Бедный Павел (СИ) - Голубев Владимир Евгеньевич - Страница 32

С мылом, щётками и пастами вопрос был чисто коммерческим, и мне пришлось только поискать партнёра, который возьмёт на себя вопрос налаживания производства и продажи продукта, уже одобренного высочайшими особами. После некоторых поисков, Теплов привёл ко мне московского купца Мыльникова судя по фамилии, уже имевшего опыт производства мыла, который согласился на паях со мной построить небольшой заводик в столице и производить некоторое количество этого товара. Продажи обеспечивались примером Императорской семьи и примером двора — куда они могут деться, коли я запахи различаю довольно хорошо и не скрываю этого.

С водоснабжением, а также и отоплением, всё было сложнее, — нужны были технические идеи, а их пока не было. Эта отрасль была близка Ломоносову, но он не мог объять необъятное. Учёный прямо страдал, желая заняться этим вопросом, и тогда я предложил академику направить на эту тему энергию его студентов. Тот удивился, так как к решению задач таким образом ещё не подходили, но всё-таки объявил среди них конкурс, пообещав победителю денежный приз и протекцию при дворе.

И это дало очень быстрый результат, пусть и сырой, но реальный. Я выдал денежный приз двум молодым людям и с лёгким сердцем вошёл с ними в товарищество по улучшению и внедрению систем отопления и водоснабжения. Плодов труда их, конечно, не приходилось быстро ждать, но я хотел получить результат и не торопил.

Лодка споро[85] бежала по воде. Лодочник — пожилой отставной солдат, о чём можно было судить по его мундиру, пусть и очень неновому, но вполне сохранившемуся и явно содержавшемуся в полном порядке — легко грёб и периодически с доброй улыбкой посматривал на молодого человека. Тот же опустил руку в воду и уже несколько минут с мечтательным выражением лица наблюдал, как зеленоватая вода скрывает в своей глубине его ладонь.

Наконец, они доплыли, Лобов-младший в приподнятом настроении отпустил лодочника и вприпрыжку отправился домой. Он не видел отца уже почти полгода и рвался к нему со всем пылом любящего сына. Влетев в двери, Алексей закричал:

— Батюшка! Я дома!

— Ох, ты, Алёшенька! Родной! — отец выскочил без камзола, в одной рубашка и бросился обнимать сына.

— Как ты, батюшка, тут живёшь один!

— Да, хорошо, сынок, хорошо! — отец радостно разглядывал сына, одетого в новую, черно-красного цвета, доселе невиданную форму. — Вот думаю, что секретарём канцелярии всё-таки стану, сам Гаврила Иванович, сегодня со мной беседовал — жду!

— Как же здорово!

— А ты как? Смотрю, вырос ты как, в плечах широк. Форма красивая!

— Да, пап, перед летним увольнением нам пошили! Парадная, чтобы нас родные во всей красе оценили.

— А что такой покрой необычный?

— Это как государь-наследник привык, проще и удобнее, но красивая, ведь.

— Ну, красиво, но странно…

— Как же, мы «орлята Вильбоа» — нам обычно выглядеть не след! — смеялся Алексей.

— Надолго домой, сынок?

— На месяц, папа! Потом на два месяца на большие сборы, пройдём до Казани в артиллерийских ротах, стрельбы, и домой! А потом уже выпускные экзамены и в армию!

— Сынок, а силёнок-то у тебя хватит на такое?

— Папа, что за ерунда! Сил много! Как ты сам-то?

— Всё хорошо, Алёшенька. Но я волнуюсь очень, как ты на войне-то?

— Дело дворянина — воевать за Родину, затем он и живёт, батюшка! На том стоим! — и уже тоном ниже, — За себя не бойся, батюшка, за нас Павел Петрович беречь вас будет! Он у нас чуть ли не через день бывает, и об этом говорит. Не волнуйся! Не забудут тебя!

— Если бы, я за себя радел, сынок! За тебя!

— Не волнуйся, папа, не пропаду! Нас хорошо учат и твердят, что наше дело не погибать, а побеждать! Ну, хватит, об этом папенька! Ещё месяц мы вместе будем — хватит времени об этом поговорить. Рассказывай лучше, как живёшь?

Война шла, в области управления государством мы с мамой планировали меры по его оптимизации, но они должны были начать работать только после нужного момента, который мы видели после победы над турками на фоне эйфории, что должна была охватить общество, или, наоборот, после поражения и мрачной безысходности…

Станислав в Польше добивал конфедератов, поддержка их дела в стране, и так небольшая, таяла с каждым днём. Голицын ни шатко ни валко топтался с турками вокруг Хотина[86] и вся война сводилась к небольшим стычкам около Днестра. Время шло, но успехов на поле боя не было. Я рвался на войну, но мама боялась за меня. Екатерина завела со мной разговоры о женитьбе и наследнике, но я категорически отвергал все её идеи.

Между тем в июле 1769 произошёл досрочный выпуск в корпусах, и молодые выпускники отправились на войну. Вместе с ними отбыл Щепин, уже изнывающий от желания помочь нашим солдатам, с собственными учениками, оставив на хозяйстве Петра Погорецкого.

К августу, сановникам в Петербурге стала очевидна неспособность Голицына одержать решительную победу в войне и, несмотря на взятие Хотина, он был отправлен в отставку. Наиболее способным генералом определённо был, действовавший решительно и умело, Румянцев, его и назначили. Мама обратила внимание, что я его рекомендовал на должность командующего ещё до войны и мой авторитет в военных делах вырос.

Румянцев и, назначенный на его место, Пётр Панин, не предпринимая активных действий, готовили свои армии к кампании следующего года. Калмыки, в свою очередь, заняли Кубань и принудили Кабарду к покорности.

В следующем году по весне Румянцев начал наступление в Молдавии и Валахии, но был остановлен чумой, вспыхнувшей в княжествах. Здесь себя во всей красе показал Щепин и его молодые врачи, наладившие систему профилактики. В результате летом наши войска разгромили турок при Рябой Могиле, Ларге и Кагуле и заняли всю территорию перед Дунаем и две важнейшие крепости на великой реке — Измаил и Килию. Одновременно Орлов и Спиридов в Средиземном море разгромили турецкий флот в Чесменской бухте.

Румянцев за эти подвиги получил чин фельдмаршала, Алексей Орлов приставку к фамилии Чесменский, Спиридов — орден Андрея Первозванного, а я, наконец, — разрешение отправится к армии.

— Присаживайся, дядька Остап!

— Спасибо, Ваше Императорское Высочество! Зачем звали?

— Экий ты, дядька Остап, невежливый! Как же самому наследнику-соправителю вопросы задавать без дозволения!

— Это у Вас, Ваше Высочество, время есть лясы точить — молодой ещё, а я уже старый — есть время дело делать, а болтать — времени уже нету!

С Кошкой у меня установились в меру неформальные отношения — я с юмором воспринимал его ворчание, а он начал считать меня что-то вроде своего внучка и ласково меня тыкал носом в мои ошибки, даже порой и несуществующие. Но при этом он ничего себе не позволял делать публично и внешние приличия соблюдал. Так что, мне было даже очень приятно с ним беседовать, и я эту возможность лишний раз не упускал. Чаще всего я приглашал его вместе с Захаром, но иногда, как теперь, хотел с ним пообщаться наедине.

— Дядька Остап, я готовлюсь к отъезду в армию и перед этим хочу понять, насколько Захар готов? Как ты думаешь, он уже способен вести игры сам?

— Эх, Ваше Высочество, кабы ему ещё годик бы поучиться, вообще бы цены ему не было… Да нет, не волнуйтесь, Павел Петрович — справится. Очень мне он моего младшего внучка — Степку, напоминает, покойного… Сообразительный парень! На лету хватает и сразу в дело пускает. Гришка — вот упрямее и с людьми умеет, но сообразительности мало, да и сверху ему глядеть тяжело, а Степка был… Эх, Степка… Но я что-то отвлёкся, Ваше Высочество. Захарка всем хорош. Даже Степка слабее его был, да… Если где не сможет, мы старики поможем — не бойся, батюшка! — я слушал Кошку и улыбался, чувствуя уверенность в завтрашнем дне.

Глава 9

Меня сопровождали, как водится, роты гвардейских полков, а также уже мои яицкие казаки и башкиры. К основной армии я вёл почти тысячу прекрасно обученной и вооружённой пехоты и три тысячи лёгкой кавалерии. Я отбывал к армии в чине бригадира — более высокое звание я принимать не хотел, а командующим отрядом был назначен мой старый знакомец Давыдов.