Древний Рим. Имена удовольствий (СИ) - Грез Регина - Страница 36

Вдоволь насмеявшись, я объявила о своем желании идти спать, благо уже начало смеркаться. Кажется, сегодня ночью у моей спальни будет почетный караул их двух ненавидящих друг друга мужчин. Оно и к лучшему! По-крайней мере, один из них точно не проберется ко мне в постель под покровом тьмы и не станет лить в мои уши сладкие речи, пока грубые сильные пальцы задирают край моей туники. Оно и к лучшему… Завтра за мной придет Гай — тот, кто мне нужен, кого я желаю всей душой и всем телом. Этой ночью мне будут сниться добрые сны…

Глава 14. Имена удовольствий

…И когда на изумрудах Нила

Месяц закачался и поблек,

Бледная царица уронила

Для него алеющий цветок.

Н.Гумилев

С самого утра мы почти всем домом вышли в город, оставив в усадьбе только Мапроника. Я шла впереди, и встречные прохожие разглядывали меня с нескрываемым удивлением. Справа от меня шел могучий фракиец, а слева — чернокожий гигант из Нубии. Я казалась всем важной «птицей», раз меня охраняют такие солидные ребята. Клодий уныло тащился сзади, опираясь на руку Элиава, на эту пару мало кто обращал внимание.

Близ Центрального форума Клодий свернул в портик, где размещались адвокатские конторы, и через некоторое время, уплатив небольшую пошлину, я подписала «документ» о том, что Дакос из Фракии является моим вольноотпущенником. У меня словно гора свалилась с плеч, прощай ответственность и всякого рода соблазны. Наши дороги с бывшим гладиатором неминуемо должны разойтись. Однако, кажется, сам Дакос считал иначе…

Не успели мы снова оказаться на улице, как мужчина схватил меня за руку и горячо заговорил:

— Наталия, пойдем со мной! Я больше не раб, не гладиатор — «говорящее орудие убийства»! У меня есть деньги, я сниму для тебя хорошее жилье, а после мы вместе покинем этот город и найдем место получше.

— Лучше Рима? — Клодий был искренне удивлен, а Кромих недоверчиво блеснул белыми зубами, поглаживая рукоятку длинного ножа.

Я прямо и смело посмотрела на Дакоса, начиная вещать свою заранее заготовленную прощальную речь:

— Послушай… Я никогда не считала тебя «презренным рабом», но и не давала ложных надежд. Я скоро перейду в дом мужчины, которого и, правда, люблю. «По-крайней мере, я искренне рассчитываю хотя бы побывать у него в гостях…» Да, он — римлянин! И он не беден, но я люблю его не за личные термы, а… не знаю, даже за что и не хочу это обсуждать!

Я желаю тебе добра, я сделала для тебя все, что считала нужным и правильным. У тебя есть повод быть мне благодарным, разве не так? И я не хочу, чтобы ты преследовал меня, караулил у ворот дома или как-то иначе искал со мной встреч. Теперь ты свободен! Можешь вернуться на родину, можешь остаться в городе…

Дакос пристально смотрел на меня горящими глазами, по его суровому лицу пробежала нервная судорога:

— Что ж… если так… Ты решила мою судьбу, Наталия, и я вынужден подчиниться твоей воле. Однако, не думаю, что это наша последняя встреча. Хотя и клянусь, что не буду тебе досаждать. Я попросил тебя у Богов и когда-нибудь они мне ответят! Я терпелив! А теперь прощай, я знаю, куда мне идти, раз уж я один, а о тебе есть кому позаботиться.

Я была немало удивлена его спокойной реакции на мои слова, я ожидала бурного протеста, вплоть до потасовки с Кромихом. Но этого, к счастью, не произошло. Дакос опустился на колени и поцеловал край моего одеяния, а потом быстро вскочил на ноги и, даже не взглянув на меня в последний раз, удалился от нас широкими шагами, вскоре скрывшись в тень соседнего портика. Если честно, слова Дакоса о нашей возможной встрече в будущем меня несколько озадачили и даже насторожили. Но я не оракул, я не могла тогда знать, насколько драматично вновь пересекутся наши пути.

— Может, теперь навестим Оливию? Самое время…

Клодий отрицательно покачал головой и высказал пожелание купить еды на оставшиеся средства и устроить пир всем горестям на зло. А мне пришла в голову одна интересная идея, почему бы не написать Оливии письмо, где в завуалированном виде рассказать о нашем бедственном положении и ненавязчиво попросить о дружеской помощи. Богатой матроне ничего не стоит одолжить нам пять тысяч сестерциев… на неопределенный срок. Мы заглянули в ближайшую харчевню, нагрузили Элиава провизией и вернулись домой. Я искренне рассчитывала увидеть Гая или кого-то из его слуг с посланием для меня, но вместо этого нас ожидал неприятный сюрприз.

Незнакомый молодой мужчина в белой щеголеватой тоге заявил, что ввиду просьбы одного влиятельного лица срок уплаты процентов с долга продлен Клодию до вечера. А ближе к заходу солнца сюда прибудут рабочие нового хозяина, конечно, если деньги мы так и не найдем. Для меня это был удар! Я считала, что Гай как-то уладит этот вопрос, он же что-то такое обещал мне при расставании. Эх, видимо, патриция отпугнул мой страстный напор, и он просто-напросто от меня отделался. Клодий совсем сник… И я чуть ли не силой усадила его за столик, заставив писать письмо Оливии.

Тут еще выяснилось, что за эту неделю Клодий не сочинил ни одного приличного стихотворения и совершенно не может подобрать красивые слова ради своей ветреной Богини. Мне пришлось прибегать к своей памяти. Да, простит меня дух Николая Степановича, но римского поэта надо было выручать. В итоге я продиктовала Клодию текст стихотворения «Жестокой» Н. Гумилева:

«Пленительная, злая, неужели

Для вас смешно святое слово: друг?

Вам хочется на вашем лунном теле

Следить касанья только женских рук,

Любовь мужчины — пламень Прометея

И требует и, требуя, дарит,

Пред ней душа, волнуясь и слабея,

Как красный куст горит и говорит:

"Я вас люблю, забудьте сны!" — в молчаньи

Она, чуть дрогнув, веки подняла,

И я услышал звонких лир бряцанье

И громовые клёкоты орла.

— Написал? Прекрасно, а теперь добавь, что сегодня на закате солнца ты примешь яд цикуты, поскольку жизнь твоя стала бессмысленной в разлуке с Музой и родными пенатами, которые у тебя, кстати, скоро отберут.

— Я не буду это писать и взывать к ее жалости! Подобное поведение не достойно мужчины…

— Скорее взывать к совести самолюбивой матроны! Надо же — поиграла с человеком и забыла, так дело не пойдет! А достойно мужчины сидеть и бесконечно ныть о своей жалкой доле? Борись! Хотя бы с помощью хитрости, ты же ни о чем не просишь любимую женщину, ты просто ставишь ее в известность о своих планах элегантно проститься с жизнью. Только и всего…

— Она посмеется надо мной!

— Дорогой Клодий! Торжественно обещаю, если Гай прогонит меня, я приму яд вместе с тобой и пусть нас погребут вместе…

— Но… я же не собираюсь принимать яд!

— Я ведь сказала «если»…

Мы быстренько покормили Элиава и отправили парня отнести письмо в дом Оливии Котта. Так, теперь настала моя очередь выяснять отношения. Я умылась, переоделась, глотнула вина для пущей храбрости и решительно направилась в сторону той самой дыры в стене, что вела на участок Консула. Чернокожий Кромих не отставал, кажется, он и сам успел соскучиться по своему хозяину. Мы без помех миновали заросли олеандров и подошли к дому.

Уже знакомый мне Артик вежливо объяснил, что господин принимает ванну в дальних покоях, и я настояла, чтобы меня отвели прямо туда. Нечего церемониться, Гай обещал прийти за мной, пусть держит слово! Ну, не отличаются эт-русские девушки терпением и смирением, могут при желании все необходимое взять сами, лишь бы не мешали.

Вышедший нам навстречу пожилой раб, вытирая испарину со лба, сообщил, что «высокочтимый господин» уже покинул кальдарий — горячее помещение и даже успел побывать в личной сауне, а теперь находится в «теплом» зале, где ему делают массаж. Вот-вот, туда-то мне и надо! Тепленького возьму, расслабленного и разморенного…

Я тихонько прошла в небольшую затемненную комнату с полукруглыми сводами, посередине которой располагались два широких стола. На одном из них лежали какие-то инструменты и чашки, глиняные кувшинчики и стеклянные баночки, видимо с благовониями и душистыми маслами для растираний. А на соседнем столе отдыхал обнаженный мужчина, едва прикрытый куском материи. Здоровенный смуглый «массажист» вытирал руки полотенцем, хмуро поглядывая на меня, и я приложила палец к губам, одновременно подмигнув рабу. Кажется, тот понял мой игривый настрой и широко улыбнулся.