя и любя друг друга ещё ровно двадцать минут. Потом Риверте вскочил, схватил Уилла за руку и дернул на себя. Полминуты у них ушло на то, чтобы оправить одежду. Потом они вывалились, раскрасневшиеся и задыхающиеся, наружу, в уже опустевший лагерь. Капитан Ортандо был опытным командиром и успешно обеспечил сворачивание лагеря за то время, пока его полоумный главнокомандующий предавался разврату. Сейчас у палатки стоял только сам Ортандо, держа под уздцы коней.

— Всё, натешились? Может, мне ещё обождать? — язвительно осведомился он, и Риверте, величественным движением приняв поводья, вскочил в седло. Уилл последовал его примеру. Они обменялись ещё одним жгучим взглядом, полным страсти, счастья и голода, бесконечного неутолимого голода. И пришпорили коней. Ветер свистел у них в ушах, а вдалеке, всего в каких-то двухстах шагах, уже хрустел песок и шуршали ветки колючего кустарника под ногами приближавшихся зеберийцев.

Они нагнали своих людей через полчаса, и все вместе двигались до рассвета, уходя дальше от берега. Уже под утро разбили лагерь, хотя до ближайшего городка оставалось не более пяти лиг перехода. Но Риверте не мог больше ждать. Уилл, если честно, тоже. Едва разбили командирскую палатку, они нырнули туда и не выходили следующие три часа. Капитан Ортандо сел у входа, затейливо бранясь и заворачивая любого, кто пытался пройти к главнокомандующему.

— Он занят, — говорил добрый капитан, страшно двигая своими знаменитыми усами. — Если тебе дорога голова, для твоего же блага, убирайся отсюда.

Он был человеком довольно строгой морали и никогда не одобрял связи графа Риверте с мужчиной, но в то же время был достаточно мудр, чтобы понимать, что от этой связи теперь зависит судьба Вальены.

Впрочем, Уиллу Норану и Фернану Риверте той ночью было совершенно наплевать на судьбу Вальены.

— Всё, — сказал Риверте, падая на спину и вытягивая голые ноги, когда солнечный свет из ветровой отдушины упал ему на лицо. — Правда, не могу больше. Честное слово. Мне ведь уже не восемнадцать лет, Уилл.

— Ладно, — проворчал Уилл, хотя на самом деле и сам уже не чувствовал в себе сил продолжать. Не потому, что больше не мог возбудиться, и даже не из-за жгучего жара в заднем проходе, а потому, что зверски болели стертые колени и натруженные бедра.

Он лег Риверте на грудь, впившись пальцами ему в ребра, точно боясь, что тот вырвется и убежит. Было очень холодно, но они лежали совершенно голые, и от их разгоряченных тел поднимался пар.

Риверте обнял Уилла, прижимая к себе, и проговорил, задевая губами его макушку:

— Я только надеюсь, что это не было прощальным соитием из жалости перед вашим отъездом в монастырь?

— Никакой жалости, — твердо сказал Уилл.

— И ни малейшего сострадания?