Бедный Павел (СИ) - Голубев Владимир Евгеньевич - Страница 24

Я увидел дикие нравы и полное отсутствие образования. Это относилось ко всем слоям правящего класса: чиновники и духовенство не умели даже нормально общаться с людьми, а помещики, кроме того, ничего не понимали в ведении сельского хозяйства. Всё управление сводилось к требованию посылать войска по первому требованию дворян, а мысли о повышении доходов сводились к необходимости наращивать угнетение крестьян. Неудивительно, что подобное общество могло, и должно было, рождать монстров, подобных Салтычихе[58].

Там я познакомился ещё с одним Григорием — Потёмкиным. Я про него ничего толком в прошлой жизни не знал: слышал про потёмкинские деревни и броненосец. Так что я был изначально несколько предвзят, так как думал о нём, как о неудачливом маменькином фаворите, склонному к показухе и очковтирательству.

Однако я увидел молодого парня, активного участника переворота против Петра Федоровича — он был одним из главных виновников перехода на нашу сторону Конной гвардии, который не нашел себе места во взрослой жизни. Ломоносов про него рассказывал, что он был одним из лучших студентов университета, очень неплохим поэтом, но вскоре Потёмкин все внезапно бросил и ушел в армию. Потом он и там всё бросил и никак не мог решить, чем же ему заниматься. Человек он был не бедный, так что мог себе позволить валять дурака. Но при этом, Григорий стремился приносить пользу России, он и искал то самое место, где сможет это сделать.

Я предложил ему перейти в мою свиту в качестве моего помощника, а он не стал отказываться. Потёмкин оказался очень полезным и активным членом моей команды. Чрезвычайно полезным мне показалось получить информацию о ситуации на национальных и казачьих окраинах, благо депутаты Уложенной комиссии от территорий Поволжья тоже присутствовали. Так что мы с Потёмкиным отправились общаться с татарами, башкирами и яицкими казаками.

И мягко скажем, пришли в ужас… Даже при учете того, что депутатами были наиболее состоятельные и интегрированные в правящую элиту люди, их мнение о методах и практике управления в этих землях было крайне негативным. А уж что говорили их сопровождающие, с которыми побеседовали люди Пономарева… Им передали одну из челобитных, тайно привезенных в столицу, с целью вручить какому-нибудь важному лицу.

После того, как я прочел эту челобитную, вырисовалась картина реального беспредела в отношении окраинного населения империи. Даже в блаженные 90-е на нашем Дальнем Востоке центральная власть такого себе не позволяла, ибо такие наглецы были бы банально убиты, причем при полном согласии местных.

Причем башкиры, казаки, да и татары уже отчаялись получить адекватную реакцию руководства страны, в связи с этим явно назревал мятеж. Даже целая серия мятежей, как под экономическими, так и под социальными, а самое опасное — под национальными лозунгами. Для меня, привыкшего читать между строк в общении с персоналом, региональными властями и партнерами, это было очевидно. Но и Потёмкин это заметил и заметался, не понимая, что же делать.

На память пришла крестьянская война Пугачева[59] и Салават Юлаев[60]. Похоже я сейчас являюсь свидетелем начала этого. А если мятеж в этот раз дойдет до Казанской губернии, где татары тоже готовы присоединиться к восстанию? А если мятеж дотянется до русских крепостных? Если с ними такая ситуация здесь, в центре России, то что творится там? Взрыв может быть не слабее того, что случился при Николая II… Так что, вариант оставаться всего лишь свидетелем этого процесса мне категорически не подходил.

Я пошел к маме и попросил отправить меня на заволжские земли с целью снять нарастающее напряжение и навести порядок. Мой юный возраст — мне же исполнилось всего тринадцать лет — её пугал, но я рассказывал всё в таких красках, при этом ссылаясь на мнение Потёмкина, да ещё и Теплова, который обладая опытом работы на окраинах, прекрасно понял ситуацию и среагировал на эту историю очень мрачно. В общем, объективно, у императрицы других вариантов уже не оставалось. К тому же я выглядел старше своего возраста, и мой авторитет при общении с людьми уже никто не оспаривал.

Она, правда, захотела сама отправиться в проблемную зону. Это была её давняя мечта — проехаться по России и посмотреть города и деревни страны, вверенной ей провидением, своими глазами. Но я отговорил её, пеняя на общую неустроенность государства и разногласия в правительствующем классе, которые могли бы при фактическом отсутствии государя во главе Правительства, привезти к смене власти. Прецеденты имелись.

Ранее существовала практика отправки для решения этих вопросов комиссий во главе с генералами или сановниками средней руки, но их деятельность практически всегда вызывала обратный эффект, вызывая рост недоверия к центральным властям. Так что визит наследника, по сути, оставался, чуть ли не единственным способом снять напряжение. Мы начали формировать состав и определять необходимое обеспечение этого вояжа.

Я точно не хотел брать с собой своих учителей. Мы только что похоронили Миниха, который, похоже, просто не выдержал напряжения руководства образовательными корпусами, обучения меня любимого, создания целой кучи новых проектов. Он был человек немолодой, но бешенной энергии, мне было искренне жаль, что тётушка Елизавета его люто ненавидела, боялась и держала в ссылке столько лет. И он встретился с человеком, который смог оценить его ум и способности только на закате своей жизни…

Мне пришлось напрягать всю свою команду в поиске достойной замены Миниха в инженерном и артиллерийских корпусах. Время уходило, и я боялся, что на эти места могут захотеть присесть люди вроде Григорий Орлова или Петра Панина.

Наконец мне удалось уговорить больного, но очень авторитетного, опытного и деятельного бывшего главного артиллериста русской армии Александра Вильбоа, который приложил огромные усилия для повышения качества русской артиллерии и помогал Миниху при устроении артиллерийского корпуса занять его место директора. А инженерный корпус возглавил Абрам Петрович Ганнибал[61] — тон самый арап Петра Великого. Щепин же стал, наконец, директором медицинского корпуса, благо он за эти несколько лет успел получить необходимый опыт и авторитет.

Такие расстановки позволили сохранить миниховы программы обучения, которые он значительно усилил по сравнению с первоначальными, справедливо считая, что лишних знаний не бывает, и что бездельничать студенты точно не должны ибо, в таком случае молодежь будет так хулиганить, что земля вздрогнет. И что было замечательно, молодежь только пискнула, но обучение вполне выдерживала. Я не возражал против экспериментов Миниха, только просил оставить каникулы — не хотел я совсем отрывать «Миниховых птенцов» от родных гнезд. Миниху удалось укрепить корпуса, и теперь новые авторитетные руководители могли самостоятельно, уже даже без моей помощи, защищать свои учебные учреждения от нападок власть имущих.

Но времени на эти мероприятия ушло много. Своих янычар я решил с собой не брать — им надо было закончить обучение, да и присмотр за ситуацией какой-никакой они могли обеспечить. Наконец я полностью определился с составом сопровождающих и утвердил его у матери. Со мной должны были ехать Потёмкин как секретарь, два сына Эйлера — Иван и Христофор как ученые географы и геологи, трое ученых монахов и генерал-майор Иван Давыдов, командовавший эскортом в составе сводного отряда из рот трех гвардейских пехотных полков и конной гвардии. Пока все готовились к поездке, настал 1768 год.

Глава 6

На новогоднее торжество, отмечаемое с Петра I первого января, а не первого сентября как с XV века велось, прибыли многочисленные приглашенные, в числе которых была и моя любимая тётушка Анна Карловна Воронцова. Между делом она попросила меня принять её вместе с дочерью, Анной, в замужестве Строгановой. Аннушку я помнил с детства, но потом она вышла замуж и матушка её перестала брать её с собой ко двору, а её с супругом я на дворцовых торжествах видел не часто. Так что для меня сейчас было приятно возобновить знакомство с этой очень непосредственной девушкой, совершенно справедливо считавшейся первой красавицей в империи.