America Latina, или повесть о первой любви - Динец Владимир - Страница 34

— Хотел бы я очутиться сейчас в моей хоббичьей норке, — грустно сказал я. Все засмеялись было, но тут из черной глубины каньона донесся жуткий, леденящий душу, глухой вой, перешедший в грозный рев.

— Что это? — прошептала англичанка, снова начиная дрожать.

Ей никто не ответил. Издавать подобные звуки мог только пьяный динозавр. Новая волна кошмарных завываний накатила на нас и заметалась между скалами. Звуки не стихали минут десять, но постепенно мы все-таки догадались, каков их источник.

Этот страшный вопль был просто клаксоном первого утреннего автобуса, многократно усиленным в каменном мешке каньона. Далеко внизу водитель выписывал круги по деревне, стремясь набрать как можно больше пассажиров, прежде чем ехать в город.

То, что 99% жителей мечтают спокойно поспать до утра, его не интересовало.

Когда концерт кончился и полупустой автобус прогрохотал мимо, мы огляделись.

Высокогорные звезды сплошь усеяли небо — жителям равнин трудно представить себе, как это может быть красиво. Особенно интересно было увидеть украшение южного неба — Магеллановы облака. Это две небольших эллиптических галактики-спутника, вращающихся вокруг нашей галактики Млечного Пути. Пышный слой инея покрывал траву, в тишине слышалось тихое потрескивание промерзших скал.

Нам пришлось долго ходить вверх-вниз по дороге, чтобы не закоченеть совсем.

Наконец начало светать, а в полпятого появилось солнце, и сразу пробежал по траве первый ветерок. Через двадцать минут он выл в каньоне, словно самолетная турбина, а с края скалы, наверное, можно было прыгать с зонтиком вместо парашюта — настолько силен был восходящий поток. И тогда из глубины ниш и трещин появились кондоры.

Пока кондор сидит на земле, в нем, как и во всех американских грифах, есть что-то куриное. Грузные черные птицы сгорбились на краю своих пещер, дожидаясь, когда ветер наберет силу. Я сполз по скале немного вниз и насчитал шесть пар, причем у четырех уже были взрослые птенцы. Молодые кондоры не выдержали первыми — они спрыгнули в поток и принялись выписывать круги, иногда чудь задевая скалы маховыми перьями. Что же до взрослых, они ждали еще минут десять, отряхиваясь и причесывая друг другу пушистые белые воротнички. Лишь когда ветер понес вверх пыль и мелкие камешки, они расправили трехметровые крылья и скользнули в пустоту. Поначалу они не стали набирать высоту, а лишь планировали туда-сюда, и пусть надо мной смеются все орнитологи, но я готов дать голову на отсечение, что они просто получали от этого удовольствие. Они то пикировали к самому дну, сверкавшему речным льдом в двух километрах под нами, то описывали мертвые петли (вот уж чего не ожидал от грифов!), то подлетали к нам и медленно проплывали мимо, внимательно разглядывая. Я мечтаю когда-нибудь оказаться на этом месте с дельтапланом и составить кондорам компанию — посмотрим, как им это понравится?

Наконец взрослые стали подниматься и, достигнув высоты около 5500 метров, разлетелись кто куда. Коричневый молодняк еще долго играл в солнечных лучах, отрабатывая фигуры высшего пилотажа и отчаянно скрипя перьями на виражах. Иногда любопытный «птенчик» оказывался всего в десятке метров от нас — встречаться с ним взглядом было особенно интересно. Без четверти шесть они один за другим укрылись в гнездах. Только покрытый темным пухом кондоренок помоложе, еще не умевший летать, остался грустно сидеть в тени, но теперь заметить его, не зная заранее, куда смотреть, было просто невозможно.

Тут подоспели два десятка автобусов с туристами. Мы с немецким фотографом Клаусом показали им кондоренка, и благодарная публика угостила нас завтраком. Мы воспользовались одним из их автобусов, чтобы спуститься в соседний городок, а там пересели на пассажирский.

У индейцев Перу и Боливии удивительно красивая музыка, сплав инкской и испанской традиции. Их незатейливые мелодии написаны с таким вкусом и так гармонируют с природой, что слушать их можно бесконечно, какими бы простыми не были слова песен. К сожалению, услышать их тут можно довольно редко. Лучшие ансамбли гастролируют по всему миру, от Нью-Йорка до Москвы, пользуясь особой популярностью у хиппи из-за внешнего сходства, а народ слушает нечто современное. Как и наши эстрадные шлягеры, здешние «хиты» представляют собой тошнотворную смесь слезоточивых псевдонародных мотивов с пятью аккордами электрогитары. Но народу нравится. Мы ехали в автобусе третий час, поднимаясь все выше по склонам, покрытым террасами времен инков, а шофер раз за разом ставил одну и ту же кассету в стиле «Ласкового мая», и все радостно подпевали.

Моего спутника наконец прорвало:

— Я не могу больше это слышать! Мне надоела эта музыка! Мне надоел этот голос!

Мне надоели эти слова! «Почему ты меня не любишь, почему гуляешь с другим!» Как можно петь такую бредятину!

— Но три четверти всех песен в любой стране написаны в точности про то же самое, — сказал я.

— Пускай так! Но они хотя бы разные! Ни в одной стране мира не станут слушать ничего подобного!

Я хотел было с ним согласиться, но вспомнил свое путешествие на Урал в год наивысшей популярности Марины Журавлевой (в Москве этой чумы каким-то чудом избежали), и у меня окончательно пропало желание обсуждать музыкальные темы.

В этот момент мы преодолели перевал и покатили по широкому плато. Вдруг над заснеженным конусом вулкана Sobancalla, маячившим километрах в пяти, взметнулось огромное облако ангельской белизны. Спустя секунду стекла звякнули от воздушной волны. Это был один из самых редких типов извержений

— фреативный взрыв, выброс чистого водяного пара. Я решил про себя, что сойду с автобуса и попытыюсь взобраться к кратеру, если взрыв повторится, но вулкан замолчал.

На закате мы добрались до Арекипы. Клаус отправился на вокзал, чтобы ехать в Куско на поезде. Автобусом вдвое быстрее и вдвое дешевле, но путеводитель «Lonely Planet» утверждает, что в поезде более колоритная публика. По моим данным, разница только в количестве воров.

У меня как раз кончились 200$, которые я разменял при въезде в Перу, а открытия банков пришлось бы ждать до утра. Цены в разных автобусных компаниях очень сильно отличаются, а последний автобус из тех, на которые мне хватало, ушел полчаса назад. Но владелец компании сказал «не проблема», посадил меня в машину и повез вдогонку. На другом конце города мы догнали автобус, я втиснулся внутрь, одел на себя все, что было, и после ночи пути оказался в Куско.

Куско, столица империи инков Тауантин-суйю, самый красивый город обеих Америк.

Он расположен на высоте 3800 метров, поэтому небо и освещение здесь такие красочные и разнообразные, какими бывают только в горах. В центральной части нет ни одного здания моложе 1800 года, причем на многих улицах до высоты метра-двух идет кладка еще имперских времен, а выше — испанская. Постройки инков легко узнать — они сложены из гладких квадратных камней с закругленными углами, притертых так, что между ними нельзя просунуть ножик. Староиспанская архитектура в Куско еще прекрасней, чем в Кито, а народ еще более симпатичный. Особенно хорош город днем, когда из школ идут дети, одетые в разноцветные форменные свитера, и в сумерках, когда горы освещены заходящим солнцем, а соборы — прожекторами.

Куско стал столицей в XI веке, но поначалу контролировал лишь свою долину. В XV веке воинственные соседи чанка постепенно отняли у него почти все владения и в конце концов осадили сам город. У тогдашнего правителя Виракочи было три сына, в точности соответствовавших сказке. Отец и двое старших готовы были сдаться, но младший сын Пачакутек силой заставил их продолжать борьбу и сумел разбить чанка.

Войска провозгласили его инкой (императором). Не прошло и двадцати лет, как все горы Перу оказались во власти Пачакутека Великого. При его сыне Тупак Юпанки экспансия продолжалась, и к 1525 г инки покорили громадную территорию от Колумбии до Центрального Чили. Вероятно, со временем они захватили бы и остальной континент, кроме, может быть, Южного Чили, где у них был достойный противник.